Заключенная

      Леонтайн ненавидит изюм, лысых кошек и этот мир - это известно каждому, кто с ней общается. На "почему же ты не любишь Элдарию?", она грустно улыбается, качает головой и тихо отвечает вопросом на вопрос: "Любят ли заключенные свои тюрьмы?". А именно таковой она себя и чувствовала.       Одежды, в которой она попала в Элдарию, уже и в тряпках не существует.       Мобильный, по счастливой случайности попавший с ней в этот мир, случайно утопил Мери во время их посиделок в музыкальном саду.       Отца отобрал один клыкастый вампир, с помощью чертового зелья.       У девушки не осталось элементарной надежды - то, что спасало ее в самые трудные времена.       Когда мать умерла от яда огромной змеи во время одной из их с отцом поездок в Африку, все, что осталось у Лео - надежда. Отец винил себя в смерти своей жены, заглушал боль алкоголем, а когда он заканчивался, то закрывался в своей - некогда родительской - комнате и печатал, печатал, печатал романы о путешествиях с примесью трагедии.       Леонтайн пыталась помочь ему, хотела, чтобы их деньки, когда они вдвоем гуляли по вечернему парку, вернулись, ведь утки, которых они кормили в озере, наверное, уже проголодались и заскучали по ним. Но отец закрылся в комнате, будто в скорлупе, выходя лишь поздно ночью, - когда Леонтайн спала - чтобы взять еды в спальню и сразу же запирался на все замки.       А надежда все теплилась где-то внутри. Ждала, когда она все же покажет свои плоды. Что Леонтайн сможет и отца спасти от себя самого, и из Элдарии выйти живой, и не влюбиться в вампира.       Через время надежда угасла. Потухла, как огонек на свече от резкого ветра. Спасти можно лишь того, кто хочет, чтобы его спасли. Из Элдарии выйти можно только на тот свет; иного выхода нет. А не влюбиться в заботливого, милого и храброго сердцееда - выше ее сил.       А еще Леонтайн ненавидела жалость к себе. Прятала все свои эмоции под лицемерной маской с вечной улыбкой и счастливым взглядом, будто рада всему. Другие давно уже приметили это. И помогает каждый по-своему, как умеет, и чтобы не сломать окончательно Лео.       Мико отдает приказы; Икар и Керо рекомендуют интересные книги; Лейфтан заботливо ерошит каштановые волосы; Эзарель стебется и насмехается; Хамон учит стрелять из лука; Валькион добродушно улыбается; Хром не оставляет одну во время обеда; Карен втягивает в новые авантюры; Алажея заключает в свои крепкие объятья; Мери плетет венки из красивых цветов; Каруто ворчит о кулинарии в мире людей; Эвелейн поит вкусным ромашковым чаем; Невра же влюбляет в себя - все это ради того, чтобы отвлечь. Никто не заикается о жалости, разве что один раз Эзарель и то, он же потом платил за свои слова гневным взглядом Леонтайн и несколькими разбитыми мензурками.       Лео носит одежду с длинными рукавами, чтобы скрыть то, что не должен видеть ни один из всех здесь находящихся. Лео обожает свой шарф, не показывающий того, что не должен видеть ни один из всех здесь находящихся. Лео позабыла о коротких шортах, ведь длинные брюки хорошо скрывают то, что не должен видеть ни один из всех здесь находящихся.       Лео хочет умереть. И Лео не показывает этого никому.       Когда она остается одна в своей комнате, то вспоминает о лезвии одного из кинжалов. Человек незамедлительно делает то, что делала раньше, прекрасно понимая, что длинные рукава скроют это.       Радостный Керошан с упоением рассказывал про ядовитых букашек, надеясь, что это спасет жизнь Леонтайн. Видимо, насекомые не очень опасны в этом мире. Укусы надежно спрятаны за темно-коричневым шарфом.       На каждой совершенно безобидной разведке она получает страшные раны, из которых так и течет алая жидкость. И пока чуткие клыкастые брат с сестрой не почуют запах крови - Лео предпочитает не заходить к Эвелейн.       И, порой, после долгого дня, девушка предпочитает прилечь у корней столетней вишни, прикрыть глаза и на несколько часов вернуться домой, в теплые мамины и папины объятья. К Ухажеру, милому мопсу, раскраска которого напоминает смокинг с черной бабочкой на груди. Покормить уток, которые так забавно крякают, замечая Лео на горизонте, на озере с моста.       Затем, обычно, приходит Невра. Садится рядом и смотрит на небо, не отрывая взгляд своего единственного аметистового цвета глаза. Слушает тихое, размеренное дыхание Лео, которая, слегка жмурясь, рассматривает цветы, растущие вокруг них.       Такие минуты можно считать самыми спокойными за все время прибывания Лео в Гвардии Эль.       За редким исключением, Невра кладет свою голову на плечо умиротворенного человека. Та, даже не вздрагивая, прижимается щекой к темным волосам клыкастого. – Я... устал,- одними губами произносит Невра, и девушка понимает, что он вовсе не о своих обязанностях, падающих на плечи лидера, или о сложных заданиях. Он о том, что Лео не хочет ответить на его чувства. Незаметны они, пожалуй, лишь для слепого. Элементарны настолько же, насколько влюбленный по уши Хром в Карен.       Нет, Лео не не хочет отвечать на его чувства, она не может.       Вампир забрал у нее все, что могло только остаться у заключенного - надежду. Этого она простить ему никогда не сможет. Влюбиться в клыкастого равносильно суициду. Если все же Лео и найдет выход из тюрьмы, то, она не сомневается, будет сильно страдать по Невре. А лезвие всегда найдется под рукой. – Терпи, боец,- грустно ухмыляется Леонтайн, поглаживая руку Невры пальцами. Тот незамедлительно откликнулся, беря в свою прохладную ладонь горячую, как раскаленные угли, ладонь Лео. Контраст холодного и горячего, почему-то, отдает Невре в сердце.       Практически перед сном, вампир зайдет к Лео в комнату. Не стуча, громко не хлопая дверью или топчась в коридоре. О его присутствии может сказать лишь тихий скрип повернутого ключа в скважине.       Леонтайн сидит за письменным столом, что-то усердно вырисовывая в альбоме. У Невры неприятно екает в груди, когда он видит четкие контуры моста и озера с утками, о котором с упоением рассказывала Лео. А еще у Невры чуть не подкашиваются ноги, когда он замечает красные полосы на руках у человека.       И вампир не выдерживает. – Ты чего творишь?! - вскрикнул он, сам испугавшись своего голоса. Рука Лео дрогнула, и клюв у утки улетел куда-то ввысь. – Что? – Умереть вздумала? - сердито спросил Невра, беря в холодную ладонь одну из рук Лео. Та шипит от боли, недовольно жмурясь, и вампир ослабил хватку. Девушка сидит на стуле, рассматривая пол в ее комнате.       Она ведь прекрасно понимала, что у вампира есть ключ и нет никакого смущения. Прекрасно понимала и то, что он лидер гвардии Теней; он, как минимум, ни одного звука не издаст, даже, если будет ходить по сухим листьям. И, видимо, только сейчас поняла, что хочет, чтобы он узнал о ней немного больше, поэтому и сменила свою рубашку с длинными рукавами на легкую ночнушку. – Невра, это всего лишь ветки. Я хотела... - с улыбкой смотрит она на него, но ее перебивает вампир одним лишь словом: – Лжешь.       И лицо Лео меняется в доли секунды. Улыбка меркнет, она кусает губы и вновь начинает рассматривать пол. Кто бы мог подумать, что зеленый ковер, который так любезно где-то достал Валькион может быть настолько потрясающим.       Леонтайн требовала от жителей Элдарии правду, правду и только правду. Сама же лгала столько, сколько не лгала родителям, когда получала плохие отметки или ссорилась с подругами, чтобы те не волновались. И это как-то отвратительно и даже... подло по отношению к существам, находящихся в Элдарии.       На древесном полу образовались две темные, мокрые точки. Лео стиснула зубы, чтобы не закричать. Более тихим и сбивающимся время от времени голосом пролепетала: – Я скучаю... по тому м-миру. По Ухажеру, по о-отцу... по уткам, черт возьми! - она всхлипнула и продолжила более размеренным голосом: – Я готова гореть в аду потом, но хочу хотя бы на секунду вернуться домой. Обнять папу, посидеть в тишине в парке с Ухажером и... и вновь исчезнуть из их жизни раз и навсегда.       Невра присел на корточки перед ней, всматриваясь в лицо, которое Леонтайн так старательно то отворачивала от вампира, то скрывала за завесой каштановых волос. – Лео... – Я знаю, что это невозможно,- очень тихо сказала она. – Поэтому... хочу хотя бы выговориться и помечтать.       Невра вздрогнул. Леонтайн свободной ладонью вытирала слезы. А клыкастый нежно провел по порезам холодными пальцами. Вампир выдохнул горячим воздухом на руку девушки и прижался губами к красным отметинам. Лео невольно задержала дыхание, рассматривая полузакрытый глаз вампира, на его губы и в целом за его движениями. Он делал дорожку из поцелуев от одного пореза до другого, а когда их не осталось, то прижался щекой к горячей ладони человека. – Больше не делай так, прошу тебя,- прошептал клыкастый. – Хорошо. – Что "хорошо"? – Хорошо, Невра, я больше не буду так делать,- на одном дыхании прошептала девушка. – Вот и хорошо,- улыбнулся вампир, обнажая свои клыки. Лео не удержалась и потрепала его за черные волосы. Тот ловко вскочил на ноги, чмокнул Леонтайн в лоб и уже схватился за ручку двери, как та его окликнула: – Невра... можно последнюю просьбу? – Хоть еще сотню, леди,- он обернулся, чтобы посмотреть на девушку, которая уже сидела на краю кровати. – В последнее время мне снятся кошмары.       И Невре этого достаточно. Одним шагом он оказывается рядом, ложится на мягкие подушки и расставляет руки во все стороны, приглашая в свои объятья, что, кстати, Лео делает без промедлений.       Спустя какое-то время Леонтайн начинает носить майки с короткими рукавами, шорты, а темно-коричневый шарф пылится в шкафу до холодных времен.       И, почему-то, она уже не чувствует себя заключенной.       Леонтайн все еще ненавидит изюм, лысых кошек и этот мир. Но есть кое-кто, кого она любит.