Deep story

Джумин знает, насколько важно проводить время среди людей. Их звонкие голоса заполняют уши и голову, отдаваясь эхом где-то глубоко в мозгу. Вот кто-то мягко касается его плеча, поворачивает и что-то начинает лепетать, прикрывая изящной рукой широкую улыбку. Женщина. Такая изящная, тонкая, олицетворение драгоценного камня. Хан прикрывает глаза и делает вид, что внимательно слушает. Он знает ее. Местная обольстительница, стреляющая янтарными глазками в сторону молодых мужчин. Перспективных молодых мужчин, если уточнить. А Джумин был одним из таких. От заплетенных волос веет цветочным ароматом, смешанным со стойким запахом алкоголя. Если подумать, то от каждого тут несет вином. Хан любит пить в одиночестве. Любит наблюдать за его блеском в бокалах при свете ярких ламп, за алым переливом. Любит кисловатое послевкусие и щекотящий нос аромат. Но этот отличается. Он наполнен фарсом. Джумин втягивает его, тот наполняет легкие и все его существо. Да, это его мир, построенный на договорах, лжи и прятках. И Джумин знает, что давно уже стал его частью, влился и сейчас старательно делает вид, что ему это доставляет удовольствие. - Этот вечер проходит действительно замечательно, мистер Хан, - девушка пробегается пальчиками по перчаткам Джумина, надеясь хоть на какую-то реакцию. В ответ, правда, получает лишь сдержанную улыбку. Добродушную, но от которой почему-то бросает в дрожь. - Благодарю. Вы скрашиваете его не меньше, чем мои усилия по организации. - Вы действительно так думаете? – говорит с придыханием, вытягиваясь и покачивая бедрами. Она не фигуристая, но достаточно привлекательная, чтобы выловить ее взглядом из толпы. А уж яркий костюм и блестящие серьги и вовсе затмевают недостатки. Да и разве кто-то станет на них обращать внимание, когда она все равно умеет удовлетворять потребности люда и знает себе цену. - Мне нет причин вам врать, - ну да, конечно. - Не могу с вами не согласиться. Я стараюсь соответствовать мероприятию. Вы постарались на славу, такое яркое и красочное, прямо как и вы. С каких пор он стал ассоциироваться с яркими цветами? Джумин определенно не знал, насколько готовы завраться эти люди, лишь бы плотнее прильнуть к его телу. Хотя чем он от них отличался? Он часто сожалел об этом с горечью. Пусть и недолго. - Если вы пытались соответствовать, то отчего не пришли в костюме? Это костюмированный вечер, мисс. - Ох, я лишь не хотела, чтобы вы потеряли меня из виду. - Это невозможно, поверьте мне. Она издает легкий смешок и поправляет прядь волос. Обворожительная, но льстит, как дышит. Джумин думает, что он уже по горло сыт своим миром. Его нос забит этими духами и формальностями. - А ваш костюм вам очень идет: вы еще более статный и загадочный, мистер Хан. Вам бы пошла эпоха, которую вы выбрали. Англия, паровые машины… Романтика, о которой можно только мечтать. Уголки рта Джумина нервно дергаются. О да, ему этот костюм очень идет. Золотистые запонки перекликаются с шестеренками, узором вплетенные в черный костюм. Накрахмаленный белый воротник подвязан узорчатым галстуком. Сапоги гладко вычищены, на ремне поблескивает бляшка. Наиболее выразительно выглядит цилиндр с тугими швами, гогглами и кожаными вставками да повязка на глаз, в стиле которой очевидны отзвуки «механического». - Стимпанк, - одними губами произносит Джумин. – Он вряд ли бы пришелся по вкусу жителям реальной Викторианской Англии. - Но пришелся по вкусу мне. - Я в этом не сомневаюсь, - и только он мог понять, насколько иронично это звучит. Он приходится по вкусу и ему самому. Костюм сел как влитой, словно созданный для него. Для его прогнившей души, погрязшей в низших пороках. И как его только не тошнит от собственного отражения. Наверное, потому что он не мог быть другим и все же стремился к чему-то лучшему, осознавая свою сущность. - Прошу прощения, но я вынужден вас покинуть. Девица надула губки. Она выглядит так, словно готова отчитать своего молодого человека за упоминание о другой девушке. Джумину хочется уйти. - Неужели вы совсем не заинтересованы во мне, мистер Хан? - Я заинтересован в вас столько же, сколько и остальные гости. Уделите им каплю вашего внимания, - обаяние Джумина играет свое дело, и она пожимает плечами. Стимпанк. Он давно уже нашел себя в нем. Не то чтобы Хана привлекала внешняя оболочка этой антиутопической реальности, в конце концов, паровые двигатели и будущее механического прогресса остаются для него загадкой и не особо очаровывают. «Они бы пугали Элизабет Третью», - ласково почесывая любимицу, говорит он всегда. Но вот социум этого мира – его сфера. Обаятельный Джумин. Исполнительный и ответственный Джумин. Обходительный Джумин. Идеальный Джумин. Но он точно понимал, что, будь его воля, он бы пал в мир греха физически так же легко, как сделал это морально. Он готов вслушиваться в дыхание стонущего под ним тела, не прятать горящий взгляд при виде услужливых приспешников, пускать смешки, смотря на хрустящие купюры, поправлять прическу и курить дорогие сигары, пока низы социума, давимые колесами, задыхаются в паре и дыме. Джумин быстро идет мимо других людей, направляясь из большого залитого светом зала на выход или ближе к стенам. Мелькают цветастые костюмы, перьевые шляпы, маски. Иногда взгляд цепляет кошачьи уши, сердце в такие моменты начинает биться быстрее, но он быстро отворачивается – милее дорогой Элизабет все равно никого нет. Он находит более или менее пустой угол, около которого стоит стол с почти нетронутыми бокалами – никто особо сюда не подходит. Шторы слегка отодвинуты и открывает вид на ночное безоблачное небо. Джумин задумывается и не успевает услышать, как сзади к нему подходит другой человек. Джумин дергается, когда ему глаза закрывают чужие ладони, а ухо опаляет чужое дыхание. - И я теперь должен угадать, кто это? – с невинным любопытством интересуется он. - Угу-угу-угу. Судя по реакции, кто-то с плохим чувством юмора. Ой, да таких знакомых у Хана больше, чем гребней для Элизабет. - Я могу рассчитывать на подсказку? Мужчина <а он уже это понял> хихикнул и, чуть ли не гогоча, на распев протянул: - «Does Jumin Han is gaaaaaay?» Джумин, осклабившись, резко разворачивается и ловит руки Севена. Тот быстро отходит и с разворота изящно прислоняется к стене, закинув руки за голову. Хан отряхивает несуществующие пылинки с костюма. Это было не самое приятное приветствие, но он рад видеть друга. Уж слишком ему не хватает сейчас чего-то более личного, чем «Добрый вечер, мистер Хан». - Я не понимаю, чем тебя так привлекла эта фраза, Люсиэль. - Правдивостью! Джумин качает головой – его не переубедить. - Хотя та очаровательная девушка была такой настойчивой. Как жаль, что ей не пробиться через твою толстую и прочную радужную стену, - Севен держит прямой зрительный контакт, наслаждаясь возможностью. - Она часто появляется в последнее время. Думаю, правда, ею движут больше личные мотивы, чем профессиональные. - Да, работу с помощью глубокого декольте не получишь. Хотя… - Люсиэль хмыкает и пытается взглядом найти ту девицу, но попытка проваливается. Джумин тоже фыркает. Они оба понимают, что это неправда. Только сейчас он обращает внимание на костюм Севена. Он сразу показался ему знакомым. И у Хана перехватывает дыхание. Севен то и дело теребит мощный респиратор, висящий на шее, да неоновые узоры на обтягивающих брюках; кое-где были видны провода, которые даже функционировали и рябили, ибо хакер привел их в рабочее состояние. Весь его образ геометрически правильный и дерзкий. - Оу, я пытался в киберпанк, - заметив взгляд Джумина, поясняет Севен. – Мне идет? Тот сужает глаза и улыбается чуть шире. Он хочет верить, что в его вопросе есть тот же скрытый смысл, что и в его собственных. - Я уверен, что он идет тебе больше, чем остальным, - уклончиво отвечает Хан. - Хотя, возможно, стоило надеть кошачьи ушки, как и одна четверть твоих гостей. - Самый худший твой выбор. Севен смеется. - Нам в любом случае пошли бы эти костюмы, - замечает он. Они встречаются взглядами. Джумин внимательно следит за Севеном. Нет, он не ошибся. - Считаешь себя частью своей антиутопии? – Джумин не любит ходить вокруг да около, он задает вопрос напрямую. - Антиутопии? Хмммм. Возможно. Но моя разительно отличается от твоей. Мы относимся к окружающему с большим безразличием. - В этом она и есть. Севен улыбается еще шире. Только теперь улыбка отчего-то отдает сожалением. - Хочешь сказать, мой грех - безразличие? - Грех выбранной тобой эпохи. - Заговариваешь зубы, хэээй! - А в этом грех моей эпохи, - Джумин наслаждается этим. Эта беседа ни о чем была на самом деле более личной, чем все предыдущие. - Но я не безразличен. Меня волнует окружающее, и ты знаешь об этом как никто другой, - начал Севен достаточно серьезно, а потом хмыкнул. – Меня же волновала твоя личная жизнь, я очень переживал. - Но и я не купаюсь в алчности и похоти. Все относительно, метафорично и неоднозначно. Люсиэль думает громко. Что-то бормочет под нос. И Джумин точно знает, что он это делает ради показухи – все он знает уже. Он видит в нем того, кто понимает этот процесс "анализа себя", когда находишь что-то нелицеприятное для себя. Что-то, что очень… - …схоже с самым настоящим мусором, - закончил Люсиэль его мысли. Джумин срывается и наклоняется ближе к юноше. Тот распахивает глаза, но не дергается. Лишь дыхание учащается от неожиданности. - Эти альтер-эго, они глубоко внутри нас, тебе ли об этом не знать, - почти шепотом продолжает Хан. – Ты так заботлив и добродушен, открыт миру, а потом возвращаешься домой и чувствуешь, как в груди копошится комок из змей. Таких скользких, шипящих тебе на ухо «Отрекись от людей, будь апатичным и нелюдимым, пусть тебя все забудут». И Севен чуть ли не воет. Этот Джумин был ему не знаком, но речь слишком сильно ударяет правдой по хребту, чтобы думать об этом. И он не собирается стоять и молча выслушивать монолог о своих грехах. - А ты так гордо выпячиваешь грудь, говоря о неприемлемости рабства, но потом задумываешься, что неплохо было бы повалить ту девицу, заломить ей руки и запереть клетку на ключ. Или лучше погрязнуть в самолюбовании; но не позволяет совесть, так? - глаза Севена, кажется, темнеют. Джумин видит, насколько похожи глаза Люсиэля на глаза той девушки, но сейчас этот цвет намного приятней, чем раньше. - Ты так меня понимаешь, - Джумин прикрывает глаза и порывисто утыкается носом в волосы Севена. От них исходит странный запах, непривычный. Не резкий и цветочный, а какой-то нейтральный, почти неощутимый, но притягательный. И Севену хочется иронизировать, хочется прикольнуться и выпалить «Так ты все-таки гей», но не может. Он занят другим – попытками противостоять желанию войти в мир чужого человека. Но, похоже, ему не дали выбора. Джумин любовно обводит пальцами провода, переходя на бока. Севен дергается, щеки начинают краснеть. Скорее не от самих действий, а от того, насколько все кажется ему абсурдным. Так быть не должно: не сейчас и не с ним. Но выдержка смеется хакеру в лицо. Он давно уже подсознательно ищет кого-то, кто мог бы словесно вскрыть его грудную клетку. - Тут людей больше, чем у тебя тараканов в голове, - поджимая губы, шепчет Севен, когда Джумин притягивает его за талию и снимает с шеи респиратор, чтобы не мешался. – Хочешь, чтобы шутки стали статьями журналистов? - А я сейчас шучу? Джумин резко дергает Севена за руку и утаскивает за шторы. В глаза сразу же бьет свет фонарей с улицы, и Севен щурится. Тот сразу же этим пользуется и накрывает губы друга поцелуем, жадно впиваясь в него, словно пытаясь подавить волю юноши. С дамами он так не обращался никогда. Но перед ним сейчас не дама. Не долго думая, на ощупь открывает дверь у стены и проходит, утаскивая партнера, в пустую комнату для отдыха. Люсиэль – глоток свежего воздуха в пропахшем затхлостью мире. Он был таким же грязным и запятнанным, таким же проблематичным и странным, но другим. А еще он умел думать и оценивать. Он был словно еще одним путником, как и он сам. Каждый на своем плоте, и они оба стараются выбраться из своих течений. У Севена подгибаются ноги от напора. Он обхватывает Джумина за шею, чтобы устоять на своих двоих. Джумин чувствует, что слишком настойчив, но остановиться уже не может и приваливает рыжего к окну. Чужие пальцы сжимают его плечи, словно бы пытаясь оттолкнуть. Но он не решится. Не сейчас, когда оба нуждаются в этом глотке. По подбородку Люсиэля течет тонкая струйка слюны. Глаза затуманены, дыхание тяжелеет, мозг бьет тревогу. А он все отвечает и отвечает. Рука тянется к галстуку Джумина и ослабляет его, хотя она дрожит. Неожиданность, опаска: что будет дальше? - Люсиэль, - Джумин прикусывает линию подбородка и снова целует, наполняя свои легкие духом нового человека, «иностранца». «Называй меня Сэен», - хочет выпалить Севен, но вовремя прикусывает язык. Не время ему пока открываться. - Джумин, от твоих…ладоней на окне останутся следы, которые…нельзя будет свести, я тебе отвечаю! - Значит, займем их другим. Севен чувствует дуновения пара. Откуда они доносятся, сам не понимает. Дымовая завеса сейчас покрывает все тело, когда Джумин исследует его, то и дело открепляя ремни и шнуровки, коих немного. Он сжимает кожу и притягивает ближе, упивается близостью. Не обращает внимания ни на пальцы Севена, сдернувшие цилиндр и оттаскивающие Хана за волосы, ни на шум гостей за шторой, все теряет какое-либо значение, кроме собственных ощущений. Люсиэль долбится нечаянно о лоб Джумина, смущается и прикрывает рот ладонью. Мужчина останавливается и мягко обводит губами его костяшки пальцев и вены. Губы обоих горят и опухли, поэтому прикосновения к коже кажутся обжигающими и влажными. Джумину кажется, что Люсиэль ластится словно кот, и эта мысль еще больше забавляет его. Хотя забавам сейчас не место. И Севен поддается порыву, смущенный взгляд сменяется почти надменным. Он цепляется за Хана, сминая костюм, выворачивая его почти наизнанку. Горячие ладони пробираются под рубашку и пересчитывают позвонки на спине, расчетливо, изучающе; чувствуют мурашки и дрожь тела. Джумин теперь точно уверен – он сделал правильный выбор. Люсиэль не движим животным инстинктом, а отвечает по-своему, «с мастерством взломщика», и это поражает. Кто знает, что делать после, как поступать дальше, и единожды ли происходит порыв - они слишком устали от самих себя, чтобы думать. Но если уж тонуть, то не одному. Своеобразная Deep story.