Broken soul

— Я люблю тебя. Каждое слово эхом разносится в моих ушах. Кажется, что слова вылетают не с моих уст. Как будто бы, кто-то играет в театральной постановке, а я лишь немой зритель. Зритель, который не хочет во всем этом участвовать. Не хочет. Телефон выскальзывает с моих рук и звонко падает на кухонную столешницу. Неважно, весит ли Шерлок по другую сторону телефона. Неважно. Плевать. В ушах звенит. Кажется, что в двух метрах от меня самолет теряет управление и безоговорочно со скрежетом теряет высоту. От этого звука хочется выть. Кричать. На ватных ногах, подхожу к холодильнику. Почему-то руки немеют, но все еще слушаются меня. Открываю белую дверцу и достаю полную бутылку с водкой. Уже не помню, когда ее купила и зачем. Это и неважно. Главное, чтобы горечь напитка перебила боль в груди. Подхожу к кухонному шкафчику и с верхней полки достаю большой стакан. Главное, не думать. Ни о чем. Просто отключиться. Иначе… Наливаю прозрачную жидкость в стакан. До половины. И с грохотом ставлю бутылку на столешницу. Смотрю на стакан, а затем на отражение в зеркале, что напротив. Уставшая. Как и всегда. Поднимаю напиток и почти весь вливаю в себя. Обжигает. До боли, до ран в ротовой полости. А затем тепло по телу. И легкое головокружение. Как и с Шерлоком. Как и с, блять, долбаным засранцем Шерлоком. Шерлок… Шерлок… Шерлок… Шерлок… — Шерло… — начинаю шептать. — Блять, — говорю громко, четко. — Аааааааа…. — срываюсь на крик. Звук такой, что, кажется, оконные стекла задрожали. Я продолжаю орать, но уже почти ничего не слышу. Как будто бы под водой. И кричу не я. И все он. Долбанный Шерлок. Блядский ублюдок, который каждый раз, каждым своим словом, взглядом ломает меня. Ломает словно куклу. А я собираюсь снова в целое, как феникс. И снова позволяю себя сломать. Долбаная мазохистка. — Сукин сын! — ору, что есть силы. Беру стакан и бросаю об стену. Попадаю по зеркалу, которое трескается и, упав на землю, разлетается на маленькие кусочки. Но перед этим, я вижу в нем себя. Разбитую. Разломленную на несколько частей. Такую, что нельзя склеить. Такую, что при малейшем прикосновении рассыпется на миллион осколков, как и это зеркало. Я блядская тряпка. Ни на что не способная. Ни кому ненужная. Тупая блядская тряпка. Сколько раз я позволяла ему. Сколько раз он втаптывал в грязь. А я улыбалась, как идиотка. И снова, и снова возвращалась к нему по первому зову. Бесхребетное существо, на что ты надеялось? — Тупая уродина! — кричу снова, подхватывая бутылку со спиртным и отправляя вслед за стаканом и зеркалом. — Сколько, блять, можно?! Сколько, блять, ты будешь унижаться?! Руками сгребаю все со стола и отправляю в полет по комнате. Бью кулаками по столешнице. Бью сильно, до хруста костей, до крови на пальцах. Ничего не чувствую. Ничего, кроме боли в груди. Боли ноющей, что сжимает грудную клетку. Такой, что невозможно описать. Порой кажется, что задыхаюсь, но продолжаю орать. Так легче. Так боль слабее. Мне так кажется. Он довел меня до этого. Он сломал меня. Нет. Я сама себя сломала. Сломала в тот самый момент, когда впервые остановилась, чтобы посмотреть на незнакомца, что начал снимать в институте кабинет. Когда впервые улыбнулась ему на колкое замечание по поводу моей внешности. Когда переступила через свою гордость и помогла ему, несмотря на все ужасные слова, что вылетали из его уст. Я ничтожество, которое не заслуживает ничего другого. Только презрение и унижение. И все это мне сполна предоставлял Шерлок Холмс. Великий сыщик, которого такая как я никогда не будет достойна. Я лишь очередная тень, что мелькает возле Великого. Очередная ни на что неспособная, непримечательная, долбаная тень. Падаю на колени и обхватываю руками голову. Обхватываю сильно, ногтями углубляясь в кожу головы. Хочу вырвать мысли с головы. Все воспоминание о нем. О том, какое я ничтожество. Но вместо этого, вырываю только клочки волос. И это дьявольски больно, но я не чувствую этой боли. Лишь боль в груди. Только ее. — Что, блять, со мной не так?! — тихо всхлипываю, но слезы все никак не выйдут наружу. Хочу разрыдаться. Слезы помогут. Станет легче. Но их нет. Не могу выдавить ни одной гребаной слезинки. — Я не могу… — и снова дикий вопль, но его глушит звук выбитой двери. Раньше я не слышала криков соседей, не обратила никакого внимания на звуки полицейских сирен. Была лишь глухая боль в груди и скрежет падающего самолета в ушах. Лишь мысли о том, что я такое… — Дайте ваше оружие, — я резко поднимаюсь на ноги, когда в комнату врываются полицейские. — Хочу, чтобы это все прекратилось. Дайте! — бросаюсь на первого мужчину, что вошел на мою кухню. — Мисс, успокойтесь! — мужчина пытается поймать мои руки, чтобы остановить. — Дай, мне свой блядский пистолет, — ору на незнакомца, вырываясь из его железной хватки. Он сильный, но женщина в таком состоянии сильнее. — Долбаная пуля все решит. Она вышибет из моего блядского ума все мысли. И боль прекратиться. — Успокойтесь, мисс, — парень все еще не теряет надежды успокоить меня. — Медиков сюда, — сказал кто-то позади моего «спасителя». — Она сумасшедшая. — О, нет, я не сумасшедшая. Еще никогда раньше я так здраво не мыслила, — коленом ударяю, удерживающему меня, парню между ног, и, пока тот корчиться от боли, пробую отобрать у него оружие. Но чувствую, как меня ловят за руки две сильные руки, а затем укол в область шеи и блаженство… Все мысли начали ускользать от меня. Трудно на чем-то сфокусироваться, а тело почти не слушается. Он здесь. Вижу его взъерошенные волосы и синий шарф. Такой красивый синий шарф. Он так хорошо подчеркивает его глаза. Я падаю и понимаю, что земля уходит из-под ног, мысли уходят и боль уходит. Остаюсь лишь я. Моя квартира и куча незнакомцев, что носились по моему жилью.