***
Темно. И страшно. Но иначе уже не будет.***
Красота была его спутником с детства: милое личико, белокурые волосы, яркие глаза, — всё это делало его красивым. Внешне. А после той аварии она ушла, помахав бело-красным платочком на прощанье и накрыв черным одеялом. Но он осознал это не сразу. Потому что не видел. А видящие лгали.***
— Ты красивый, Адриан, но сниматься ты больше не будешь. Но ты все равно красивый, правда! — а Адриан чувствовал ложь. Отец лжет. Они все лгут. — Шрамы всё равно остались, да? — Они незаметны, правда… — а в голосе жалость. — А почему меня не фотографируют больше? — Сокращение бюджета, финансовые проблемы… Да и примелькался немного, — но дела компании шли в гору (а иначе откуда покупки дорогие такие?), а многие модели снимались по несколько десятков лет (Адриану же и пятнадцати не было). — Но, может, всё-таки я… — У нас моделей и так слишком много, так что ты расслабься, отдыхай, — а потом отец ругается по телефону, мол, когда они уже подходящую модель найдут. Головы отворачивают, взгляды отводят. Лгут. И Адриан понимал это. Они думают: раз он не видит, значит — не понимает. Но он не так слеп. Ложь. Ложь-ложь-ложь-ложь. Везде ложь. Он уже давно не верил людям. Они только лгут и жалеют. Жалеют и лгут. Руками он чувствовал шрамы. Сердцем он чувствовал ложь. Он не красивый. И Адриан знал об этом.***
А потом в его жизнь ворвалось говорящее и (наверняка) летающее нечто. А потом он встретил её. И ей он поверил.***
Ему казалось, что в его жизни появились краски, хоть это и было априори невозможно. Она была ему невидимым светом, светом для его души. Она не лгала. И не жалела. Не имела, за что.***
— Ты красивый!Искренне.
— Спасибо.