Холодно

Мама, я совсем-совсем сдала. Видишь ты, наверное, оттуда, И, представь, фактически слегла. Нет, счастливой более не буду. Ни во что не верю, не спешу. На звонки порой не отвечаю. Для себя пишу, пишу, пишу, в сердце никого не привечаю. Мама, я устала дальше жить, так смертельно, на излом устала. Не могу ни есть уже, ни пить, душу в клочья, напрочь истрепала. Погасила все-привсе огни, да, сама, сугубо добровольно, И по пальцам считываю дни — те, в которых не было мне больно. Мама… я мечтаю в темноте, до сих пор. Но вот о чем мечтаю? О конечной, мерзлой пустоте, ждущей души мертвые за краем. И о Лете, древней, как земля: кто по ней плывет, теряет память, С памятью — и собственное я. Утонуть, исчезнуть, просто кануть. Если слышишь, мама — не сердись. Долго я боролась, как умела. Рвалась в высь, пусть черную, но в высь, только вниз куда-то полетела. Ты мне подарила два крыла… вон лежат, ненужные, пылятся. Сохранить пыталась и смогла, но они теперь не пригодятся.