Предсмертная записка

      Быть первым среди равных – такой была моя мечта. Я не хотел ни подавлять, ни уничтожать конкурентов. Я хотел вдохновлять и повышать боевой дух одним своим видом. Хотел, чтобы другие шли за мной добровольно, с радостной улыбкой на устах. Наверное, я хотел быть кем-то вроде бога или приравненного к ним героя прошлого.Хотел восхищать, хотел славы и могущества. Иными словами, хотел слишком многого. Слишком много для горбого калеки, бесполезного и бесталанного.       Когда я родился, едва не погубив мать, с искривленными ногами и уродливым горбом – отец хотел утопить меня и объявить мертворожденным. К сожалению или к счастью, мать не позволила ему выполнить задуманное, и, безумно любя свою супругу, он повиновался ее желанию. Однако, это совсем не привило ему любви ко мне. Он лишь позволил сохранить мою жалкую жизнь, не более. А мать… ее любовь была эфемерна и появлялась лишь тогда, когда отца не было рядом. Остальное же время…       Мне позволили жить, но никогда даже не думали помочь выжить. Я рос неприкаянным, никому не нужным сорняком и уродом.       И все же я оставался мечтателем. Не найдя любви в жизни, я с головой ушел в книги, и посвятил всего себя учебе. Я хотел быть лучшим, благо, при всей своей ненависти отец никогда не скупился на учителей. Все, что угодно – лишь бы я пореже попадался ему на глаза. Тем более, что выживал я вопреки всему.       И книги да уроки приходящих преподавателей, что брезгливо морщились при виде меня, дали мне цель. Несбыточную, но желанную.       Только я не сумел ее достигнуть. Я получил власть, но не любовь, страх, но не восхищение, уважение, но не желание идти за мной просто потому, что это я. И со временем я начал даже находить в этом свою, особую прелесть. Понял, что если люди, считают меня чудовищем…Почему бы им и не стать? Я даже начал получать извращенное, тягучее удовольствие от чужой боли. Стоит ли удивляться, что первым познал это на себе именно мой отец?       Впрочем, к его чести, он не удивился и ничуть не испугался. Только бросил пару фраз с так свойственной ему холодной иронией:       – Я не успел первым. Что ж, жаль.       А затем кивнул когда-то своим людям, стыдливо отводящим от него взгляды. Матушка к тому времени уже благополучно скончалась от какой-то нехорошей болезни, так что это были исключительно наши с ним счеты.       За отцом последовали и другие. Я методично уничтожил каждого, кто издевался надо мной в детстве. Не обязательно физически. Чаще всего я просто находил тех, кто был им дорог и методично отнимал этих людей. Одного за другим, жмурясь от наслаждения, когда они кричали и умоляли о пощаде. С особым удовольствием я делал это, когда получалось пытать прямо на глазах у ублюдков. Кто-то пытался мстить, конечно, но… Неизменно неудачно.       А после этого я просто пошел по головам, не считаясь ни с кем и ни с чем. Из баронов – в герцоги, из герцогов – в королевские советники, а затем и в своего рода тень за спиной монархов, что сменялись, будто бабочки-однодневки. И мне даже казалось, что моя жизнь не так уж и паршива.       Я научился радоваться чужому страху. Только… Мои женщины рыдали, когда я выбирал их, зачать я оказался неспособен, и так и не нашел никого, кто хотел бы стать моим преемником, но при этом не собирался сразу же меня убивать. И когда я видел, как другим улыбаются, мне хотелось убивать или выть, в зависимости от настроения.       Ненависть сжирала меня, отказываясь сменяться чем-то другим, и с каждым днем я все больше понимаю, насколько неспособен оказался изменить собственную судьбу. Я сумел добиться невероятной власти, моему слову повинуются легионы, а одного жеста достаточно, чтобы возвысить или уничтожить, но я так ничего и не сделал с самим собой. Никакая власть и никакая магия не способна заставить людей, кровусов и эалвен улыбаться мне без неприязни, не приклеив улыбку к восковому лицу, а по-настоящему. Искренне.       Возможно, конечно, на это способны боги, да только нет им до меня никакого дела, кроме разве что одного – самого темного. Этот, держу пари, смотрит на историю моей паршивой жизни и безудержно хохочет, радуясь, что жестокая шутка оказалась столь удачной, и калека, что должен был быть красавцем по всем правилам своего народа, не только выжил, но и успел возненавидеть когда-то любимую им жизнь каждой частичкой своей души.       Сейчас я сижу, пишу эту записку, которую, скорее всего, никто не прочтет, и понимаю, что с детства ровным счетом ничего не изменилось. У меня есть власть, но больше… Больше нет ничего. Я пьян, мне паршиво, я устал жить, и все, что мне хочется сказать напоследок: Я не жалею о том, что стал отцеубийцей, я сожалею лишь о том, что сделал неверные выводы. И искренне надеюсь, что после этого дня мы будем мучиться вместе. Это ведь так изысканно, не правда ли? Не позволить дорогому папочке избавиться от меня даже после смерти.       

Из предсмертной записки Октилуса Жестокосердного, правившего при стольких королях, что имена их давным-давно пошли прахом.