Это может показаться странным, вряд ли из такого человека вырастет что-то стоящее. Но ведь каковы чудеса природы! Алмаз — самый крепкий и прекрасный из камней и невзрачный графит обладают одним и тем же компонентом — углеродом. Из записок одного агента ФБР
— Итак, где же вы нашли этого мальчика, инспектор? В сером кабинете директора частного Боннского приюта для детей-сирот и трудновоспитуемых подростков Лауры Хофер поздним вечером собрались, помимо неё самой, ещё трое человек. Было примерно без четверти двенадцать, лунные лучи с трудом пробивались сквозь жалюзи на окнах, и всего лишь одна единственная настольная лампа освещала своим тусклым светом небольшое помещение — от этого здесь царил полумрак, что ещё больше подчёркивало невзрачность комнаты. — На набережной Рейна, фрау Хофер. Он забился в угол автобусной остановки под крышей, видимо, чтобы переждать неимоверно сильный дождь, — с готовностью ответил инспектор полиции Матиас Бауэр. — Совсем как маленький котёнок, жался к стенке и не мог вызвать ничего, кроме жалости, — добавила молодая светловолосая девушка, по всей видимости, являвшаяся стажёркой на попечении Бауэра. Кабинет не блистал вычурной мебелью, какую обычно любили владельцы подобных заведений, и вообще обставлен был скудно. Из предметов интерьера были только среднего размера старый дубовый стол, на котором в безукоризненном порядке лежали канцелярские принадлежности, да шкаф с промаркированными подставками для папок, расставленными в алфавитном порядке. Стулья, на которых сидели инспектор и его очаровательная помощница, Сильвия Шульце, казались принесёнными сюда специально для гостей. Сама хозяйка восседала на стуле с подлокотниками, обитом бархатной зелёной тканью. — Чего вы хотите от нас? О том, чтобы принять его в наш приют, не может быть и речи. Это частное заведение, и, вдобавок ко всему, при нём нет никаких документов. Мы даже не знаем, кто он такой. Эти слова принадлежали не молодой, но и не старой женщине, стоявшей в тени шкафа у дальней стены и одетой в строгий костюм с пиджаком, белой блузой и юбкой-карандаш. Старшая воспитательница Шанталь Браун всегда была строга со своими подопечными, но не вызывала у тех священного трепета, как это обычно бывало. Дети не воспринимали её с должной серьёзностью, поскольку чувствовали: за напускной жёсткостью и требовательностью скрывались добродушие и заботливость. — Дорогая Шанталь, быть может, вы всё-таки присядете? Я распоряжусь, чтобы принесли ещё один стул, — предложила Лаура по меньшей мере в третий раз. — Нет, благодарю вас. Мне лучше будет постоять — так намного проще думается. — О чём тут можно думать? — эмоционально воскликнула Сильвия, гневно сверкнув голубыми глазами в сторону воспитательницы. — Разве так важно узнать, как его зовут и какое у него гражданство? Он же ребёнок, ему совсем некуда идти! — Успокойтесь, фрау Шульце, незачем гнать лошадей, — благоразумно заметил инспектор. — И тем не менее, вынужден согласиться с коллегой. Этот парень и так провёл весь день в полицейском участке, и сколько мы его не тормошили — он не сказал ни слова, только дёргался, когда к нему обращались. Быть может, он пережил что-то ужасное, что так повлияло на его психику, а может, он просто решил нас разыграть. — Вы хотите сказать, что не можете держать его у себя всё время, и поэтому привезли его к нам на временное содержание до установления его личности, я правильно вас поняла? — закончила мысль Бауэра хозяйка, когда тот вдруг замолчал. Инспектор согласно кивнул, похлопал себя по карманам, выудил пачку сигарет и, наткнувшись на укоризненный взгляд Шанталь, со вздохом спрятал обратно. — Так что, вы примете его? — Сильвия Шульце в эти минуты была истинным воплощением сострадания, будто речь шла о её собственном сыне. Ненадолго воцарилось молчание. Из-за неплотно закрытого окна послышался шелест вновь начавшегося дождя. Все не сговариваясь посмотрели на высокий арочный проём, ведущий в другую комнату: там, на диване, лежал возмутитель спокойствия и виновник торжества. На голову были натянуты бейсболка и капюшон, а шарф скрывал лицо, делая возможным разглядеть лишь закрытые, но подрагивающие веки. Несомненно, парнишка притворялся спящим, но слышал каждое слово. Ещё бы, решалась его дальнейшая судьба. Лаура Хофер в задумчивости пожевала губу. — Да уж, дело не из простых. А вам не приходило в голову, что он заблудился или сбежал из дому, и теперь его родители не могут найти себе места? Может, необходимо расклеить объявления или сообщить по телевидению и радио о его пропаже? Инспектор Бауэр хмыкнул: — Пожалуй, это первое, что мы сделали. — Он тут же посерьёзнел и обменялся с Сильвией беспокойными взглядами. — Вы простите нас, фрау Хофер, но мы кое-что от вас утаили. Дело в том, что нашли мы его вчера утром при весьма необычных обстоятельствах. Какой-то человек, по голосу — мужчина, позвонил в наш участок и сообщил о том, что им на улице был обнаружен мальчик, на вид лет двенадцать-тринадцать, совсем один и в одной только майке, что при нынешней погоде очень даже странно, не лето всё-таки. На вопросы не отвечал и выглядел испуганно. Когда мы прибыли по указанному адресу, то нашли только ребёнка, позвонившего нигде не было видно. Инспектор перевёл дыхание, было видно: тот факт, что здесь нельзя курить, явно его расстраивает. Бауэр опять посмотрел в сторону парня, пошевелившегося «во сне», и поймал нетерпеливый взгляд Лауры — та однозначно ждала продолжения. — В общем, мы первым делом привезли его в участок, от еды отказывался, но верхнюю одежду надеть согласился. Мы разослали наводки в самые популярные издания, там сообщили, что материал напечатают к завтрашнему дню. То же самое и с радио. Таким образом, мы потратили на допрос целый день и так ничего и не добились. А вот вечером… вечером он сбежал. Шанталь презрительно усмехнулась, а хозяйка приюта недоуменно уставилась на инспектора. По её мнению, немецкая полиция олицетворяла собой справедливость и надёжность, и потому Лаура и представить не могла, что какой-то щенок сможет улизнуть из-под бдительного ока стражей правопорядка. Сильвия не растерялась и, с важностью тряхнув копной светлых волос, вступилась за честь своих коллег: — Безусловно, это ужасно, что полицейские допустили подобную оплошность, но ведь заковывать парня в наручники и держать его под строгим присмотром тоже не было никаких оснований! Ведь если он потерялся или был напуган, согласитесь, он не стал бы убегать от людей, которые хотят помочь. Лаура Хофер горько хмыкнула и, наконец, разрешила инспектору закурить, но с условием, что тот поделится с ней сигареткой. Затем она попросила Шанталь открыть окно, за которым бушевала гроза, и ослепительные вспышки молний рассекали чёрное полотно неба, достала из ящика в столе хрустальную пепельницу и, закурив и выпустив тонкую струйку дыма, сказала: — Помочь… думаю, он далеко не дурак, пусть и ребёнок. Если он сбежал из дома — у него на то были причины, и возвращаться назад ему вряд ли захочется, по крайней мере, в ближайшее время. А уж тем более загреметь в детский дом… какие бы условия ни были здесь, эти стены всё равно не заменят родной дом, особенно если он у тебя был. Все дружно вздохнули, то ли соглашаясь, то ли не желая спорить. Инспектор Бауэр устало прикрыл глаза, с наслаждением наполняя дымом лёгкие и чувствуя, как напряжение внутри него постепенно сходит на нет, отдавая место расслабленности. — Но если мы его примем, — тихий голос Шанталь, вдруг ставший более мягким, нарушил затянувшееся молчание. — Нужно… дать ему какое-то имя, чтобы внести его в списки, и чтобы на него то же выделялись субсидии. И… мы даже не знаем, сколько ему лет. На вид можно дать двенадцать, но это совсем ничего не значит, есть и взрослые люди с внешностью подростков. — Нет, Шанталь, сейчас это не так важно, — серьёзно и властно ответила Лаура, затушив не до конца докуренную сигарету. — Имя мы ему дадим, но главный вопрос состоит в том, есть ли у него родные и собираются ли они его искать. Это мы должны выяснить как можно быстрее. Если в течение недели никто не объявится, тогда придётся оформлять его по всем правилам, делать ему новые документы. Вы согласны? Матиас Бауэр и Сильвия Шульце удовлетворённо кивнули, обрадованные, что смогли пристроить таинственного паренька в хорошие руки. — Конечно, — инспектор сделал ещё одну затяжку. — Городок у нас маленький, и если родственники не обратятся к нам в ближайшее время… — Не надо придумывать мне имя. Все присутствующие одновременно вздрогнули и повернулись к арочному проёму. Чудовищный раскат грома, раздавшийся в ту же минуту, казалось, сотряс всё здание до самого основания, а сверкнувшая молния дала возможность чётко разглядеть фигуру мальчишки, сидевшего на диване, поджав одну ногу под себя и обхватив её рукой. Инспектор закашлялся, а Сильвия добродушно взглянула в глаза найдёныша: — В таком случае, ты, может, назовёшь своё имя? Кто ты, дорогой? — Меня зовут Джозеф Калахер, я ирландец и я очень хочу есть, — последовал мгновенный ответ, словно отштампованный на машинке.***
Серость. Чёртовы серые стены, серое дождливое небо, серый паркет на полу, противные серые обои. Свет не был включен, и всё вокруг в полумраке казалось лишённым цвета, словно в чёрно-белом кино. Все кровати в дортуаре были пусты и совершенно не застелены, что считалось немыслимым в этом доме. И вообще во всей комнате царил невообразимый бардак. Что-то явно случилось, ведь к порядку здесь относились очень строго. Но почему тогда не разбудили его? Естественно, все всегда хотели от него избавиться. Глупо было на что-то надеяться. Он медленно присел на кровати и попытался свесить ноги, но непонятный звук, раздавшийся из небольшого шкафчика для одежды, не дал ему этого сделать и заставил насторожиться. Когда старая деревянная дверца стала со скрипом открываться, он не смог совладать с животным ужасом, вдруг его охватившим, резко метнулся к изголовью кровати и натянул одеяло по самые глаза, время от времени поглядывая на злополучный шкаф. Прошло несколько долгих секунд, показавшихся целой вечностью, и вот, как только дверь отворилась полностью, и оттуда стало видно аккуратно разложенную по полкам одежду… откуда-то из глубины с большим трудом протиснулась большая, просто гигантская крыса грязно-серого цвета и с громким звуком шлёпнулась на пол. Она неторопливо ползла, скребя жуткими когтями по гладкой поверхности пола, её усы казались толстыми лесками для удочек, а чёрные глаза на гадкой морде с торчащими зубами напоминали маслины размером с яблоко. Поднявшись передними лапами на кровать, она, вполне вероятно, наслаждалась зрелищем зашуганного и загнанного в угол мальчишки с неподдельным страхом в глазах, приготовившегося к самому худшему. Аномально огромная крыса издала оглушительный писк, потом зашипела, отчего по всему телу пробежали ледяные мурашки, и, зацепившись острыми когтями за одеяло, потянула его на себя, как вдруг… — Джо, чёрт бы тебя побрал. Проснись ты уже, наконец! Он медленно открыл глаза — липкий ужас до сих пор не отпустил его, хотя голос явно принадлежал не крысе, а мальчишке Фриду с соседней кровати. Тот с недовольной физиономией тряс его, по всей видимости, уже довольно давно. Джозеф поначалу не видел ничего, кроме лица соседа, нависшего над ним, но вскоре глаза привыкли к темноте, и боковым зрением он различил какое-то движение. Но воспитательница ясно дала понять: если кто-нибудь посмеет подняться с постели после отбоя — ему несдобровать. Всё ещё помня крысу, оказавшуюся простым кошмаром, он всё-таки не рискнул оборачиваться и почувствовал, что его лоб покрыт холодным потом. Фрид, увидев, что Джо проснулся, сразу затараторил свистящим шёпотом: — Нельзя допустить, чтобы эта противная грымза засекла, что мы не спим, так что помоги мне. Джо, тряхнув головой, скинул последние остатки сна и оглядел сидящего перед ним пацана с макушки до пояса. У Фрида была вихрастая каштановая шевелюра, которую расчесать не могла даже педантичная Шанталь Браун, металлическая серёжка в ухе и веснушки, рассыпавшиеся по носу и щекам. Сейчас он был одет далеко не в пижаму, и Джо не подозревал, как ему это удалось. На нём были драные джинсовые бриджи и красная майка без рукавов с надписью на английском. В таком виде новенькому ещё не приходилось видеть этого парня, никто бы в этом заведении такого не допустил. — Чё застыл, блин? Ты меня вообще слушаешь? Джо понял, что задумался и прослушал то, что старательно шипел ему на ухо Фрид. Только сейчас он осознал, что от него как-то странно попахивает. — Почему ты не спишь? — Джозеф сумел выдавить из себя лишь этот глупый вопрос. Фрид страдальчески возвёл глаза к потолку: — Был где надо. Урвал кое-что поразвлечься, завтра могу поделиться, — он самодовольно ухмыльнулся, но тут же осёкся, выглянув куда-то за спину Джо. — Глянь вон лучше, там Крис опять чудит. Поняв, что сейчас для них нет опасности оказаться заживо съеденными крысой, и слегка поёжившись от сходства имени и названия животного, Джозеф всё-таки обернулся. Его взору предстал мальчишка в одних пижамных штанах, наворачивающий круги по комнате с закрытыми глазами и болтающимися вдоль тела руками, каким-то чудом умудряясь не натыкаться на тесно расставленные кровати. Где-то над ухом у Джо тяжко вздохнул Фрид. — У него такое часто бывает? — с любопытством спросил Джо, провожая взглядом набирающего всё большую скорость Кристиана. — Где-то раз или два в неделю. Фиг его знает, отчего это. Говорят, у него мамку в психушку упекли. Наркота или просто эпилепсия, этого мы не знаем. — Фрид сразу зарекомендовал себя как «парень, который всё про всех знает и может всё достать». Первое, что он сказал при знакомстве — было: «Я Фрид, местная знаменитость. Назовёшь меня Фридрихом, огребёшь по полной, и мне плевать, что у Лауры плохо с фантазией, и меня назвали в честь великого короля Пруссии». — Ты лучше скажи, чё делать-то будем, — спросил он, усевшись на пол по-турецки. — Он себе щас башку расшибёт, а потом говорить целый день не сможет, а мне опять инкриминировать начнут, что это я его со злости саданул. Нет уж, дудки. Джо подивился, откуда это Фрид набрался таких словечек, но промолчал, вместо этого предложив разбудить Криса. — М-да, видно, что ты совсем ещё зелёный, ничему тебя жизнь не научила. Я слыхал, что если лунатика разбудить — он тут же, чего доброго, дуба даст. — Ну, тогда ничего не остаётся, кроме как дождаться, когда он сам проснётся, — благоразумно заметил Джозеф. — Резонно, — согласился Фрид, с кряхтением поднявшись и подойдя поближе к несчастному, уже запыхавшемуся, но упорно продолжающему своё занятие Крису. Внезапно Фрид насторожился и приложил палец к губам, призывая и без того молчавшего соседа хранить тишину. Теперь стал отчётливо слышен тихий сбивчивый шёпот, срывавшийся с губ Кристиана: — Кругом обман… все лжецы… никому нельзя верить… воры… воры, они все притворяются… грязь… грязь… Фрид, судя по надувшимся щекам, еле сдерживался, чтобы не заржать в голос, а вот Джозеф заметно напрягся. Что-то в его словах показалось ему до жути знакомым и вгоняющим в дрожь. Отвернувшись от лунатика к Джозефу и уже в открытую потешаясь над ребятами, парень, названный в честь Фридриха Великого, совершил непростительную ошибку — потерял бдительность. Джо ясно увидел, как две бледные руки с длинными пальцами обхватили Фрида за шею и резко сдавили, опрокидывая его и своего хозяина на пол. Фрид захрипел, тщетно пытаясь отбиться, но Крис держал крепко, не зная, кто на самом деле находился в его руках. Джозеф просидел в онемении на одном месте непростительно долго и, наконец отмерев, бросился вперёд, стараясь разжать мёртвую хватку. Фрид уже посинел, счёт шёл на минуты. Тогда Джо со всей дури вонзил нестриженые ногти в запястья Криса, тот, слава богам, не взвыл, а зашипел от боли, но в ту же секунду вцепился зубами в ухо Фрида. Вот тогда удача отвернулась от них, и пацан заревел так, будто его распиливали пилой. Моментально проснувшись, остальные ребята повскакивали со своих кроватей и стремительно кинулись на выручку. После того, как парней с горем пополам расцепили, Фрид отполз в дальний угол и забился под подоконник, с видом оскорблённого достоинства потирая шею, а Кристиан каким-то волшебным образом умудрился не проснуться, при этом уже без остановки повторяя слово «грязь». Джо осторожно приподнял его, перекинув его руку себе через плечо, и кое-как довёл до кровати. Когда в комнату ворвались воспитатели и включили свет, Крис резко распахнул глаза, вцепился в плечи Джо и прошипел сквозь зубы: — Ты… ты грязь, пачкающая собой этот мир… ты позор на голову всему человечеству, крысёныш. Ты грязь… Что он говорил ещё, Джо не смог разобрать, поскольку его грубо отшвырнули за шкирку в сторону, сосредоточив всё внимание на Кристиане, который уставился в одну точку и сжимал одеяло до побелевших костяшек. Как до этого случая, так и после него никто больше не заговаривал с Джо, словно того и не было.***
Эта чёртова серость стен преследовала его даже в столовой, в туалете, везде, куда бы он ни пошёл. И нарисованные чьей-то неумелой рукой когда-то красные цветы поблёкли, а серый фон не давал им раскрыться. Они все смотрели на него, как на пришельца с другой планеты. Так, будто он отличался от них по всем параметрам, словно он и не человек вовсе. Все знали его странную историю, и никто, похоже, ему не верил. Особенно когда Шанталь говорила с другой воспитательницей о том, что ему не может быть двенадцать. У него сильная преждевременная мутация голоса и быстро появляется растительность на лице, так что приходится бриться. Тогда ей отвечали, что молодёжь нынче ест всякую дрянь, от неё и не такое может произойти, организм растёт очень быстро. Что ж, может и так, отвечала она. Ему же было всё равно, что они говорили, а им всё равно, что он о них думал. В очередной раз сливаясь с серыми стенами, он стоял у окна, глядя в дождливое небо, всматриваясь в проходящих мимо людей и не думая ни о чём, когда робкий голос сзади вдруг позвал: — Ты Джозеф, не так ли? Он не ответил, лишь на секунду повернулся и окинул взглядом щуплую девчонку лет тринадцати с хилыми косичками русого цвета. Такая же замаршка, как и он. Джо улыбнулся своим мыслям и кивнул. — Я Инкен Беккер. Ты правда ирландец? Джо поморщился, давая понять, что не хочет говорить на эту тему. Кажется, она поняла. — Как тебе небо? — вдруг спросила она. — Оно такого приятного антрацитового цвета. Сочетается с графитовым асфальтом. Джо удивлённо взглянул на неё и хмыкнул: — Интересно ты говоришь. Но по-моему, как не называй — всё равно серый. — Ты не прав, — веско возразила она. — Когда вглядываешься, видишь, что оттенки разные. Она хихикнула и ушла, и около недели они не пересекались.***
Это было единственным утешением. Колготки красиво облегали прекрасные бёдра, а туфли на шпильках отлично шли к стройным ногам. Длинные золотые серёжки чудесно дополняли образ, а губная помада ярко-красного цвета сногсшибательно сочеталась с зелёным платьем. Только что нанесённые синие тени выигрышно подчёркивали глубокие карие глаза. Что могло быть лучше? Больше цвета! Всё тот же тихий голос раздался из-за спины: — Джозеф? Он вздрогнул и ткнул кисточкой для ресниц себе в глаз, тихо выругавшись. — Джо? Какого чёрта ты делаешь? Он не считал нужным оправдываться. А зачем, если всем всё равно нет дела? — А какого чёрта ты вламываешься без стука? Инкен зашлёпала губами от обиды. — Я лишь хотела… — Признавайся, ты тоже считаешь, что я обманщик? Вы все шепчетесь по углам, я прекрасно об этом знаю. — О чём ты, Джо? — её голос задрожал, и она попятилась к двери. Но Джозеф больше не мог себя сдерживать. — Что ты носишься за мной? Никому и дела до меня нет, я лишь мышь, — он нервно засмеялся, — да, чёртова серая мышь. От меня с удовольствием бы избавились, если бы была возможность. Инкен стёрла слезы и, решительно топнув ногой, подошла к нему вплотную и сказала: — И опять ты не прав, Джозеф. Моя мама всегда говорила: в каждом, даже самом неприметном, человеке скрывается неординарная личность. Просто нужен кто-то, кто поможет её раскрыть. Джо стряхнул с себя платье, и под ним оказались джинсовые шорты и белая майка. Инкен поразила его тем, что вообще ничему не удивилась. — И ты хочешь стать этим человеком? Кто поможет мне раскрыться? Ты сама-то себя видела? — Не говори так, Джо. Я хочу тебе помочь. Не гони меня, прошу. А этот маскарад… кстати, где ты всё это взял? Джо смягчился. — Проник в комнату к Шанталь, порылся в шкафу. Правда, мне идёт? Он засмеялся так звонко, что Инкен не могла не улыбнуться. — Джо, ты должен это вернуть, так нельзя и… — Да хватит! — вдруг рявкнул он, заставив девчонку вздрогнуть. — Я думал, ты уже поняла, что я никакой не Джо. Ведь поняла? Инкен вздохнула, осознав, что отпираться нет смысла. — Ну, я предполагала. Не знала, что ты подслушиваешь разговоры в крыле для девочек. — Я много где бываю, меня никто не замечает из-за моей серости и неприметности. — Я бы не сказала, что теперь ты неприметен. Вот что делают синие тени для век и губная помада, — хихикнула Инкен. Он быстро провёл рукой по лицу, но лишь размазал своё художество. — Давай, говори, не отходи от темы. Она прокашлялась. — Ты просто говоришь на таком чистом немецком, что трудно поверить, будто ты из другой страны. Сколько бы ты здесь не провёл, такой акцент бы не появился. И потом… на имя Джозеф ты отзываешься далеко не сразу, поэтому тебя и побаиваются. Он хищно улыбнулся. — Ты раскусила меня, милая Инкен. Знаешь, менять личности — это так возбуждающе. Как будто глоток виагры. Женщинами я ещё ни разу не был. Инкен глядела на него с насмешкой, приподняв бровь. — Сколько тебе лет, чёрт возьми? — Семнадцать. Она присвистнула. — Ого! Тогда это многое объясняет. Ты сам знаешь что. А имя? — Ты любопытная. При других обстоятельствах я бы тебя убрал, но ты мне нравишься. Ты единственная поняла меня за всю мою жизнь. — Он помолчал и словно нехотя добавил: — Томас Кайзер, коренной ганноверец. Только называй меня Джозеф. Так безопаснее. Инкен весело засмеялась. Она чувствовала себя причастной к чему-то очень интересному. — Тогда ты хотя бы отзывайся на это имя.***
— Ну где ты там ползёшь, Инки? — Не называй меня так, засранец. А то я не посмотрю, что ты почти совершеннолетний, и как следует ударю тебя. Том едва смог сдержать смех. Была глубокая ночь, а они вдвоём пробирались в комнату Шанталь, чтобы вернуть позаимствованные вещи. Перед этим они, конечно же, примерили всё это на Инкен и вдоволь повеселились. Проникнуть в комнату не составило большого труда. Сейчас была как раз смена фрау Браун, и она патрулировала коридоры с особой тщательностью после происшествия с Крисом. Том с ловкостью заправского вора вскрыл хиленький замок и, пропустив даму вперёд, закрыл дверь на щеколду. Пока они не особенно аккуратно раскладывали вещи по местам, внимание Тома привлёк письменный стол, а в особенности то, что на нём лежало. Подойдя поближе, он увидел целую кучу фотографий разных детей с отметкой о розыске. Оглядев все чёрно-белые снимки и найдя подходящий, он взглянул на телефон и ухмыльнулся. Заметив странное выражение на лице друга, Инкен насторожилась. — Что ты собираешься делать? Том приложил палец к губам: — Тш. Ещё посмотрим, кто из нас грязь. — С итузиазмом маньяка он сел за стол, махнул Инкен, чтобы та постояла на стрёме, и схватил трубку. Дождавшись, пока сонный голос на той стороне провода ответит ему, что он дозвонился до полиции, Том тут же заговорил: — Вас беспокоят из Боннского приюта для детей-сирот. Я хочу сообщить, что к нам недавно поступил мальчик, очень похожий на пропавшего Клауса Берга. Я прошу вас приехать завтра же, чтобы в этом удостовериться. Инкен потеряла дар речи, глаза её округлились. После того, как она увидела этого парня накрашенного и в платье и выяснила, что ему семнадцать, она думала, что её больше ничто не удивит. Как же она ошибалась. Она хотела выхватить трубку, пока не поздно, но Том ощерился, как дикий волчонок, и замахнулся на неё. Пожалуй, даже она не могла понять этого человека. При всей своей неприметности он оставался самой яркой личностью, какую ей довелось повстречать. — Хорошо, будем ждать, — Том положил трубку, глупо улыбаясь. Инкен медленно, на негнущихся ногах подошла к нему. — Ты… я не сплю? Ты серьёзно? И что ты будешь делать? — А фиг его знает. Разберусь по ситуации. Если они разыскивают своих детей, значит, они их любят. — Он поцеловал её руки, и она в недоумении отшатнулась от него. — Спасибо тебе, Инке. Спасибо за твою поддержку. А хочешь, я и для тебя сделаю то же самое? Смотри, тут много девочек и… — Нет… ты просто чокнутый, Томас. — Она заплакала и кинулась ему на шею. В коридоре послышались шаги, но они не обратили на это внимания. — На этой бумажке написано, что этот мальчик блондин, а ты — чёртов брюнет. Что будешь делать? — Если поможешь мне раздобыть краску — цены тебе не будет. — Когда-нибудь эти твои штучки сведут тебя в могилу. Лучше бы ты до конца жизни оставался серой мышью. Серый тебе очень идёт. — Ну, а как же дух авантюризма? — весело воскликнул он, растрепав её волосы. — Так жить нельзя, Инкен. Нужно раскрашивать этот мир, чёрно-бело-серое кино давно устарело. — А как же те люди, которых ты собираешься обмануть? Это же бесчеловечно! Подумай об их чувствах! Том снисходительно улыбнулся, будто говорил с несмышлёным ребёнком, которому нужно всё объяснять. — Мне в самом деле безразличны их чувства. Я их не знаю. Есть только я и мои интересы. Понимаешь, милая? Это не эгоизм, а лишь желание хоть раз увидеть в глазах людей счастье, когда они смотрят на меня. Я возьму у них всю их любовь и не отдам ничего взамен. Ручка двери дёрнулась, и с той стороны донеслись гневные возгласы Шанталь. Но им было всё равно. Они сделали то, что хотели, а этим дуракам и в голову не придёт, что это он звонил и с этого, и с того телефона, когда его нашли на улице и купились на его маскарад. Чувство собственного превосходства — пожалуй, только оно лучше того чувства, когда ты примеряешь чужую личность.