Завтра не наступит никогда

Джин исполняется тридцать лет, когда ей предлагают должность в штате на факультете психиатрии в Университете. До этого она закончила аспирантуру, и работала помощником профессора, который как раз ушел на пенсию, и декан не придумал никого лучшего на эту должность, чем Джин. По большому счету, выбора ей не предоставили, ясно дав понять, что если она откажется, то и дальше оставаться в стенах учреждения не будет никакого смысла, потому что ей там будут не рады. Когда Джин в первый раз заходит в лекционный зал, она готова ко всему. К равнодушным выражением лиц, к глупому смеху, к прогулам, и тому, что ее будут перебивать. Но, к ее удивлению, этим ребятам действительно интересно учиться. Они слушают, спрашивают, уточняют, записывают все в толстые тетради, и ее никогда не отвлекают звуки смартфонов. Джин льстит такая аудитория, она чувствует себя нужной и важной, совсем как в первые месяцы их брака с Майклом. Сейчас все совершенно не так, все стало каким-то фальшивым между ними. Как будто машинист выпрыгнул из поезда на полном ходу, но поезд по инерции еще мчится по прокатанным рельсам. До первого столкновения, не дольше. Джин вспоминается Элли, хотя это было так давно, еще в колледже, когда Джин и не помышляла о карьере психотерапевта. Ее интересовали только вечеринки, шоппинг, и мальчики. И иногда девочки. По правде, только одна — Элли. Она ворвалась в ее жизнь стремительным буйством красок. Такая чертовски творческая, и поэтому немного безумная. Если бы это был фильм, то они непременно оказались бы соседками по комнате в общежитии, но жизнь свела их на практике в какой-то средней школе, где они временно работали помощницами секретаря директора. Джин была тихой, худенькой девочкой, со светлыми длинными волосами, и какими-то неловкими движениями. Элли, напротив, почти полная противоположность ее самой — женственная брюнетка с черными, как смоль, волосами и глубоким — почти эротичным — грудным голосом. Она ее прямо-таки заворожила. Целовалась она так, как будто это было последним, что она делала в жизни. Джин выскальзывает из своих воспоминаний, и окидывает взглядом своих студентов, которые пишут тест. Все, кроме одной. Брюнетка смотрит прямо на нее внимательным, почти испытывающим взглядом, так что Джин становится неловко. Про эту девушку — Сидни Пирс, кажется, — она не знает почти ничего. Та редко что-то говорит, хотя всегда улавливает самую суть, не прогуливает, носит одежду неизменно темных оттенков, и неразлучна с огромными наушниками. Джин знает, что она поет в какой-то группе, и часто видит Сидни на территории кампуса за руку с Сэмом — еще одним из ее студентов — высоким увальнем с нелепыми усами, которые ему совершенно не идут. Джин возвращается к чтению трудов Юнга, которые штудировала до этого, полагая, что Сидни сейчас вернется к работе, но буквально каждой клеточкой кожи чувствует этот чертов обжигающий взгляд, так что теперь ей жарко. Она не выдерживает, поднимается с места и очень медленным шагом подходит к студентке. — Какой-то трудный вопрос, мисс Пирс? — остальные не обращают на них совершенно никакого внимания, полностью поглощенные тестом. — Я уже все написала, — у нее поразительно мягкий бархатный голос, и Джин теперь до смерти хочется услышать ее песни. Она берет листок с тестом в руки, и пробегает взглядом по строчкам. — Похвально, насколько мне кажется на первый взгляд, все правильно. Хорошая работа, мисс Пирс. Может быть, желаете уйти раньше? Я разрешаю. — Могу я остаться, чтобы смотреть… — Сидни на миг запинается, Джин почти что краснеет. Наверное, ей двадцать или двадцать один, не больше, но Джин тот час же стыдится, что мысленно просчитывала совершеннолетняя эта девушка или нет. Своими темными волосами и глазами, а еще полными губами — Джин хотела бы, но просто не может не смотреть — она чем-то неуловимо напоминает Элли, и Джин боится того, какие еще мысли могут придти ей в голову, — чтобы посмотреть, как справятся остальные. — Быстрее никто не справится. — О, я знаю, что лучшая, профессор, это скорее факт, а не аксиома, — Сидни подмигивает ей и расплывается в улыбке. Джин разрешает ей остаться. Через неделю, по дороге на работу пешком, потому что машину она отдала в ремонт (по правде, она до сих пор боится находиться за рулем после того, что случилось с Элли), а Майкл был в очередной командировке, она набредает на кофейню, которую раньше не видела — «Кроличья нора». Название кажется ей интригующим, а кофе перспективой проснуться, поэтому она заходит внутрь. — Американо без молока и сахара, пожалуйста, — говорит она, роясь в сумке в поисках бумажника. А когда поднимает взгляд, то видит перед собой глаза Сидни. — Не видела вас здесь раньше, профессор Холловей, — улыбка у нее самая, что ни на есть, искренняя и чарующая. Так что Джин гонит всякие дурацкие мысли из головы, когда смотрит на ее губы. Господи, эта девчонка будто чертов магнит. — Сегодня не на лекциях? — умело игнорируя вопрос, спрашивает она. — У меня свободное посещение, только те предметы, что нужны, — отвечает Сидни, протягивая ей кофе. На пластиковом стаканчике выведено ее имя — Джин — и сердечко рядом. — За счет заведения. — Спасибо, — Джин хочет добавить что-то еще, но темы для разговора упорно ускользают из ее головы, пока взгляд не натыкается на яркий флаер, что лежит на барной стойке.

The Vagabond Hotel. Концерт в эту пятницу. Не пропусти! Каждому, кто предъявит флаер на входе — бесплатный бокал пива.

— Знаешь эту группу? — кивает Джин на листочек бумаги, и со всех сил старается не смотреть ни на губы, ни на глаза. Проклятые бермудские треугольники, правда же. Если бы она была на месте этого увальня Сэма, то вообще бы не выпускала ее из постели. — Ну, я пою в ней, — небрежно бросает Сидни, протирая кофе-машину. — Хотите послушать? — Я… возможно, — запинаясь, отвечает ей Джин, только теперь замечая какую-то необычную татуировку на шее девушки, когда та поправляет волосы. Круги — она никогда не видела ничего подобного ни у кого. Сидни улыбается. — Это символ совершенства, фигура, у которой нет ни начала, ни конца, как в бесконечности. Конец — есть начало, когда ты возвращаешься к самому себе, такая вот заявка на совершенство, — объясняет она, и Джин внимательно слушает каждое слово. — То есть, не просто спонтанное алкогольное решение? — она ее дразнит, она знает, что это так неправильно, но Джин любит рисковать. Джин любит нарушать профессиональные границы. — Не по моей части, — говорит Сидни, принимаясь теперь перекладывать пластиковые стаканчики из коробки за стойку. — Под алкоголем предпочитаю заниматься более интересными, приземленными вещами. Джин почти близка к тому, чтобы все же залиться краской. Взгляд у Сидни граничит с порочащим, по крайней мере, именно таким он ей кажется в тот момент. Майкл в пятницу как всегда задерживается допоздна. Джин думает, что причина не в огромном количестве работы, а в этой его новой помощнице — Секси-Лекси. Она ее видела только раз, на дне рождении Долли, но ей вполне хватило, чтобы сложить свое впечатление. Красивая, моложе нее на несколько лет, яркая. Джин замечала взгляды, которые бросал на нее Майкл. Майкл задерживается допоздна, а Долли ночевала у ее мамы, поэтому Джин не приходит в голову ничего иного, кроме как пойти на концерт группы Сидни. Она надевает узкие джинсы, полупрозрачный топ, и красит губы в ярко-красный. Клуб забит битком, и Джин с трудом продирается к сцене, где поет Сидни. Она выглядит такой нереально-волшебной, что у Джин перехватывает дыхание. Голос ее завораживает, как будто это не просто песни, а ведьмовские заклинания, заставляющие влюбляться, поклоняться, обожествлять. Сидни и сама выглядит так, как древнегреческая богиня, только не банальная Афродита, а как жена самого властителя тьмы — Персефона, и рай будет там, куда она отправится, вырвавшись из подземелий ада. Джин курит у выхода в клуб, стараясь собрать мысли воедино. Ей нужно прекратить. Эта девушка слишком много времени проводит у нее в голове, как будто сняла там комнату, и Джин совершенно не нужно каждую минуту представлять, что она могла бы с ней сделать, и как могла бы сделать счастливей саму себя. — Наслаждалась выступлением? — Сидни шепчет ей это на ухо, когда подкрадывается сзади, так что Джин вздрагивает. При свете фонарей, и фар, проезжающих мимо машин, Сидни никак не может потерять своего волшебства. — Мне очень понравилось, — честно отвечает ей Джин, делая глубокую затяжку. Она старается говорить мало, чтобы случайно не выдать своих настоящих мыслей. По типу — боже, мне так понравилось, что я бы раздела тебя прямо на этой сцене, под жадными взглядами всех этих людей, которые мысленно делали то же самое. На Сидни короткие шорты, ботинки, как у Джонни Деппа, короткий топ и кожаная куртка. И когда она курит, то Джин кажется, что ничего более сексуального не видела в своей жизни. — Выпьем? Она хочет придумать тысячу причин, чтобы отказать. У нее есть эти тысячи причин для отказа, но вместо этого она просто кивает. Они пьют бурбон со льдом. — Ты прекрасный учитель, — говорит Сидни, и Джин благодарно улыбается. — Твои лекции…их хочется слушать и слушать, я ловлю каждое слово, как и другие в аудитории. И я, Господи, мне даже не вериться, что я это говорю, я не могу перестать на тебя смотреть. Джин все же краснеет. — Как на человека, который учит тебя важным и нужным вещам? — она пытается. По крайней мере, она пытается перевести разговор в более нейтральное русло. Она не может позволить Сидни флиртовать с ней. Она ее преподаватель, она старше нее, она замужем, в конце концов. — Как на человека, который разбирается не только в психологии, но и во множестве других вещей. Очень нужных… Машину она забрала еще на выходных, но не может заставить себя сесть за руль. К тому же, к Университету идти совсем близко. Особенно, когда путь лежит через «Кроличью нору». — Американо без молока и сахара? — Сидни улыбается. — Свободное посещение? — Да, тем более, дни, когда у меня нет твоих лекций, невыносимо скучны. — говорит Сидни, протягивая ей кофе. На пластиковом стаканчике выведено ее имя — Джин — и сердечко рядом, ниже цифры телефонного номера. — Звони, когда тебе будет так же невыносимо. Поговорим… о психологии. Джин знает, что не будет ей звонить, но стаканчик не выбрасывает, а бережно кладет в сумочку. Она звонит ей ровно через неделю. Они идут в кинотеатр под открытым небом, из тех старых, куда еще можно приезжать на автомобилях. Они сидят во внедорожнике Джин, а перед ними на экране черно-белая блондинка сводит с ума мужчину в каком-то из фильмов Хичкока. Где-то между поп-корном, и тем, что мужчина окончательно теряет голову от блондинки, Сидни пытается ее поцеловать. Она отворачивается в последний момент, когда уже чувствует тепло от губ девушки. Сидни хмурится в замешательстве. — Слишком рано? Или я неправильно расшифровала все твои сигналы, Джин? — она называет ее по имени, и, если говорить начистоту, то слышать свое имя с ее уст, когда это тоже неправильно, так заводит, что Джин стискивает руки в кулаки. — Ты знаешь, что я замужем? — эта фраза выглядит жалким оправданием, и они обе это понимают. — Я догадалась по кольцу на твоем пальце, спасибо Богу, который наградил меня высоким IQ, — Джин не смотрит на нее, но чувствует, что та улыбается. — Я не собираюсь разбивать твою семью, Джин. Я всего лишь хочу тебя, на время, одолжить у твоего мужа. Немного тебя для меня. Несколько минут они молчат. — Я думаю о тебе ночами, Джин…- она секунду запинается. — Когда трогаю себя… — О, Господи, — щеки у Джин пылают алым румянцем, и она — блядь блядь блядь — закусывает губу, но не смотрит на Сидни. Она знает, что если посмотрит, то погибнет. Без единого шанса на возвращение. — Я представляю, что это могли бы быть твои пальцы, или губы, или язык, Джин, — теперь она не отодвигается, когда чувствует руки Сидни на своих плечах. Она чувствует как та легко, почти невесомо проводит пальцами по ее руке, поднимаясь выше, пока не задевает подборок, заставляя таким образом, Джин поднять голову и посмотреть в ее темные, полные желания, глаза. — Чего ты боишься, Джин? Вместо ответа Джин (черт возьми, она об этом точно пожалеет), целует ее сама, кусая нижнюю губу — жестко и грубо, потому что Сидни именно об этом и просила. Сидни стонет, когда мужчина толкает блондинку из окна какой-то церквушки на экране. — Для протокола, я не боюсь. Сидни целуется так же, как и Элли, как будто завтра наступит конец света. Впрочем, Джин уже плевать. Пусть даже завтра не наступит никогда.