Несбыточная мечта

Как же это, должно быть, прекрасно, когда у вас есть семья! Заботливый муж, с которым вы понимаете друг друга с полуслова, свой дом в светлом, прекрасном в своем блеске и разнообразии красок Солитьюде, да дети; добрые и послушные дети, или же один ребенок — какая, в общем-то, разница? Сколько себя помнила, Бэтлен Морсмит, глядя на родителей и их маленькую семью, всегда мечтала об этом. О собственной семье, о своем семейном гнездышке, полном любви и тепла. Как у ее родителей. Странно, конечно, но Бэтлен никогда не рассматривала вариант того, что не всем супружеским парам везет так, как ее родителям. Не задумывалась о том, что ей самой может не повезти, все витала в своих мечтаниях об идеальной семейной жизни и вечной любви; что в далеком детстве, бегая по улочкам Солитьюда, что после — в Коллегии Винтерхолда. Бэтлен всегда была хорошей и умной девушкой. Во всяком случае, так ей всегда говорили, суля прекрасного жениха-бретонца и успешное будущее в роли мага. И ведь правда; Бэтлен не была обделена вниманием со стороны противоположного пола, что со стороны людей, что со стороны меров. Впрочем, ни с теми, ни с другими крепкие отношения у юной леди никак не складывались — статную, утонченную госпожу чародейку Бэтлен, прячущую свои детские грезы и желания под хладной улыбкой, трудно было впечатлить и запасть ей в сердце, так что все ухажеры, коих было мало, быстро уходили от дамы, занимающей их думы. Как правило — по ее инициативе. Может, так и продолжалось бы дальше, не встреться ей в Арканеуме Коллегии друг архимага Арена, прибывший по какому-то делу вместе со своей спутницей — черноволосой женщиной, облаченной в черный плащ со странным символом. Она держалась поодаль и рассматривала фолианты, поэтому на ней Бэтлен не акцентировала свое внимание и направила его на незнакомца. Казалось бы — с виду простой данмер, который, на взгляд Бэтлен, может, был несколько красивее большинства представителей этой расы, и в глазах которого читалась странная тоска и голод. Может, он бы и не зацепил ее, не подойди она к нему и архимагу и не подключись она в разговор. Может, их пути бы разошлись навсегда, если бы после они не бродили по коридорам Коллегии, ведя уже свою беседу, не дали бы обещания встретиться вновь и не назвали свои имена друг другу. Да, может, все сложилось бы иначе, да только имеет ли это значение тогда, когда все уже произошло? Как оказалось, данмера звали Гаэлвес, а его черноволосую спутницу — Серана, и прибыли они в Коллегию из-за информации о Древнем Свитке. Серана на протяжении всего разговора держалась поодаль и почти не принимала в нем участия, так что Бэтлен в основном общалась с Гаэлвесом; она отметила, что он был вежлив и умен, а еще необычайно красочно описывал свои путешествия по Скайриму за последние полтора года, и уже тогда он запал в душу чародейке. Позднее она в него влюбилась, еще позже — узнала, что Гаэлвес несет на себе незавидную ношу Драконорожденного и главы вампирского клана, и полюбила его еще больше, невзирая на его вампирскую сущность. Несколько раз чародейка интересовалась у своего возлюбленного, не хотел ли бы он излечиться от вампиризма, но вскоре перестала это делать, получая каждый раз отрицательный ответ. Но самым лучшим мигом, пожалуй, был тот, когда Бэтлен узнала, что она сама тоже любима. Это произошло странно и совершенно спонтанно, во время ярмарки в Солитьюде, когда люди плясали и веселились, и всюду слышался звонкий смех и восторженные голоса. Разнообразие запахов выпечки, свежих цветов, различных настоек и мазей кружило голову, атмосфера праздника опьяняла не хуже вина или черноверескового эля, и Бэтлен целиком и полностью погрузилась в нее, безвозвратно потащив за собой Гаэлвеса. Как же прекрасно было танцевать вместе, до мозолей на пятках и невыносимой боли в мышцах, громко распевать песни, даже не имея музыкального слуха и голоса, а после вместе лежать в зарослях душистого горноцвета, под светом полной луны и тысячи маленьких звезд, ведя неспешную беседу, держась за руки. Как же Бэтлен была счастлива, когда, склонившись над нею, Гаэлвес провел рукой по ее светло-каштановым волосам и, прошептав короткое, полное надежд и счастья «люблю», накрыл ее губы своими, подарив ей нежный и даже несколько целомудренный поцелуй с терпким привкусом вина. Таким открытым и искренним, как тогда, она его видела в первый раз. Второй, и, вероятнее всего, последний, был во время их свадьбы, когда Гаэлвес, смотря ей в глаза и улыбаясь, произнес клятвы у алтаря Мары в Рифтене, и жрец нарек их мужем и женой. Новоиспеченный муж кружил Бэтлен на руках, громко смеясь от счастья, крепко прижимал ее к себе и с нежностью называл Бэтти, своей милой чародейкой Бэтти. Казалось бы, вот она, сбывшаяся мечта: должность придворного мага при королеве Элисиф, которую она заняла после внезапного ухода Сибиллы Стентор, светлый и хорошо обставленный дом в Солитьюде, где всегда пахло свежеиспеченными пирогами, любимый муж и сын Самуил одиннадцати лет. Пускай не свой, приемный, но все же любимый сын. — Я уверен, что в скором времени у нас появятся свои дети. Я обещаю тебе, — задумчиво говорил Гаэлвес перед сном, целуя ее в висок, в то время, когда она переживала из-за того, что уже несколько месяцев после свадьбы не может забеременеть. Тогда Бэтлен успокаивалась и обнимала супруга, зарываясь носом в черные волосы и шепча: «Верю». Ведь она и правда верила. Верила всему, что Гаэлвес скажет, всему, что он сделает, ведь он — ее супруг. Любимый и верный супруг, первый и последний мужчина, которому чародейка открылась, которого полюбила по-настоящему и которым была любима, как ей тогда казалось. К сожалению, или к счастью, но она не видела того, как с каждым новым вечером лицо Гаэлвиса становится все более хмурым и печальным. Спустя год супружеской жизни Бэтлен все-таки удалось забеременеть, порадовать себя, Гаэлвеса и Самуила, и еще через девять месяцев — родить здоровую девочку, очень похожую на отца. Чародейка была вне себя от счастья, готова была кружить дочь на руках и целовать каждую частичку ее лица, но супруг, кажется, не разделял ее чрезмерной радости. Взяв дочь, нареченную как Катриэль, на руки, он заглянул в ее темно-красные глаза и лишь прошептал: «Прости. Жаль, что ты не похожа на нее.» Поначалу Бэтлен казалось, что он говорит о ней и просила супруга не расстраиваться, на что он дарил ей слабую улыбку, гладил по голове и погружался в свои мысли. После — начал подолгу пропадать из дому, погруженный в свои странствия и, как думала чародейка, борьбу с Алдуином. Окрыленная счастьем, она спохватилась лишь тогда, когда Гаэлвес перестал ночевать в их спальне, избегал ее и всячески уходил от разговора. Бэтлен дали первую невидимую пощечину. Она старалась расспросить мужа, в чем же дело и не провинилась ли она. Поначалу — спокойно и мягко, но с небольшой тревогой в голосе. После — возмущенно, с нотками злости и гнева в голосе. С какой бы мольбой или злостью ни звучал голос Бэтлен, Гаэлвес оставался все таким же отстраненным и безразличным, и, если бы чародейка заглянула в глаза своего супруга, то точно не обнаружила бы там ничего, кроме печали и немого — «Я сожалею». Дальше — хуже. Как-то раз, отлучившись из дворца по поручению королевы, Бэтлен решила немного урвать свободного времени и прогуляться по улицам своего любимого города. Даже пройдя через огонь войны, Солитьюд продолжал быть прекраснейшим городом северной провинции и продолжал радовать глаз своей красотой и светом. Пожалуй, чародейка так и продолжила мечтательно бродить по улицам, наслаждаясь детским смехом ребят, играющих в пятнашки, городской дневной суетой и северным солнцем, если бы ее не ошарашило то, что она увидела; в одном из переулков Гаэлвес разговаривал с незнакомой женщиной, облаченной в легкие доспехи и черный изношенный плащ с капюшоном. Несмотря на ее удивление и последовавшие за ним боль и тревогу, Бэтлен быстро взяла себя в руки и постаралась затаиться, прислушаться к разговору своего супруга с подозрительной личностью, но все тщетно; они говорили слишком тихо, а чародейка, увы, не обладала обостренным слухом, чтобы расслышать их разговор, и поэтому поспешила удалиться. Она видела их вместе еще несколько раз, все в том же переулке; Бэтлен почаще уходила из замка, ссылаясь на недостаток реагентов, плохое самочувствие дочери и сына, а также на другие дела. Каждый раз чародейка старалась подслушать разговор Гаэлвеса с той женщиной, каждый раз старалась набраться смелости и выдать себя, спросить все напрямую в том темном переулке, или же в их доме, но все было тщетно. Она так и не смогла сделать что-либо из этого. Бэтлен старалась узнать имя и личность незнакомки; спрашивала о ней у друзей при дворе королевы, у соседей, у трактирщика и простых завсегдатаев в таверне, чародейка даже нанимала людей для слежки, даже не расценивая это, как нечто недостойное такой женщины, как она. В конце концов она пыталась просто выявить причину такого холода со стороны мужа, старалась вернуть их идеальную семью. Разве это — не достойная цель? А достойная цель, по мнению Бэтлен, всегда оправдывала средства. В конечном итоге Бэтлен сама увиделась с таинственной дамой. Вечером, когда заходящее солнце окрасило город в желтые, оранжевые и красные цвета, а над городскими клумбами начинали парить светлячки, чародейка раньше обычного возвращалась домой из дворца. Какого же было ее удивление, когда она, сама того не ожидая, столкнулась с незнакомкой лицом к лицу на пороге своего дома, как раз в тот момент, когда они разговаривали с Гаэлвесом. Столкнулась и заглянула в эти зеленые, столь похожие на ее собственные, глаза, посмотрела на волнистые волосы цвета каштана, как и у нее, на это лицо, которое также отдаленно некоторыми чертами напоминало чародейке ее собственное. Она смотрела на незнакомку, изучая ее взглядом, смотрела и недоумевала, не могла вымолвить и слова, не понимая, что все это значит. Незнакомка была удивлена не меньше Бэтлен, но очнулась быстрее ее, и, переведя взгляд на ошарашенного Гаэлвеса, холодно, без каких-либо эмоций, произнесла: — Новая жизнь и изменения, говоришь, без оглядки на старое? Оно и видно. Ни за что не подумала бы, что ты опустился до подобной лжи, дорогой друг, — женщина с сочувствием взглянула на Бэтлен, прошептала едва слышное «простите» и в спешке ушла. Просто ушла, не оглядываясь назад, оставив после себя приятный запах лаванды. Точно такой же запах был у тех мазей, которые Гаэлвес приносил для нее, Бэтлен, домой. Те же волосы, те же глаза, тот же запах, но, в отличие от Бэт — полное безразличие и холод по отношению с Гаэлвису. И тут же для чародейки все стало предельно ясно. Бэтлен дали вторую невидимую пощечину. Он молча наблюдал за ней, просто наблюдал. Она же не закатила истерику, не спрашивала и не говорила ничего, не била посуду и не пускала молнии из рук. Просто молчала весь оставшийся вечер, не в силах заговорить с супругом или с детьми. Гаэлвес сам подошел к ней вечером, когда она сидела в их покоях и невидящим взглядом смотрела в стену, никак не реагируя на приход супруга. Он же, не говоря ничего лишнего, просто сел рядом, и только немного позднее начал говорить. Говорить о той, другой женщине, которую Бэтлен увидела на пороге их дома. — Ее зовут Денев, — неспешно начал свой рассказ Гаэлвес, стараясь говорить как можно спокойнее и тише, пряча все свои эмоции под напускным спокойствием, — Мы познакомились очень давно, еще до моей неудачной попытки пересечь границу Скайрима и Хелгена, но тесно наши пути переплелись уже после всего этого. Я был без единого гроша в кармане, и от отчаяния и безысходности обратился к своей, считай, сводной сестре, Эвенис. Тогда она еще не была главой Гильдии Воров, но была на пути к этому… несмотря на то, что она с головой ушла в поимку предателя, Мерсера Фрея, она помогла мне, дала пристанище. В итоге я целыми днями только и делал, что сидел в Буйной Фляге и от отчаяния пил отвратительное пойло, которое на вкус было больше помоев. Эвенис говорила мне, что у них есть заказы, что я могу хорошо подзаработать и вновь вернуться в привычный мне образ жизни, но я ее не слушал и только лишь ворчал. Даэдра меня раздери, я был жалок, Бэтт, как же я был жалок!.. И тогда появилась она. Денев. Как глава Темного Братства, она должна была отвечать за обустройство и благополучие нового убежища, и именно с этой целью она и прибыла тогда в Буйную Флягу с полным кошелем золотых монет. Я ее тогда сразу узнал, да и она меня, может, тоже. Даже не знаю, с чего вдруг она тогда начала со мной беседу, не знаю, почему именно ее слова повлияли на меня, но… стоило ей сказать, что я похож на жалкого пьяницу, а не на сына благородной семьи, и я словно получил толчок, невидимый, но очень ощутимый. Я взялся за заказы, стал зарабатывать деньги и прокладывать себе другой путь; жизнь вора никогда меня не привлекала. Денев часто заглядывала в Гильдию, чтобы обсудить что-то или просто поболтать с Эвенис, Делвином, Бриньольфом и другими. Тогда и я с ней разговаривал… и, знаешь, я влюбился. Серьезно влюбился, без памяти, как какой-то юнец. Денев, этого, конечно, не ожидала, — Гаэлвес горько усмехнулся, смотря на свои скрепленные в замок руки, так и не решаясь взглянуть на супругу. — Она сразу, после первого же признания, дала понять, что ей этого не надо, что ко мне она не испытывает тех чувств, которые я испытываю к ней. А я… я был настойчив, самоуверен и глуп. Думал, что я заставлю ее полюбить себя, но, сама понимаешь, без толку; только спугнул ее, подпортил отношение к себе и заставил ее ограничить контакты со мной. После я находил утешение в объятиях тех женщин, которые хотя бы отдаленно напоминали ее, и так до тех пор, пока не увидел тебя в Коллегии. Те же волосы, глаза, но абсолютно другой характер… ты была первой, которая заинтересовала меня не только из-за схожести с Денев, но и этого оказалось мало. Я позвал ее в Солитьюд, якобы для того, чтобы помочь мне найти реагенты для зелий. Сказал, что теперь все иначе, что у меня любимая жена, дети… — мужчина умолк на некоторое время, глубоко вздохнул. Он явно не думал о том, что когда-нибудь он станет все это рассказывать другому человеку, явно не планировал открываться настолько. Тем не менее, он продолжил: — Я правда надеялся на то, что я полюблю именно тебя, а не призрачный образ Денев, который я увидел в тебе. Но я не могу, просто не могу. Прости. Бэтлен со всем вниманием слушала Гаэлвеса, но все еще не верила в то, что его слова — это чистая правда. Ей не хотелось верить в это. Не хотелось верить в действительность, не хотелось, чтобы ее мечта, которую она так трепетно хранила и оберегала с самого детства, разбилась вдребезги, как красивая фарфоровая статуэтка. Она не проронила ни единого слова, смотря только лишь в одну точку на стене, и Гаэлвес вышел из комнаты, оставив ее, безмолвную, в одиночестве. Быть может, странно было надеяться на то, что утром это все окажется страшным сном и забудется, но Бэтлен надеялась. Надеялась до тех пор, пока не проснулась. Пробуждение не принесло за собой радости — лишь разочарование и всепоглощающую боль. Большинства вещей Гаэлвеса не оказалось в спальной комнате, и этого хватило, чтобы понять, что Гаэлвес ушел. Это подтвердили вещи на столе, то немногое, что осталось — веточка лаванды, пожелтевший пергамент, на котором аккуратным, ровным почерком было написано «Прости» и обручальное кольцо с гравировкой. Его кольцо. Бэтлен дали третью невидимую пощечину. На этот раз — последнюю. Бэтлен Морсмит без сил оседает на перины своей кровати, сжимая в руке письмо. Бэтлен Морсмит не чувствует, не слышит, как разбивается ее мечта и прежняя жизнь, как какие-либо чувства уходят, словно песок сквозь пальцы. Не было больше слов о том, что ей уготовлена хорошая жизнь, любящий муж и дети, не было веры в то, что она не будет одна. Ничего не было. Бэтлен Морсмит, уважаемая госпожа чародейка, до сих пор хранившая в себе частичку маленькой наивной девочки, выросла окончательно. И именно тогда чародейка делает, пожалуй, тот поступок, за который она никогда не сможет окончательно выпросить прощения — в спешке собирает все необходимые ей вещи, небрежным почерком пишет записку своим детям о принятом решении и оставляет ее на столе в гостиной, вместе с большей частью своих денежных сбережений. Бэтлен уходит, бежит от своей нынешней жизни как можно дальше — на север, в Коллегию, как будто она — ее единственное спасение. Женщина, некогда бывшая придворной чародейкой королевы Элисиф и одной из самых влиятельных людей в городе, бесследно исчезает из Солитьюда и из жизни своих детей. Бедных детей, не заслуживших таких родителей. Намного позже Бэтлен Морсмит займет должность архимага Коллегии Винтерхолда, окончательно оборвав все связи с прошлой жизнью и с головой уйдя в магические дела Коллегии. Единственным напоминанием о прошлом стал Гаэлвес, которого она совершенно случайно встретила в Коллегии, направляясь в свои покои с очередными древними фолиантами и свитками. Встреча взглядов, ее — полный холода и презрения, его — все еще молящий прощения. Одно единственное мгновение, без каких-либо слов — и они расходятся, как чужие люди, будто они никогда не были супругами, будто у них не было ни семьи, ни детей. Детей, которых они оба бросили. Бэтлен заходит в свои покои, и, уронив все фолианты и свитки, оседает на каменный пол. Если бы Бэтлен смогла, она заплакала, даже зарыдала, схватившись за свои волосы и ничуть не заботясь о том, что ее рыдания могут услышать другие. Зарыдала в память о себе прошлой, о ее первой и последней любви, о детях, прощение и понимание которых она никогда не заслужит… но госпожа чародейка Морсмит уже давно заточила свои эмоции в ледяном замке своего сердца, и выпускать их она не собирается. Нет зрелища более жалкого, чем чародей, давящийся собственными слезами.