Солнце Демассии.

Два года минуло с тех пор, как Синь Джао попал в Демассию. С тех пор ноксианец невольно изменился, так всегда бывает, когда пересаживаешь дерево на новую землю. Два года минуло с той поры, как он незаметно даже для самого себя сблизился с юным кронпринцем. Год, как перебрался в комнату подле его покоев. Полгода, как он спит на самом краю кровати, поскольку оставшуюся часть оккупировал сам Джарван, умудряясь каждый раз еще и ногу на Синя Джао закидывать. Много часов ноксианец посвятил раздумьям, пытаясь понять, как же так случилось. Когда-то юный принц приходил к нему в отдаленный дворик тренироваться и невольно Синь Джао начал его наставлять. Позже Джарван Четвертый стал приходить после заката, старательно, по-книжному, строя фразы на незнакомом языке. Синь Джао поправлял произношение и разливал по чашкам чай. А после смерти короля, на трон взошел Джарван Третий, автоматически подняв юношу до кронпринца. Почти сразу Джарван Четвертый переселил молчаливого ноксианца в свою часть замка, а однажды ночью пришел и лег к Синю Джао в кровать, наотрез отказавшись покидать стратегически завоеванную область. Вот так, толком не зная о Сине Джао ничего, кронпринц знал о нем больше, чем кто бы то ни было. Ноксианец, никогда ранее не думавший о любви, столкнулся с ней лоб в лоб и очень быстро сдался под натиском юного Лайтшилда. Джарван очень старался не давить на своего телохранителя, но и вода всегда находит путь. Кронпринц отдавал всего себя, без остатка, и Синь Джао пил его дыхание, терзал чуть суховатые губы горячими поцелуями и раз за разом врывался в беззащитное молодое тело, которое предлагалось ему и лишь ему. Просто так. Потому что любовь. Потому, что только так Джарван мог расслабиться, предаваясь страсти в объятиях единственного человека, который принял его каким он и был. Днем эти двое были сдержанны, скованы обязательствами по ногам и рукам. Но они дополняли друг друга: горячность Джарвана компенсировалась холодностью Синя Джао. С ним считались, хоть и не были до конца уверены, что ноксианец понимает демассийский. Но Синь Джао выучил язык, хотя бы ради Джарвана, который когда-то освоил ноксианский ради него. Каждый день они работали до седьмого пота: кронпринц стал выдающимся копейщиком, многое переняв у самого Синя Джао. Тот по-прежнему обучал Джарвана искусству копья, не щадя юношу от слова совсем: воинское мастерство не терпит нежности и тот это понимал. Как-то Люксанна, подруга детства кронпринца, сказала, что они разные как солнце и луна. Джарван расстроился, но Синь Джао быстро успокоил его, напомнив, что оба они делят небосвод. Переговаривались они между собой по-прежнему по-ноксиански, так что беспокоится было не о чем. Синя Джао каждый раз бросало жар, стоило вспомнить как с этих сжатых в полоску губ ночами срываются отрывки ноксианской ругани и такие, в общем-то простенькие слова как "еще", "да" и "сильнее" приобретали эротическую окраску. Джарван был подобен горному потоку, в чьем стремительном течении посчастливилось удержаться лишь подобному монолитной скале безродному ноксианцу... у Синя Джао по-прежнему ничего не было и, в то же время, у него было ВСЁ.