Лис-социофоб

В предыдущей главе… Придя к пункту назначения, мы уселись за первый попавшийся столик, и зайка принялась рассматривать меню местного заведения. Я же просто сидел, опустив голову, в очередной раз разглядывая пол. Хоппс обратила на это внимание, и спросила у меня: Продолжение… — Ник, а ты чего ничего не заказываешь? — сказать, что у меня нет денег, я посчитал верхом насмешек, а отмазаться как-нибудь я не мог, хоть и был по природе хитрым. Мне ничего не оставалось, кроме как продолжить супер-интересное занятие, в котором моей задачей было разглядывать пол. Вообще за свою жизнь я повидал немало полов самых разных цветов, видов, типов. Этот, например, представлял собой кафель светло-коричневого цвета без каких-либо узоров. — Ты в нашей реальности вообще, лисёнок? — я вздрогнул, услышав последнее слово, в глазах помутнело, по телу прошлись мурашки, а капельки пота намочили шерсть в некоторых местах. Почему я так странно отреагировал? Да всё просто. Я как-то упоминал детскую психологическую травму, верно? Пришло время рассказать об этом. Всё началось с того, что в свои тринадцать меня угораздило влюбиться по самые кончики ушей. Была она лисой, невысокого роста, с ярко-рыжей шёрсткой и просто идеальной внешностью для своих лет. Являлась она мне, к слову, одноклассницей. Удивительно то, что я раньше практически не обращал на неё внимания, как и она на меня. Но затем нас посадили вместе… Тут-то и понеслась. Я влюбился сразу, она «влюбилась» чуть позже. Почему в кавычках? Да потому что так оно и есть. Она делала вид, что любит меня, на протяжении трёх месяцев. Для чего? Честно говоря, я и сам не особо понял. Но я понял другое — меня использовали. Меня просто нагло использовали. Причём, я ведь доверял ей. Потом проскочил холод, а после него и расставание, которое я до сих пор вспоминаю со слезами на глазах. Почему же я вздрогнул именно при слове «лисёнок»? Она любила меня так называть. А после расставания я получил клеймо «лисёнок-неудачник». Надо мной смеялись все, даже те, кого я считал своими лучшими друзьями. Тогда-то я и стал социофобом. У меня пропало доверие абсолютно ко всем зверям, которых я знал. Родных не в счёт. Я бросил всё, и перешёл в другую школу, а на старых друзей забил. Они-то и были для меня моими последними «друзьями». Многие, наверняка, скажут, мол, тринадцать лет, какая любовь, ля-ля-ля, тополя. Да, не спорю, рановато, но… Мы ведь, лисы, однолюбы, однако. После одной любви мы не можем влюбиться заново годами, а то и десятками лет. Если вообще потом можем. Такие дела. — Да уж, ты, похоже, точно не с нами, — продолжала размышлять с недавних пор знакомая мне крольчиха, придерживая голову лапой. — М-можно т-тебя кое о чём п-попрос-сить? — с очень большим трудом выговорил я, ведь эта тема была крайне больной. — Да, конечно, а о чём? — Джуди дёрнула ушками и несколько взбодрилась, как услышала мою речь. — Не н-н-наз-з-зыва-ай м-меня так, — говорить становилось труднее, голос ломался, поэтому мне приходилось переходить на шёпот. — Как «так»? — она заглянула мне прямо в глаза. Вернее нет, попыталась заглянуть, опустив голову ниже и повернув её на девяносто градусов, ведь я по-прежнему разглядывал кафель. — К-как т-ты наз-звала недав-вно. — Лисёнок? — у-у-ух, ну за что она опять меня так наказывает? Я кивнул, пустив слезу, которую она, хвала хвостам, не заметила. — Ну ладно. Хорошо, тогда скажи мне причину, по которой ты ничего не заказываешь? — Я не голоден, — подняв наконец голову, удивительно чётко и внятно произнёс я, да так чётко, что даже Джуди удивилась. — Не ври мне, я хорошо слышала урчание твоего живота, уж поверь, — улыбнувшись, начала спор со мной она. — Т-тебе показалось, — желание как можно скорее закончить этот не совсем приятный разговор позволяло мне говорить довольно понятно и внятно. — Не-а, — продолжала игриво улыбаться мне она. — З-значит это был-ло не моё урчание! — встав со стула, сказал я на повышенном тоне, что удивительно для меня. На мордочке у зайки появился небольшой испуг, носик задёргался, а ушки опустились. Насколько я успел понять за эти пару дней общения с крольчихой, этот жест означал волнение или страх. Я именно про нос, опускание ушей для многих зверей означает одно и то же. Поняв, что слегка переборщил с грубостью (что удивительно для меня), я сел на стул обратно и тихонько извинился. Особенно меня напрягали взгляды зверей на нас. Видимо действительно громко я сказал это. Мне стало не по себе, и я решил выйти подышать свежим воздухом. Рядом с кафе находилась лавочка, которая сейчас была очень кстати. Я сел и стал думать о своей никчёмной жизни. Вспоминал маму, вспоминал школьные времена, когда всё в моей жизни ещё было хорошо, вспоминал ту лисицу. Я ведь даже не знаю, где она сейчас. Наверняка где-то в каком-нибудь коттедже, живёт с богатым и хорошим лисом, с детьми. Не то что я. Как же я жалок, чёрт возьми. Через пару минут вышла и зайка, правда, уже не такая жизнерадостная, как до входа. Холодно посмотрев на меня, она выдала: — Поехали искать того хулигана, — я с виноватым видом поплёлся за ней. Мне было по-настоящему стыдно за свой поступок, хотя многие наверняка бы уже забили на это, но я не многие. Была ещё одна проблема. Я так и не поел. Вот так вот скудный характер избавил меня от лишней порции еды. Я понимаю, я лис, мог соврать, что кошелёк дома забыл, но нет. По части вранья — не ко мне. Уж таков я. Мы сели в полицейский джип и отправились на место происшествия. Ехать недалеко, но я продолжил думать. И снова прошлое. Хорошего в прошлом было мало, вообще в моей жизни хорошего было мало, но я пытался вспомнить всё. А на ум приходили только две вещи: мама и Милена. Да, именно так звали ту лисицу. Почему не вспоминал отца? Там нечего вспоминать, я его никогда не видел. Мама у меня была хорошей лисой. Она была со мной всегда, от рождения и до самой смерти. Вообще незадолго до её ухода нам было несладко. Из старой однокомнатной квартиры нас выселили, с работы маму уволили со словами «а вдруг болезнь заразна?», а сам я устроиться нормально не мог, потому что до жути боялся собеседований. На работу в полиции я чудом попал вообще. Остаток своих дней мать провела в больнице, я тоже там был, потому что идти было некуда. Там меня и подкармливали. Но это уже плохое, а я ведь пытаюсь вспомнить хорошее. Милена. Что о ней можно сказать? Как зверь она довольно скрытная, друзей имела немного, сложный и иногда непонятный характер. Но она чертовски была хороша. Вот прямо идеал для меня, без неё я своей жизни не представлял. И те моменты, когда мы «встречались» были действительно чем-то невероятным. Тогда я себя чувствовал счастливым. Это был первый и на данный момент последний счастливый отрывок моей жизни. Насколько же сильно любил её я и насколько же хорошо она притворялась… Тем временем мы подъехали к тому двору. В него мы заехать не могли, дороги там просто не было. — Ник-Ник, что же ты в тёмное время суток по таким местам-то бродишь, а? — она посмотрела на меня своими большими глазами, полными грусти. Обиды как и не было, что меня безусловно радовало. — А ты сам чего загрустил? Даже скулил там что-то, я слышала, — ого, видать, я слишком задумался. — Не об-бращай в-внимания, — сказав это, я открыл дверь и вышёл из машины. Камер в такой дыре, очевидно, не было. Можно было ещё поискать по отпечаткам пальцев на телефоне. Так мы и поступили. Приехав в участок, мы прошли к специальному кабинету, в котором можно было пробить по базе данных отпечатки пальцев. — Дай мне свой телефон, — попросила меня Хоппс. Я дал. Она поднесла его к какому-то сканеру, после чего на экране появилась цифра четыре, это означало, что недавних отпечатков на телефоне именно столько. Это я в академии узнал ещё, — так-так. Четыре. Ты, я, напавший и ещё кто-то. Ты никому телефон не давал? — я отрицательно завертел головой, — хм, странно. Ладно, приступим, — крольчиха нажала на какую-то кнопку, после нажатия которой начался процесс проверки отпечатков. Первым выдало Джуди, так как её отпечаток самый свежий, затем выдало меня, а затем и самого напавшего. Как ни странно, это оказался именно тот волк. — Теперь у нас есть все данные. Выдвигаемся по его адресу, — сказав это, ушастая выбежала из кабинета, ну а я следом.