Кодекс чести и немного мастерства

Старший писарь Судьбоносной Канцелярии гном Штеффенбах был объят думами невеселыми и тревожными. И для этого у него имелись все основания. В обширном рабочем пространстве было катастрофически душно, пахло чернилами и клеем, витал слабенький аромат вчерашних увеселений. Сквозь грязное стекло единственного, микроскопического окна пробивался тонкий, одинокий луч, светивший старшему писарю непосредственно в левое око. Господин Рок сосредоточенно работал за своим столом. Иногда он проходился вокруг стола, извлекая из половиц песнь влюбленного и пьяного слона, иногда, разминая спину, уходил к окошку, и пытка светом в глаз для гнома оканчивалась секунд на тридцать. Начальство было хмуро, небрито, с мешками под глазами и абсолютно трезво. Начальство было погружено в свои записи и размышления на столько, что совершенно не замечало икоту, терзающую старшего писаря с самого утра. Штеффенбах мужественно старался икать потише, но, видя, что никто не ценит усилий, позволил себе пустить дело по естественному сценарию и далее предаваться думам. Дорогая и обожаемая фрау Штеффенбах собрала чемоданчик и ушла в гости к родственникам на пару дней. Естественно, к своим родственникам, ибо уходить с чемоданчиком к родичам супруга ей было бы неприлично в самом-то деле. Ушла она вчера, оставив обожаемому супругу сумму денег, достаточных для того, чтобы постоять на пороге гномьей таверны и повздыхать, чуя дивную симфонию, виртуозно, гармонично и умопомрачительно сплетенную из ядреных ароматов пива, жареных колбас, луковых колец и чесночных стрел. Оставшись в необычном для себя холостяцком положении на несколько дней, почтенный писарь тут же полез смотреть целостность своей заначки и с прискорбием обнаружил, что заначки больше не существует. Штеффенбах так расстроился этому злодейскому ограблению, что даже голодным лег спать. А утром, стоило ему раскурить трубку прямо в гостиной, вытянувшись в кресле, напала икота. Не иначе, почтенная супруга захватила к родственникам не только мужнину заначку, но и мощнейший телескоп, подглядывала, как супруг совершает преступление в неположенном месте и костерила на чем свет стоит. Штеффенбах, пока понуро брел на работу, обходя все лужи и канавы стороной, так и видел картину, где его благоверная, вооружившись техническим чудом, сидит в кругу своих злобных сестер и вслух предается мечтаниям о карах небесных для любимого супруга. Пока он шел, его три раза облаяли псы, один раз на рабочие брюки было совершено злодейское, но успешно отбитое камнем нападение, юный эльфик выстрелил в него из рогатки, сшиб шляпу и спасся в кусты. К рабочему месту старший писарь пришел вовремя, но злой, икающий и голодный. Такой голодный, что не сразу и заметил господина Рока при исполнении. А когда заметил, то поспешно запихнул в рот веточку петрушки, склонил голову и пробормотал приветствие. Шеф даже не поднял головы из бумажных вавилонов, продолжая азартно заниматься свершением судеб. Штеффенбах медленно пережевывал петрушку, поглядывал на шефа, жмурил левый глаз и пытался имитировать бурную деятельность. Утренние тяготы никак не желали уходить из мыслей, не утешало даже то, что он всю ночь катался по ложу, никто не тащил с него одеяло, не терзал локтем под дых. Расстраивало отсутствие заначки и икота, которая с приходом на работу усилилась. Через час активного ничегонеделания, разбавленного громогласными и частыми «ик!», начальство вдруг подняло голову, заметило своего старшего писаря и нахмурило соболиные брови. Под взглядом господина Рока весь персонал Корпуса Судьбоносной Канцелярии приходил в предынфарктное состояние, даже если не был объектом этих очей. Штеффенбах не был исключением, поэтому зажмурился, пробормотал извинения, растянутые в каждом слове громовым иком, и приготовился, если не к смерти ужасной, то к выговору с занесением в личное дело. Мелькнула шальная мысль спастись через дверь, но тут же пропала – на голодный желудок старший писарь был неважный бегун. Время шло, икота приподнимала плечи Штеффенбаха, инерция опускала их обратно, а господин Рок все молчал. Писарь решил на всякий случай приоткрыть один глаз, проверить – не исчезло ли начальство таинственным образом из кабинета. Оказалось, не исчезло. Оказалось, восседало на краю стола своего писаря и с интересом рассматривало пустые страницы книги регистрации, по которой его писарь целый час увлеченно водил сухим пером. Как господин Рок сумел одолеть говорящие половицы, осталось для гнома величайшей тайной Вселенной. Штеффенбах был настолько испуган, что на целую минуту перестал икать. Господин Рок поднялся, укоризненно покачал головой, развернулся, чтобы с видом победителя вернуться к работе, как позади раздался громкий ик. Шеф нахмурился, навис над гномом, долго и внимательно глядел в глаза, а последнему очень хотелось сказать «Мы слушаем тебя, о, Каа!», но очень мешала икота, сорвавшаяся в истерику. Господин Рок прошел к своему столу, переступая через несколько половиц, открывая писарю секрет бесшумного перемещения, вернулся со стаканом, который торжественно и с громким стуком водрузил перед подчиненным. От посуды слабо несло алкогольными градусами. Штеффенбах залпом осушил, ведь опыт подсказывал, что с начальством нужно именно так пить, но целебное снадобье оказалось обыкновенной водой. Господин Рок вдумчиво и напряженно вслушивался в тишину, удовлетворенно кивнул и с видом гордым, победным развернулся в сторону своего стола. Штеффенбах сцепил зубы, но предательский ик не заставил себя ждать. Господин Рок повернулся молниеносно, словно тигр за аборигеном индийских джунглей, и вперил грозные очи в подчиненного. В это самое время гном искренне сожалел, что не владеет искусством телепортации, не имеет в хозяйстве шапки-невидимки, сандалий Гермеса или, на худой конец, ковра-самолета. - Сделай глубокий вдох и задержи дыхание, - посоветовал господин Рок, гневно сведя брови почти в одну линию. – Возобновишь по моей команде. Штеффенбах к предложению начальства отнесся серьезно, часто закивал, к исполнению тут же приступил. Он расширил диафрагму, втягивая ртом как можно больше спертого, кабинетного воздуха, и дышать перестал. Начальство явно наслаждалось образовавшейся тишиной, даже хмуриться перестало, уселось на край стола и почти с любовью уставилось на выпучившего от усилий глаза подчиненного. - Терпи, Штеффенбах, терпи. Мировой рекорд двадцать две минуты двадцать секунд. Штеффенбах заподозрил, что господин Рок хочет его убить, когда истекло почти полторы минуты, а команды дышать все не было. Наконец, тот махнул рукой, и душный кислород кабинета целебным бальзамом хлынул в легкие. - Не рекордсмен ты, писарь, - с сожалением констатировал господин Рок и встал с очередной победной улыбкой. Впрочем, он не успел сделать и шага, как икота вернулась к гному. Шеф возвел очи к потолку, вздохнул гневно, затем тоскливо, зачем-то оглянулся по сторонам. Прошелся, закрыл жалюзи, избавляя подчиненного от витамина D в левый глаз, и нараспев начал декламировать: - Икота, икота, перейди на Федота, с Федота на Якова, с Якова на всякого… Он прервался, обреченно махнул рукой и заходил по кабинету, заложив руки за спину. Штеффенбах икал, шеф измерял шагами пространство, затем остановился и предложил подчиненному соединить мизинцы с большими пальцами и посидеть так. Штеффенбах изобразил, почувствовал себя поклонником тайного культа, а после начал молиться, чтобы ни единому остроухому не пришло в голову заявиться в кабинет с очередной гениальной идеей по поводу ландшафтного дизайна или ремонта в коридоре. После этого несчастному, икающему писарю была дорога только в дом престарелых, которым заведовал грозный Аид Агесилай. - Да в конце концов, - раздосадовано заявил господин Рок, когда икота возобновилась с прежней, пугающей силой. – Прости, писарь, но Галоперидола у нас нет. Штеффенбах даже не стал уточнять, что это за зверь такой, каким образом лечит от злостного недуга, но благодарно кивнул, поинтересовавшись, можно ли уже перестать изображать из себя статую. Шеф отмахнулся, велев терпеть, налил себе в стакан чего-то прозрачного, вряд ли – воду, и залпом выпил. Потянулся за петрушкой, закусил. На его красивом, молодом лице отображалось недоумение, смешанное с досадой. В задумчивости он выпил второй стакан, и глаза его наполнились лихорадочным блеском озарения. Штеффенбах опасливо всматривался в начальство, справедливо подозревая, что ничем хорошим это не закончится, раз уж в этом кабинете из двоих один трезв. Господин Рок потянулся, чтобы наполнить стакан в третий раз, как дверь, оббитая порезанным дермантином, заскрипела, отворилась и явила Аполлиона. Между скрипом и явлением шеф ухитрился отправить стакан и алкоголь в ящик стола. Старший писарь похвастаться такой сноровкой не мог, поэтому отмереть, разъединить пальцы не успел, так и сидел, пока укротитель работоспособности в радиусе тридцати километров переводил смешливые очи то на господина Рока, то на его статуеобразного подчиненного. Господин Рок сурово приветствовал гостя нравственной, ворчливой сентенцией на тему, что, если в Корпусе Искусств не подозревают о существовании такого явления, как стук в дверь, то он может давать платные консультации по этому вопросу. Аполлион лишь отмахнулся, промчался к столу господина Рока и театрально принялся нюхать воздух, затем повернулся в сторону все еще терпящего позу Штеффенбаха и поинтересовался причинами. Писарь отмер и тут же громко икнул. Повелитель фонтана понимающе кивнул, сочувственно сказав: - Бывает, гном. Это либо от долгого, бесконтрольного принятия горячительных напитков, либо от переохлаждения. Ни разу не видел, чтобы ты купался в моем фонтане, так что, выбор у нас не велик. Господин Рок скорчил при этом недовольную мину, но вмешиваться и спасать честь подчиненного, разразившегося очередным приступом, не стал. Вместо этого поинтересовался целью визита в рабочее время. Не успел тот отозваться, как дверь завизжала, будто раненная, едва не сорвалась с петель и явила самого Аида Агесилая с очень решительным лицом, не сулящим ничего хорошего. При виде такого чуда старший писарь икнул особенно громко и замер, притворяясь статуей. Господин Рок и грозному властителю Елисейских Полей сделал замечание по поводу стука в дверь, а тот шагнул вперед, чудом не сбив с ног вовремя отскочившего Аполлиона, навис над столом и швырнул едва ли не в лицо господину Року устрашающего вида волчью лапу, украшенную внушающими уважение блестящими когтями. - Это что? – поинтересовался хозяин Корпуса Судьбы. - Реквизит, - тихо подсказал Аполлион из-за спины Аида Агесилая. – Вероятно, использовался в постановке самой печальной повести на свете о Красной Шапочке. - А мне он зачем? - приподнял брови господин Рок. – У нас тут, господин Агесилай, театров не водится, мы серьезным делом заняты. Вершитель судеб цедил слова сквозь сжатые губы, внимательно наблюдая за нависшим над ним повелителем пенсионеров. Штеффенбах же физически ощущал повисшее в кабинете густое напряжение и исходил холодным потом, время от времени разбавляя его тихим иканием, больше похожим на судорожный вдох. Хозяин фонтана осторожными, мелкими шагами продвинулся в сторону дверей, затем, когда достиг цели, исхитрился бесшумно отворить, исчезнуть в коридоре. Старший писарь остро ему позавидовал, мечтая оказаться, где угодно, хоть с командировкой в подлунном мире, но только не в этом кабинете, ставшим свидетелем странной, но чертовски опасной ситуации, судя по напряженной спине Аида и прищуренным глазам господина Рока. Впрочем, не прошло и пары секунд, как Аполлион возвратился, неся в руках свою любимую гитару, украшенную на корпусе неизменным крестом из канцелярского скотча. Он остановился в дверях, лицо посуровело, а рука размахнулась, чтобы ударить по струнам. Гном Штеффенбах, зная, чем заканчивались эти концерты, мысленно возблагодарил высшие силы за спасение, а умницу Аполлиона за смекалку, но чуда не произошло. Аид Агесилай развернулся, меча молнии глазами, и рука властителя фонтана замерла почти у самых струн. - Разобью, - грозно зарокотал он. Аполлион поверил сразу и окончательно, но из кабинета не ушел, внимательно следя за происходящим. Тем временем, икота гнома перешла в мышиный писк, но все же имелась в наличии. Очень неглупой показалась мысль спастись под стол, и старший писарь уже приготовился к реализации, как повисшую тишину разорвал голос Аида, наполненный неописуемо мрачной торжественностью. - Вызываю тебя на дуэль! Брови господина Рока подпрыгнули, вернулись на место. Он приподнял страшенный и весьма натуральный реквизит, поинтересовавшись его предназначением. Аид Агесилай несколько смутился, но твердо ответил, что перчатки у него не нашлось, а ведь по правилам перчатка непременно должна быть. Гном Штеффенбах передумал эвакуироваться под стол, не поверил своим ушам, затем глазам – протер их, но мрачный хозяин вышедших в тираж сотрудников никуда не исчез, все так же стоял на месте, занимаясь подсовыванием волчьей лапищи господину Року прямо под нос, а тот отодвигал ее обратно не менее азартно. - Забери ты эту гадость, Аид, - посоветовал молчавший и подозрительно серьезный Аполлион. – Какая еще дуэль? Во-первых, это запрещено законом оттуда, во-вторых, у тебя нет перчатки… - У меня есть лапа! – прервал мрачный властитель дома престарелых. - В-третьих, - обиделся Аполлион, - у тебя нет причин… И вновь был безжалостно перебит: - Полным полно! И по кодексу чести он должен ответить! - В-четвертых, - совсем уж обиженно и как-то мстительно подвел итог Аполлион, - у тебя нет секунданта. - Ты будешь моим секундантом! – торжественно провозгласил Аид Агесилай. - Как я? – изумился Аполлион. Брови господина Рока сделали очередной невероятный кульбит и свелись в одну линию. - А почему это - твоим? – возмутилось гномье начальство, приподнимаясь и грозно поведя широкими плечами. – Он будет моим секундантом! С этими словами господин Рок схватил страховидную конечность, прижал к груди и воинственно замер, лишний раз убеждая несчастного гнома, что сегодня из-за икоты проклятой он просто ошибся адресом, попал не в свой рабочий кабинет, а в сумасшедший дом особо строгого режима. - Да я вообще в этом цирке участвовать не собираюсь! – рявкнул Аполлион так, что дремавший на первом этаже вахтер немедленно проснулся и поспешно вернул съехавшие очки на переносицу. С этими словами хозяин постамента фонтанного забросил гитару на плечо и наладился к двери. Аид Агесилай метнулся к нему, чтобы задержать, но план-перехват результатов не дал. Аполлион гимнастически увернулся, спасаясь от преследования, запутанно перемещаясь по всему обширному кабинету, пытаясь, видимо, уморить ловца, а затем, когда тот окончательно выдохнется, покинуть поле боя. Однако Аид Агесилай все никак не выдыхался, с упорством преследовал жертву, пока, наконец, в третьем круге немыслимой гонки не метнулся в противоположную сторону, сталкиваясь с Аполлионом, чтобы вероломно подставить подножку. Штеффенбах зажмурился от жалобного плача струн, когда повелитель раздолбайства упал, поэтому пропустил, как тот с изящностью ледокола проехался почти через весь кабинет и врезался в стол старшего писаря. От грохота гном открыл глаза и тут же угодил в лужу чернил, разлившихся из опрокинутой чернильницы. Аид Агесилай поспешно поставил потерявшего ориентацию товарища на ноги и крепко вцепился в локоть, давая понять, что выбраться возможности нет. Аполлион скорбно вздохнул, ощупал свободной рукой шишку и согласился, признавая за Аидом право. Взгляд господина Рока заметался по кабинету, перемещаясь от одного предмета мебели к другому, пока не остановился на ничего не подозревающем гноме, оттирающим стол от чернильного бедствия, которое все никак не хотело исчезать, хоть и был потрачен весь внушительный арсенал промокашек. Старший писарь почувствовал пристальный взгляд, встретился с ним и от ужаса громко, надрывно икнул. - Жду вас через час в вересковой пустоши, - Аид Агесилай правильно истолковал вперившийся в гнома взгляд соперника. После этого заявления начальник дома престарелых схватил покрепче пытавшегося дать деру Аполлиона и покинул кабинет, громко хлопнув всплакнувшей дверью. Господин Рок принялся методично шагать по кабинету из угла в угол, периодически поглядывая на осоловевшего, застывшего старшего писаря, отмирающего только, когда икота подбрасывала плечи. Начальство остановилось, взяло со стола своего папки розового и голубого цвета, взвесило в руках. - Как думаешь, Штеффенбах, чем в него запустить? Женскими мечтаниями о том, чтобы есть и не толстеть? Или мужскими чаяниями о дорогах, как в Европе? Старший писарь моргнул и рискнул поинтересоваться причинами неотвратимо приближающейся дуэли, обалдев от собственной смелости. Господин Рок сел за свой стол, вернул на его поверхность бутылку и теперь уже два стакана, подозвал гнома с приказом разливать. В начальстве сидело уже два стакана, теперь к ним присоединился третий, и Штеффенбах крепко заподозрил, что на дуэль господин Рок если и пожалует, то только ползком. У него самого после первого стакана в пустом желудке взорвался вулкан, из глаз брызнули слезы, которые он утер испачканным чернилами рукавом. - Да какая у него может быть причина? – раздосадовано воскликнул господин Рок, опрокидывая четвертый стакан. – Сон, может, дурной приснился или же подопечные его уснули прямо на премьере очередного спектакля. У него, зануды, я всегда во всем виноват. С детства, черт бы его побрал. Штеффенбах чувствовал, что начальство откровенно лжет, но обидеться не посмел, ведь вспомнил, как водил господина Рока праздновать Восьмое марта в Корпус Искусств, а потом был пойман в кустах Аидом Агесилаем в гриме и с букетом алых роз для госпожи Нэты. Шеф тоскливо разглядывал свой пустой уже пятый стакан. Штеффенбах отодвинул свой пустой третий и храбро поинтересовался обязанностями секунданта. Господин Рок охотно принялся подозрительно растягивать гласные. - Слеееедииить! Господин Рок, видимо, посчитал, что этого коротенького глагола вполне хватит, чтобы старший писарь уразумел все о своей новой работе по совместительству. Гном клятвенно пообещал следить, только так и не понял - зачем или за кем. Пустой желудок старшего писаря совсем не противился четвертому стакану, а желудок начальства не противился никогда. Они выпили, чокаясь, потому что господин Рок произнес коротенький тост, состоявший из слова «выпьем», по-братски разделил последний пучок чахлой петрушки и принялся разжигать трубку. Гном занялся тем же. Клубы дыма уходили под осыпающийся штукатуркой потолок и совсем не желали рассеиваться. Пока это не приносило никаких неудобств начальнику и подчиненному, но старший писарь уже мысленно готовил пространную и витиеватую речь о вреде спертого воздуха в помещении. Несколько вещей портили все же удовольствие от уютной, задымленной тишины. Во-первых, у господина Рока было чересчур твердое, стальное плечо, и плечу Штеффенбаха было неудобно прислоняться. Во-вторых, господин Рок периодически потрясал рукой, грозя супротивнику такой дуэлью, которой тот вовек не забудет. В-третьих, он все никак не мог определиться какой папкой запустить в Аида Агесилая, чтобы выбить одним махом желание сражаться с более сильным оппонентом. Штеффенбах позволил себе икнуть и усомниться вслух, ведь видел, что ни ростом, ни статью повелитель Елисейских Полей шефу почти не уступает. Разве что Аид Агесилай жилистее будет. Господин Рок изволил возмутиться, вскочил, лишая писаря опоры в виде своего плеча, и продолжил возмущаться, заглядывая под стол, куда соскользнул неудержавшийся гном. - Ничегооо тыыыы не знааааешь, Штеффенбааах! Я этогооо, этогооо… Последовала продолжительная пауза, во время которой господин Рок пытался сфокусировать взгляд, а гном – выбраться из-под стола. -Этогооо… Впрочем, вопрос потерял актуальность, как только старший писарь посмотрел на часы. Он громко икнул, привлекая внимание все еще подбирающего слова начальства, и сообщил, что пора выдвигаться на рать. Господин Рок, преисполнившись самой мрачной решимости, извлек из недр стола холщовую сумку, погрузил туда и женские мечтания, и мужские, затем одним движением выудил из-под стола своего секунданта, поставил вертикально и приказал покинуть здание Корпуса. Когда старший писарь огласил территорию дверными руладами, господин Рок дернул его за ворот форменной куртки обратно в кабинет, суровым шепотом заметив, что обычным путем нельзя, там ведь вахтер сидит. Штеффенбах хотел было начальство успокоить тем, что вахтер спит, но решил товарища не подставлять, и согласился, что обычным путем никак нельзя. Господин Рок нахлобучил зачем-то шляпу своего писаря, залихватски сдвинув на затылок, посоветовал подчиненному лицо от чернил не мыть, потому как маскировка прежде всего. Штеффенбах не мог с этим не согласиться, вспомнив, что дуэли запрещены законом оттуда. Пока господин Рок открывал окно, старший писарь поинтересовался об уголовной ответственности за нарушение законодательства, после чего и получил исчерпывающий ответ, что преступившего отправят на принудительное содержание к Аиду Агесилаю. Штеффенбах икнул громче обычного, а господина Рока наказание необычайно развеселило, он хихикал и зачем-то говорил, что все дороги ведут в Рим. Старший писарь его веселья не разделял, ибо даже в таком состоянии помнил, что из обители мрачного хозяина санаторно-курортной зоны еще никто не возвращался. Затем Штеффенбах заподозрил, что на дуэль они не придут, ведь господин Рок открыл окно и молча указал на проем. Штеффенбах ответил отказом, покачав головой и икнув для солидности. Начальство нахмурилось, погрозило гному кулаком, шагнуло, подхватило и сунуло себе под мышку. Разыкавшийся от такого поворота событий, старший писарь при просовывании в окно принялся активно сопротивляться, мотивируя тем, что он-то точно пролезет, а господин Рок – нет. Шеф согласился, писаря водрузил на пол, отчего у последнего сразу подкосились колени, и он осел на скрипучем полу. Господин Рок пожал плечами, признавая безвыходность ситуации, и предложил покинуть здание традиционно мимо вахтера, но приложить при этом максимум усилий, ибо миссия невыполнима, а на дуэль не прийти нельзя. Гном убедился в очередной раз, что в состоянии алкогольного опьянения различной степени тяжести шеф был грациозен, ловок, подобно гимнасту под куполом цирка, и на удивление меток. Впрочем, это никак не пригодилось, ибо, как и предполагал писарь, вахтер спал своим обычным, беспробудным сном. Господин Рок уронил подчиненного на пол и застыл, сведя брови в линию, а рот – в точку. Подчиненный, приземлившись с элегантностью пушечного ядра, отбил себе седалище и немедленно дернул начальство за край хитона, напоминая о том, что на дуэль опаздывать нельзя. Штеффенбах понятия не имел – можно или нельзя, но сам по себе не любил опаздывать в принципе. Даже на мероприятие, за которое их отправят в отставку – пожизненную отставку. Начальство согласилось, подхватило гнома под мышку, погрозило пальцем мирно спящему вахтеру и гордо, но, не забывая озираться, последовало к дверям. Без любимой шляпы безжалостное солнце с любовью пекло старшему писарю затылок. Жара на улице царила неимоверная, очень хотелось расстегнуть пару пуговиц форменной курточки, но Устав запрещал, а составитель Устава гордо продирался за Корпус прямо через колючие кусты, передвинув шляпу с затылка на лоб. Оказалось, что вересковая пустошь с чахленькой лесополосой по правую сторону находилась непосредственно за Корпусом Судьбоносной Канцелярии. Гном, никогда в эту сторону не ходивший, удивился, даже перестал тихонько икать, но дивиться перестал, как только из-за дерева показался грозный ликом Аид Агесилай, нетерпеливо и безжалостно вытаптывающий этот самый вереск. Его насильно нанятый секундант безучастно сидел под кустиком, поглаживая шишку на голове. Господин Рок вновь уронил своего подчиненного на землю, но в этот раз гном успел выставить хотя бы руки. Затем поднялся в вертикальное положение, старательно изображая из себя трезвого гнома. Начальство старательно занималось тем же пред грозными очами своего оппонента. Супротивник, при виде такого поворота событий, выругался так, что Штеффенбаху оставалось только уважительно икнуть. - У тебя совсем нет чести, Рок! – сделал вывод Аид Агесилай. – Ты пьян, как свинья! И секундант твой не лучше! - По такому случаю, - тут же вмешался Аполлион, - предлагаю заняться лечением моей травмы. Он показал свою шишку веско и многозначительно. - Уже пятый раз показываешь, меньше она от этого не стала, - возмутился владелец санаторно-курортной зоны. - А больше? Аид Агесилай мрачно покачал головой, развернулся к пытающемуся свести глаза в кучу противнику. - Если ты, - зашипел он не хуже кобры, - считаешь, что дуэли не будет, то заблуждаешься. К барьеру! Штеффенбах понятия не имел, что это значит, ведь гномы решали свои конфликты иначе. Обидчику полагалось залепить между глаз, а затем добавить, ежели тому мало. Обычно после этого наступало братание и совместное распитие спиртного. Тут же предлагалось идти к какому-то барьеру. Господин Рок многозначительно и веско кивнул, но, то ли от того, что движение вышло слишком веским, то ли чересчур многозначительным, начал заваливаться вперед. Старший писарь едва успел схватить его за край хитона и героическим напряжением мышц вернуть в правильное положение. Бережно Штеффенбах проводил начальство к барьеру, которым оказалась многострадальная гитара, и оставил там, а сам, по указанию Аполлиона, покинул место ристалища. Господин Рок повернулся спиной к гитаре и своему противнику, тот проделал аналогичное. Разыкавшийся от надвигающегося действа гном на ногах не устоял, поэтому сделал вид, что так было задумано, и осел под кустиком рядом с Аполлионом. Дуэлянты разошлись друг от друга на двадцать шагов. Впрочем, это Аид Агесилай разошелся, а вот господин Рок через пару уверенных шагов завихлял, его унесло к лесополосе, угрожая несколько ее проредить. Штеффенбах поднялся на ноги при помощи Аполлиона, вернул начальство на путь истинный, почти не сбившись с него, ведь господина Рока вновь начало заносить под душераздирающий зубовный скрежет Аида Агесилая. В конце концов, они добрались до пункта назначения и вполне вертикально в нем остались. Штеффенбах возвратился к повелителю волшебной гитары, присел рядом, наблюдая, как шатающийся, но не падающий господин Рок методично копошится в холщовой сумке. Наконец он выудил оттуда папку с женскими стенаниями и запустил в противника. Когда женские стенания врезались в гитару, а не в лоб Аида, Аполлион болезненно выругался в голос, а затем добавил хмуро и несколько удивленно, но весьма тихо: - Рок никогда не мажет. Никогда. Реальность сурово опровергала это удивление, ведь начальство гномье полезло за вторым снарядом, прицелилось, но неловко в броске завалилось на бок, и голубая папка только чиркнула по угольному хитону Аида Агесилая. При виде такого чуда никогда не мажущий господин Рок скорчил такую рожу, что гном на миг икать перестал. Теперь дело было за хозяином приюта пенсионеров. Он выудил из собственной сумки ту самую волчью маску, не так давно напугавшую почтенного гнома едва ли не до мокрых штанов, прицелился и попал господину Року точно в лоб. Гномье начальство завалилось назад, шлепнулось на седалище и осталось сидеть с видом, слегка ошеломленным от таких чудес. Аполлион рядышком со Штеффенбахом вздохнул с облегчением, водрузил на ноги старшего писаря, вновь начавшего икать, ибо Аид Агесилай испустил какой-то очень пронзительный победный то ли клич, то ли вой. Штеффенбах принялся поднимать начальство, но, не совладав с весом, шлепнулся рядом. Аполлион забрал волчий снаряд, свою гитару, как-то хитро вздохнул и потянул властителя приюта прочь. Тот не возражал, но заявил оппоненту, так и сидевшему на земле, что пить надо меньше, а упражняться – больше. Господин Рок никак не отреагировал на этот весьма обидный выпад, безуспешно пытаясь собрать глаза в кучу. Занимался он этим мероприятием, пока Аполлион уводил из вида восторженного победителя. Штеффенбах добрался до своей шляпы, водрузил ее на нагретое солнышком чело и вернулся к начальству, соображая, каким же образом будет возвращать его в вертикальное положение, и есть ли где поблизости подъемный кран. Пооглядывавшись, убедившись, что техники в наличии нет, старший писарь повернулся к шефу и от удивления даже позабыл икнуть. Господин Рок, совершенно трезвый господин Рок стоял вертикальнее перпендикуляра и раскуривал трубку. На выпучившего глаза гнома взглянул с улыбкой и лукаво. - Штеффенбах, Штеффенбах, не только этот мрачный зануда владеет искусством притворяться. Я ведь действительно никогда не промахиваюсь, как и положено Судьбе. Старший писарь открыл рот и закрыл, признавая правоту начальства.