"...когда двое любили друг друга, тот, чья любовь была сильнее, умирал раньше другого. Это потому, что самого себя каждый ставил на второе место, и все, что удавалось порою получить, как милостыню, прежде всего уступал другому, словом, тому, кого любил". (с) Камо-но Тёмэй. «Записки из кельи»
Шум дождя. Ласкающие слух звуки ударяющихся об асфальт капель воды, которые рассыпаются на десятки других капель, словно кристаллы, блестящие на солнце, чтобы затем слиться в один причудливый узор на водной глади. Редкие лучи утреннего солнца, которые не дотягиваются до земли и выглядывают сквозь плотную пелену грузных туч. Шум дождя по подоконнику, разноцветным куполам пестрых зонтов. Тысячи ног куда-то несут своих обладателей, чтобы скорее укрыть от непогоды. В метро до жути душно, мокрое плечо чужака прислоняется к твоему плечу, небольшие лужи слез дождя на полу от мокрых зонтов. Проезжающие машины обрызгивают прохожих с ног до головы, неаккуратно взяв поворот и тут же исчезая из поля зрения. А небеса плачут. Плачут навзрыд, преображая весь пейзаж вокруг. В ежедневной спешке просто невозможно заметить эту чарующую красоту. Зато Леви Аккерман может любоваться этим зрелищем почти каждый день через окно старшей школы на четвертом этаже. Это было его любимое место – закрытый для посещения кем бы то ни было этаж, ключ от которого был только у охранника и у самого Леви, успешно сделавшего дубликат еще несколько месяцев назад. Здесь всегда было тихо и уютно, можно было укрыться от назойливого шума старшей школы, чтобы насладиться красотой и тем, как преображается природа по мановению легкой руки погоды. Леви любил сидеть на колченогом стуле, который, в свое время, перетащил поближе к окну, и наблюдать за дождем. В такие моменты в его голове словно что-то щелкало, зарождались тысячи идей, всплывали миллионы образов, а рука буквально бегала по листу бумаги, чтобы успеть все запечатлеть и ничего не забыть. Уединение - именно то, что помогало ему мыслить лучше. Как и всякий человек творчества Аккерман ценил тишину и покой. Четвертый этаж стал для Леви своеобразным домом, и потому, зная, что помещения никто и никогда не проверяет, он иногда даже позволял себе оставлять здесь некоторые свои вещи. За сутки до того знаменательного события, которое нарушило его покой, третьего октября, Леви пробыл по обыкновению в своем укромном месте весь обеденный перерыв и один урок. Сегодняшний день был особенно продуктивен для его альбома и грифеля карандаша – бумага охотно впитывала в себя каждый набросок, в особенности молодого юноши в самом расцвете сил, которого Аккерман видел уже много лет в своих снах, что были ему неподвластны. Шатен с зеленющими глазами, которые невозможно передать на бумаге даже с помощью всех красок мира, уже успел свести художника с ума. Он не мог перестать задавать себе один единственный вопрос – реален ли он? Леви был сторонником размышлений о том, что все те люди, которые снятся нам, когда-то появлялись в нашей судьбе, будь то даже случайный прохожий. Но сны были настолько реальными и потрясающими, что рука Аккермана вот уже который год без остановки рисовала фигуру юноши, его портрет, глаза, ослепительную улыбку. Он даже помнил его голос, и если бы однажды смог его услышать, то узнал из тысячи. В своих снах Леви казалось, что он видит другой мир – мир, полный боли, страданий, крови и потерь. Мир, где человечеству приходится выживать, чтобы продолжить свой род и существование на планете Земля. И единственный мальчишка с изумрудными, как зелень, колышущаяся на злобном ветру, глазами освещал ту беспросветную тьму, даря надежду. Надежду и веру в возможность будущего. Со временем Аккерман уже успел смириться со своими сновидениями, но его подсознание продолжало услужливо подкидывать образы из того мира в его голову, заставляя освежать эти воспоминания на чистой белоснежной бумаге. В тот день, третьего октября, уходя с четвертого этажа, Леви забыл закрыть за собой дверь, что обычно с ним никогда не происходило – он всегда был дисциплинирован и внимателен, но его мысли были далеки от действительности, и потому Аккерман был неосторожен. Сезон дождей в Токио был в самом разгаре – лило, словно из ведра. Синоптики обещали похолодание и подтопления в некоторых районах, если стихия не перестанет бушевать и посылать кару на головы бедных японцев. Зонт стал незаменимым атрибутом каждого гражданина на ближайшие две недели. Ничто не сулило перемен в этом сером унынии рутины. И никто не мог даже предсказать, что по неосторожности незакрытая дверь на четвертом этаже привлечет к себе интерес непрошеных гостей, а, вернее, одного гостя. В тот день шел грибной дождь и пасмурное небо было украшено легкой и полупрозрачной радугой. Уже поднимаясь по лестнице в свой заслуженный обеденный перерыв, Леви понял, что что-то не так – кроткий и нежный луч солнца пробивался через небольшую щель между дверью и дверным косяком. Неужели, инспекция? Или же…? Догадка строилась на догадке, но не привыкший медлить Аккерман сделал еще один шаг и приоткрыл тихо дверь, выглядывая из-за нее. На стуле прямо напротив окна, рядом с его пустующим стулом, Леви заметил незнакомца. Он сидел, закинув ногу на ногу и тихо мурлыкал себе что-то под нос. Нахмурившись, Аккерман пригляделся – в руках у юноши что-то было, и он с увлечением изучал свою находку. Находку. Прокручивая у себя в голове это слово, Леви понял, что в руках у незнакомца ничто иное, как его альбом с зарисовками. Нечто личное, во что совать нос он никому не позволял, даже своему надоедливому и гнусному дяде. Дверь распахнулась по широкому мановению ноги Леви, и он, буквально влетая в помещение, устремляется к нарушителю своего личного пространства с двумя явными целями, написанными на его лице: 1) Отобрать священные эскизы 2) Опустить ниже плинтуса и вышвырнуть с этажа, дав пинка под зад - Отдай сюда… - Бархатный и всегда спокойный холодный голос приобретает нотки раздражения. Но обе цели Аккермана проваливаются, стоит только юноше обернуться и с удивлением посмотреть на своего оппонента. Редкие лучи солнца, пробивающиеся из-за темных облаков, осветили его силуэт и копну волос, обрамляющих лицо незнакомца. Его изумрудные глаза поднялись на Леви и смотрели, как тому показалось, прямо в душу. Его приоткрытые губы, застывшие в недоумении, тут же растянулись в приветливой улыбке, а лицо разгладилось. - Это ваш альбом? Вы очень красиво рисуете! Я – Эрен Йегер. Прошу прощения за вторжение!***
С того дня дождь начал заглядывать в Токио реже, а солнце дарило земле свое тепло. С того дня Леви начал невольно и не по своему желанию делить свой укромный угол с Эреном – юноша сам приходил во время обеденного перерыва и иногда сидел молча, слушая музыку или обедая, а иногда болтал без умолку, при этом набивая рот едой. Зачастую Леви это жутко раздражало, а также раздражал тот факт, что Йегер видел его зарисовки, в которых был и он сам. И, пускай, возможно, юноша и не успел дойти до страниц со своим изображением, это не вселяло никакой уверенности. Сам факт того, что Эрен, буквально сошедший с его картинок, существует в этом мире, а не только во снах, поражал, и Аккерман до сих пор не особо хотел мириться с этим фактом. С учетом того, как часто он видел сны про другой мир, то вполне мог до сих пор спать, а его больное воображение перекинуться на искажение восприятия реальности. Со всей этой морокой неплохо бы было показаться психотерапевту, только вот Леви им ни капельки не доверял. Впрочем, вообще было не в его правилах доверять кому-либо из живых существ на планете Земля. Между тем Эрен без умолку рассказывал о себе и, несмотря на незаинтересованное выражение лица Аккермана, тот мысленно прокручивал полученную информацию и записывал на небольшой диктофон в своей голове. Как оказалось, Йегер переехал в Токио совсем недавно, и потому совсем недавно появился в этой школе. Про запрет на четвертый этаж ему никто не говорил, да и вообще наткнулся на дверь он совсем случайно в поисках выхода на крышу. Поспешив огорчить мальца, что крыша также закрыта по причине суицида одного из студентов в прошлом году, Эрен чуть было не поперхнулся своим рисом. Аккерман и сам бы был не прочь сброситься с крыши в некоторые моменты своей жизни, так что мог понять того подростка, но в то же время отзывался о нем, как о дураке. - О мертвых нельзя говорить в плохом тоне. – Задумчиво произнес тогда юноша. - Какая разница, ты же все равно его не знал и это не вернет его к жизни. - Что значит, какая разница? – Вспылил Эрен. – Вы ведь знали его. А, значит, у него были причины на то, чтобы совершить такое злодеяние над самим собой! – На этой ноте он замолк и стал грызть трубочку от своего яблочного сока, заставив Леви, в свою очередь, несколько задумчиво посмотреть на него. - Извини. – Всего лишь сказал тогда он и снова отвернулся. Мальчишка поражал его сложностью своего характера. Он был жизнерадостным парнем, но, в то же время, его беззаботное отношение к учебе или же друзьям перекрывало мышление взрослого об окружающем мире. Вероятно, ему рано пришлось повзрослеть, как и самому Леви однажды, когда умерла его мать, а отец бросил их. Что же за грусть и боль была за плечами у Йегера он не знал и не стремился узнать, так как понимал, что это такое – бередить старые раны. У него было особое отношение к смерти, и потому Аккерман больше не трогал эту тему. Карта учебных будней как-то смазалась с появлением шатена в жизни Леви. Его мысли, до этого расположенные в строго заданном порядке, словно солдаты в шеренге, стали разбросанными в хаотичном порядке, и периодически среди них зарождались новые, касающиеся юноши. И, несмотря на то, что общение и контакт с ним в целом ограничивался одними посиделками во время обеденного перерыва или некоторых занятий, Леви уже успел узнать много нового о Эрене Йегере. Во-первых, он был достаточно упрямым мальчишкой, который если что и решил, то обязательно того добьется и ни за что не отступится. Во-вторых, он – заядлый прогульщик гуманитарных предметов и не знаком даже с такими гениями литературы, как Мурасаки Сикибу, Сэй-Сёнагон, Камо-но Тёмэй или же Юкио Мисима*. Иной раз наблюдая в руках у Леви книгу, он часто спрашивал, что тот читает, так как обложки стремительно сменяли друг друга с каждым днем. - Зачем спрашивать, ты все равно ее не читал. – Однажды ответил Аккерман, невозмутимо переворачивая страницу элегантным движением белоснежной кисти. - Ну и что! А вы расскажите мне, о чем она, Леви-сан, может, я захочу почитать. - Слушай лучше внимательнее на уроках литературы. Там тебе все расскажут. Или хотя бы начни ходить на этот предмет. Йегер надулся, скрестил руки на груди и уставился в окно; вот вам и пункт «в-третьих» - его легко вывести из душевного равновесия, и его настроение меняется, словно курс паруса в сильный шторм в открытом океане. - Ладно. Я скажу. Это книга «Записки из Кельи» Камо-но Тёмэй, написанная в двенадцатом веке. Вряд ли тебе будет интересно читать подобное, она написана в жанре дзуйхицу и похожа на мемуары. - А что такое дзуйхицу? – Эрен придвинулся ближе, скрестил руки на спинке стула и положил на них голову, с неподдельным интересом смотря на собеседника. - Дзуйхицу – это когда автор записывает на бумаге сразу все, что приходит ему в голову. - Это как рисовать в альбоме то, что видишь прямо перед собой? – Тут же добавил юноша. Леви поднял на него взгляд. Зеленые глаза Эрена переливались, словно настоящий изумруд на ярком полуденном солнце, а блеск им добавляли его живой азарт и интерес. Аккерману захотелось спустя столь долгое время снова взяться за кисть и краски, чтобы запечатлеть это лицо, этот момент, этот блеск, улыбку, успевшие так сильно врезаться в сознание черты лица. Йегер был для него знакомым незнакомцем, поселившим смуту и сомнения в душевном покое Леви, в его убеждении в своих мыслях, чувствах. Он не знал даже, что думать о столь неожиданном появлении парня из его снов в реальной жизни. Шанс того, что он мог существовать в этом мире был не таким уж и большим, а шанс того, что он окажется в той же школе, что и Аккерман – просто мизерным, один на миллиард! Но вот он здесь, сидит напротив, сверкает своими глазенками и смеет совать свой длинный нос в чужие дела. Леви бы уже давно стоило разозлиться и вышвырнуть мальчишку с этажа, но почему-то он позволяет ему приходить, а не запирается изнутри. И почему-то он продолжает рисовать Йегера исподтишка, пока тот опустошает бэнто, которым он с готовностью угощает своего молчаливого слушателя, при этом рассказывая, какая у него замечательная сводная сестра по имени Микаса, да вот только слишком уж она о нем сильно печется. Тонкая бровь Аккермана несколько выразительно приподнимается всего на долю секунды при мысли, что не так уж сильно сестра его и оберегает, раз упускает из виду, куда пропадает ее брат на перерывах и некоторых уроках. Заканчивая читать книгу Камо-но Тёмэй, Леви невольно вспоминал свои сны, которые стали посещать его гораздо реже. Рассказчик, и он же главный герой книги, монах-отшельник по своей же воле, повествующий о стихийных бедствиях, голоде, землетрясениях, страхе, боли мира чем-то напоминал о мире из снов. Мире, где гигантские чудовища пожирали все живое на своем пути и не было эффективного средства, чтобы их остановить. Глубоко в душе Леви хотел знать, чем закончится история из его сновидений. Будут ли «титаны» повержены? Выживет ли человечество? Но его воображение, будто ослабшее после встречи с Эреном из плоти и крови, предательски отказывалось показывать новую серию этого кровавого ужастика. Посиделки с Йегером, будь то в молчании, монологе юноши или же кратком диалоге продолжались вот уже две недели. Пока в один из пасмурных, но не дождливых дней Эрен не пришел. Леви не знал, что может испытывать такое непонятное ощущение, как волнение за едва знакомого человека, а также тоску из-за его отсутствия. Четвертый этаж был тих и пуст и, если бы не гитара в чехле, оставленная шатеном в углу у окна, то Аккерман мог бы подумать, что никакого Эрена Йегера никогда и не было. Через полчаса мучительного и безрезультатного ожидания Леви сдался. У него даже не было телефонного номера юноши. Он не знал, где он живет, не знал, в каком он именно классе. Вся информация, которой он располагал об Эрене, ограничивалась лишь его любимой едой, знаниями о его семье, успеваемости, неосведомленности в книгах, а также увлечением игры на гитаре. Впрочем, зачем Аккерману нужно было знать больше? Чем больше узнаешь, тем больше привязываешься, а чем больше привязываешься, тем больнее в будущем. Одинокий монах, живущий на горе, не знал никакого несчастья кроме одного – одиночество. И в этом одиночестве Леви провел тот день, ощущая непривычную пустоту, пробел, словно ему чего-то не хватало. Или же кого-то. На следующий день Эрен снова не пришел, и Аккерман, решив не растрачивать попусту драгоценное время, тоже вскоре ушел с четвертого этажа. Его график, до этого более-менее свободный, стал плотнее, и от того возможность прохлаждаться наверху у окна была немыслимой. Обеденные прогулки наверх также были отменены из-за грядущих первых осенних тестов. Вся эта бумажная волокита и подготовка к тестам изрядно измотала Леви, и потому, когда это все закончилось, он с удовольствием и даже неким благоговением, спустя целых полторы недели, поднимался по ступеням наверх. В течение всего этого времени ему не давал покоя один вопрос – возможно ли, что спустя столько времени Эрен потерял интерес приходить на четвертый этаж? Увидит ли Аккерман его вновь? А если нет, то что дальше? Признаться самому себе в том, что этот вопрос так важен для него, Леви не мог. Но ответ на него отпал сам собой, когда он увидел на лестничной площадке парня, поджавшего под себя одну ногу и потягивающего через трубочку сок. Увидев Аккермана, он застыл на миг и затем тут же вскочил. - Леви-сан! – В его голосе звучали и радость, и трепет. Как долго он уже ждал здесь? И который день? Почему он не приходил? Множество вопросов заполонило голову Аккермана, но он отмахнулся от них, словно от назойливых мух. Лишь смирив юношу молчаливым взглядом, он подошел к двери, открыл замок и прошел в коридор, пропуская Йегера за собой, бросая тому лишь, чтобы он закрыл дверь. Спустя столько времени и потраченных нервов, бессонных ночей Леви жутко хотелось закурить, что он тут же и сделал, приоткрывая окно форточки и усаживаясь на свой стул. - Я не знал, что вы курите, Леви-сан. Леви ничего не ответил. - Знаете, я ждал вас каждый день под дверью, но вы не приходили четыре дня подряд, и я заволновался. Сделав глубокую затяжку, Аккерман прикрыл глаза и медленно выдохнул. Столь мелодичный и знакомый голос. Почему у него создается такое ощущение, что он скучал по нему и этим бессмысленным речам? - Вы, наверное, заметили, что меня долгое время не было. Я забыл взять с собой зонт в один день и промок насквозь, хехе. Леви остановился и повернул голову в сторону собеседника. Его внимательный взгляд изучал открытую, но смущенную улыбку, ямочки на щеках, все такие же искрящиеся глаза. Прикрыв на миг свои глаза, Аккерман вздохнул. - Ребенок. Все оставшееся время Йегер трещал без умолку о событиях минувшей недели, о том, какой ужасный на вкус куриный бульон сестры, а также как скучно сидеть дома, ничего не делать и не иметь возможности видеться с Леви. Еще он рассказал о том, что проболел несколько тестов и ему придется их сдавать в ноябре, а те, которые он написал, вышли не выше тройки. На вопрос же о том, как прошла неделя Аккермана, сам Леви ответил лишь краткое «скучно», но умолчал тот факт, что отчасти эта скука была мотивирована отсутствием в его жизни этих бесполезных, но уже столь привычных разговоров с одним мальчишкой, которого он едва знает. - Леви-сан, обещаете, что придете завтра на обеденном перерыве? – Уже собираясь прощаться, спрашивает Йегер. Леви лишь неопределенно мычит что-то вроде «ага» и, поспешно закрывая за юношей дверь на ключ, спускается по лестнице вниз, чтобы раствориться в толпе.***
Сдержать обещание на следующий день у Леви не получилось, и потому весь перерыв Эрену пришлось довольствоваться своим ланчем на темной лестничной площадке в горьком одиночестве. Злость и обида попеременно охватывали его, но, так и не решив, какое из ощущений является доминирующим, Йегер плюнул на эту ситуацию и даже решился, будто кому-то назло, пойти на следующий урок. В классе было шумно – все что-то бурно обсуждали, и юноша даже не успел разобрать шёпотки, в то время как прозвенел звонок, все сели по местам, затем встали под бойкий голос директора, и тут же Эрен буквально замер на месте, как вкопанный. Невысокий мужчина с черными волосами и мраморной кожей, аккуратными пальцами держащий в руках несколько книг, стоял рядом с директором и спокойно взирал на класс. На миг Йегер мог поклясться, что его взгляд остановился на шатене, а складка между тонкими бровями Аккермана стала чуть более заметна. - Так как Петра-сенсей отсутствует сегодня по причине плохого самочувствия, сегодня урок литературы для вас проведет Леви-сенсей. Будьте вежливы. – Произносит директриса и тут же удаляется, а вслед за ее речью звучит бархатный голос преподавателя: - Спасибо. Можете садиться. Дальнейший урок проходит для Эрена, словно в тумане. Будто под гипнозом он наблюдал за тем, как аккуратные тонкие пальцы Леви держат мел, как он объясняет материал, зачитывает с выражением отрывки из стихов. Без сомнения, он был мастером в своем деле. Но почему же юноша не замечал и даже не подозревал о том, что этот мужчина – не старшеклассник, а преподаватель? Вспоминая их встречи, Эрен никогда не видел на Леви пиджака или же жилетки из униформы – только белую рубашку и брюки, которые ни о чем не могли ему сказать. Более того, они ни разу не сталкивались в коридорах или же на занятиях, что было даже странно. Хотя, учитывая, что Эрен был поглощен мыслями о четвертом этаже, а также перевелся совсем недавно, он мог иной раз просто не заметить Аккермана. Или же не мог? Громкий звонок заставляет Йегера буквально подпрыгнуть на месте и покинуть мир своих мыслей. Он неспешно собирает свои книги, ожидая, пока все покинут класс. Лица Леви он видеть не мог, так как он стоял к нему спиной и с присущей ему невозмутимостью стирал написанное с доски. - Никогда бы не подумал, что и в этот раз вы будете гораздо старше меня, Леви-сан. Вернее, Леви-сенсей. – Поправился Эрен, несколько нервно теребя ремешок сумки на плече. Аккерман обернулся и поправил рукава своей рубашки. - Зови меня, как звал до этого, это замена всего лишь на один урок. – Собирая свои вещи в портфель, Леви устало провел ладонью по своему лицу. - Почему вы не пришли на перерыве, как обещали, Леви-сан? Свои обещания надо держать! – Между тем переводит тему Эрен, и вырывает из уст мужчины вздох. - Что ты вообще знаешь об обещаниях, Йегер? – Отзывается он, закрывая портфель на замок. – Когда ты сюда поступал, тебе же обещали высокие баллы за экзамены, трудоустройство, теплый коллектив и все в этом духе. - Ну да, и? – Несколько непонимающе посмотрел на него шатен. - Ты ничего из этого не получишь, если не приложишь усилий сам. Людям свойственно врать другим людям. Этакая красивая ложь, чтобы заманить в мир Эльдорадо*. – На губах Леви появляется легкая усмешка. - Так что не трать мое и свое время попусту и прилежно учись. Возможно, ему стоило с самого начала рассказать Эрену правду. Быть может тогда он бы больше никогда не ходил на четвертый этаж и не прогуливал так нагло занятия, в особенности по литературе, имея преподавателя по этому предмету за своей спиной. Краем глаза Аккерман заметил, что юноша напрягся; его ладони сжались в кулаки. - И это вы мне говорите про обещания? Я никогда бы не смог подумать, что услышу такое от вас! Леви-сан, вы относитесь так же ко всем своим обещаниям? – Еще немного и Эрена начало бы трясти от гнева – это было видно невооруженным взглядом. Однако, он тут же перегорел, усмирил себя и потух. Смиренно опустив голову вниз, юноша стиснул зубы и затем снова поднял глаза. - Леви-сан, я хочу вам рассказать одну историю, которую вы еще точно не читали. Позвольте мне рассказать вам ее. И тогда я… уйду. Странное поведение мальчишки заставляло идти на попятную, поэтому Аккерман кратко кивнул и затем поманил Йегера за собой в сторону выхода из кабинета, а затем к уже столь знакомой лестнице. Когда же дверь за ними была закрыта, а в помещении повисла гробовая тишина, Леви сел на стул и пригласил Эрена сделать то же самое. История, которую поведал ему юноша, была следующей: - Когда-то давным-давно все люди в мире были едины. Они объединились под одним знаменем в одной крепости, чтобы свергнуть общего врага, ведь ничто так не сплачивает народ, как один неприятель. И у этого народа была своя армия из смелых и отважных воинов. И среди этих воинов был один самый сильный. Сильнейший воин человечества – так его называли. – Голос Эрена на миг дрогнул, но он несмело улыбнулся и затем продолжил. – У этого человека был свой отряд, который служил ему верой и правдой и доверял его решениям беспрекословно. Но несмотря на то, что этот человек был сильнейшим, он постепенно терял из виду цель, по которой сражается и по которой умирают его друзья-солдаты. И вот однажды под его руководство передали одного солдата, обладающего неведанной силой, которую тому человеку было приказано обуздать и направить в нужное русло – против врагов. В своей миссии сильнейший воин нашел новое призвание – юноша стал сильнейшим орудием в его руках, и вместе они могли сотворить невозможное. Леви дрогнул. То, о чем говорил Эрен, казалось ему чем-то знакомым. Хорошо известной историей, которую он и вправду никогда не читал, но прекрасно знал. Но он не мог понять – откуда и почему, поэтому его сузившиеся зрачки внимательно смотрели на рассказчика с нетерпением, чтобы узнать, что было дальше. - Враг народа был силен, силен неимоверно, и свергнуть его было практически невозможно. За долгое время сражений бок о бок сильнейший солдат и сильнейшее орудие стали полностью доверять друг другу и понимать с полу слова. Между ними словно образовалась связь, которая связывала также и их судьбы. Но эта нить было оборвана в тот день, когда юноше пришлось пожертвовать собой во имя человечества. Ему все равно было суждено жить не так долго, как орудию. И потому он предпочел отдать свою жизнь за то, чтобы сильнейший воин смог доделать дело до конца и не погибнуть. Уже умирая у него на руках, в алой луже густой крови, под проливным дождем, пробирающим до костей, держа солдата крепко за руку, юноша понимал, что прожил жизнь не напрасно. Солдат, защищая которого он пал, был рядом и смотрел на него сквозь слезы. Это был первый и последний раз, когда он видел их. И последнее, что он услышал из его уст было обещание. Обещание, которое он обязался выполнить любой ценой. Леви ощущал, что его душу будто рвут на части. Он словно падал в бездну, беспросветную тьму, а в голове вырисовывались детально все образы, описываемые рассказчиком. На глазах Эрена появились слезы, и они потекли по его щекам, голос дрогнул, сбился и задрожал, а его плечи ссутулились. Все альбомные зарисовки, все мучительные сны, что окружали Аккермана вот уже который год были явью. Он медленно, но верно их осознавал. Каждый вечер он не погружался в другой мир – он погружался в свои воспоминания, объятые болью, агонией от потери близкого и столь любимого человека, которого он не мог найти, не мог ощутить рядом. В тот момент, когда он все понял, Эрен закончил свой рассказ и уже не мог сдержать поток слез, что нахлынул на него. Леви ощутил, как по его щеке скатилась слеза, очертила его скулу и соскользнула с подбородка. Вытянув руку вперед, мужчина притянул к себе плачущего юношу и прижал к себе, вскидывая голову наверх, чтобы остановить поток слез, что подкатили к горлу и не давали нормально дышать. - Он пообещал, что найдет его в другой жизни. Если она существует. А юноша ответил ему… - Тихо произнес Леви. - …я люблю вас, - надрывно произнес Эрен и снова разразился слезами, обнимая Аккермана за шею и утыкаясь тому в плечо. Мужчина сдерживал себя из последних сил. На его губах появилась светлая грустная улыбка, а по щекам снова потекли мокрые соленые дорожки из слез. Леви казалось, что с того дня он забыл уже, как это – плакать. Но вот он тут, на четвертом этаже. И небеса Леви Аккермана плачут. Потому что он обрел наконец то, что так долго и неосознанно искал, позабыв свое обещание.А ведь это так важно. Выполнять их.