red wine wishes

Чунмён в сотый раз поправляет ворот рубашки и продолжает чувствовать себя глупо. Он уже заглушил мотор, и в машине без работающего кондиционера становится жарко. Его телефон продолжает вибрировать сообщениями Бэкхёна, поэтому вряд ли есть время понервничать ещё. Он наконец выходит из машины и заставляет себя быть поувереннее. На входе в здание у Чунмёна спрашивают его имя и отмечают как прибывшего в списке гостей. Он подавляет в себе порыв узнать, появился ли уже здесь кто-то кое-кто из его знакомых, и направляется к лестнице на второй этаж, куда направлены указатели. Бэкхён встречает его у лифта на нужном этаже — не в смокинге, одетый совершенно обычно, чтоб его творческое начало — и хватает за плечо, поторапливая. В галерее довольно много людей, Чунмён почти уверен, что Бэкхён рассчитывал на меньшее. Фотографии на стенах развешены совершенно странно: некоторые вверх ногами, некоторые под наклоном или прямо, они все не сочетаются для его неподготовленного взгляда, но, зная работы Бэкхёна, здесь скорее всего есть какой-нибудь общий смысл. Остается надеяться, что это не девиз «выжить любой ценой», как в прошлый раз, когда выставка оказалась вдохновлена Лигой Легенд. Чунмён на самом деле любит его работы, но сегодня его мысли никак не связываются с настроениями на фотографиях. Он с благодарным кивком берет шампанское с подноса официанта (Бэкхён, видимо, считает важным немного подпаивать посетителей, чтобы они теряли счет времени, проведенного в галерее). В зале душно, Чунмён расстегивает пиджак и решительно двигается вдоль больших и маленьких рамок, надеясь отыскать тихий закуток, куда зайдет не так много людей. Это и становится его главной ошибкой, потому что кому, как не Чунмёну, знать, помнить, кто еще любит тихие закутки. Бэкхён в одной из комнат полумрака обычно вешает лучшие фотографии, зная, что его друзья смогут оценить по достоинству и его работы, и атмосферу. Чунмён натыкается на свою любимую — он наблюдал, как Бэкхён делал первый щелчок — и рядом с ней видит своего очень бывшего парня. Чондэ выглядит непозволительно хорошо, на нем только белая рубашка и серые брюки, что выглядит намного проще чёрного костюма Чунмёна. У него в руках бокал красного вина, он отпивает медленно, не спуская глаз с вошедшего внутрь. Чондэ не любит эти выставки: не любит одеваться по-деловому («Бэкхёну, значит, можно ходить в рваных джинсах, а я должен потеть в смокинге?»), не любит светские разговоры, не любит рассматривать фото, которые сам же долго и упорно печатал. Обычно он затаскивал Чунмёна в эти закутки, и они проводили время, целуясь, пока их не начнут искать. — Привет, — голос Чондэ звучит спокойно и почти не дрожит, словно он долго готовился к одному этому слову. — Привет. Вся ситуация напоминает одновременно и фантазию, и кошмар. Чунмён чувствует, как его голову кружит мыслями о полумраке и красном вине. — Какая из них на этот раз? В каждой комнате всегда есть та самая фотография, которую Бэкхён подбирал особенно тщательно. Чондэ обращает взгляд к стенам и поворачивается вокруг себя. Он касается рукой черно-белого снимка, где размытым кадром видно его собственный силуэт в свете гирлянд, но, в конце концов, указывает на фотографию за плечом Чунмёна. Там на темно-красном фоне на нитках подвешены моменты прошлой осени, моменты Чондэ и Чунмёна. Все узнается в улыбках, заснятых в машине, в маленьких фигурах, с переплетенными пальцами скрывающимися за поворотом на заднем плане снимка галереи. Чунмён чувствует себя неуютно. — Он опять следил за нами? — Это его работа — видеть то, чего другие не видят. Чондэ подходит ближе, чтобы рассмотреть одну из фотографий снова, Чунмён чувствует руку на своей спине. Ему отвратительно тоскливо в этот момент и хочется убраться отсюда как можно дальше, но он продолжает стоять на месте. — Ты выглядишь замечательно, — низким голосом говорит Чондэ, отходя дальше, чтобы смотреть Чунмёну в глаза и при этом не влезать в личное пространство. Ты выглядишь так, что мне хочется забыть тебя еще больше. Катастрофу предотвращает младшая сестра Минсока, она врывается в их импровизированный Ящик Пандоры, в котором все самое ужасное — это незапечатленные чувства, оставшиеся даже без фотографий.   Девушка называет Чондэ оппой, Чунмёну вежливо кланяется, но знакомства не ждет — уводит своего кавалера, радостно щебеча о чем-то совершенно далеком от темно-красной стены.   Чунмёну остается тепло чужой руки и почти пустой бокал шампанского, которым он запивает ноющее «потрачено» внутри.   Бэкхён использует его как свой билет на свободу, притворясь, что завел беседу с потенциальным покупателем, и выводит их на балкон. Там он залпом выпивает свой бокал непонятно чего и у Чунмёна тоже пытается отобрать шампанское.   — Я думаю, тебе хватит. Не заставляй Минсока волноваться.   — Минсок сегодня волнуется только о сестре и Чондэ, как, впрочем, и всегда.   — Ему не понравились фотографии?   — Он их не понял, — выдыхает Бэкхён в ночной воздух. — Если ты ему скажешь, уверен, это все упростит.  — Если ты скажешь Чондэ, что все еще хочешь быть с ним, это тоже все упростит, но ты не будешь этого делать, верно? — Бэкхён. — Я понял, давай без лекций. Чунмён глубоко вздыхает и опирается на перила балкона. Ему все еще душно и уже хочется домой. Бэкхёну, скорее всего, уже нет до него дела, так что главное слиться незаметно, желательно ни на кого не наткнувшись. Когда он уже расслаблено расстегивает ворот рубашки, наблюдая за закрывающимися дверьми, между теми просовывается рука. В кабину вваливается запыхавшийся Чондэ, и Чунмён проклинает эту чертову галерею и Бэкхёна вместе с ней. — Домой так рано? — Домой один? Чондэ поворачивает голову так резко, что Чунмён едва не дергается на месте. — Я просто присматривал за ней, как просил Минсок. — Ты не должен оправдываться. — Но ты же хотел, чтобы я оправдался, разве нет? — Уже не имеет значения, чего я хочу. Он покидает лифт первым, чтобы вслед услышать «всегда имеет», настолько тихое, что Чунмён игнорирует. Ему не следовало сегодня приходить, стоило пропустить точно так же, как и предыдущие две. Ему следовало остаться дома, а еще выкинуть из головы Чондэ и то, как он произносит его имя. — Хён. Или зовет его так. Чунмён оборачивается и нетерпеливо окидывает парня взглядом. — Хочешь выпить? — Чондэ, я хочу домой. — У тебя еще осталась моя бутылка виски? — Купи себе новую, — бросает Чунмён и направляется к машине. — Ты все равно не пьешь его. Голос Чондэ звучит нетвердо, но почему-то убедительно. Чунмён жмурится, обзывая себя идиотом, и открывает дверь сиденья рядом с водительским. Чондэ молча принимает приглашение, быстрым взглядом окидывая уставшее лицо старшего. До дома Чунмёна они едут молча, и Чондэ привычно включает радио, чтобы было не так тихо и неловко (со вторым помогает не особо). Они не разговаривают, пока не заходят в квартиру — там Чунмён бросает тихое «проходи», а сам исчезает за дверью ванной. Чондэ пожимает плечами в пустоту и плюхается в свое любимое кресло. На столике опущенная стеклом вниз рамка, очевидно, их с Чунмёном совместное фото.  Чондэ снова начинает нервничать, но не успевает вынести себе мозг. — Тебе со льдом? — Вообще-то… я бы не отказался от кофе. На Чунмёне уже нет пиджака, а по виску стекает капля воды, которую он пропустил, когда вытирал лицо. Чондэ смотрит на него и упускает из мыслей происходящую ситуацию: он в квартире своего бывшего, к которому напросился выпить спиртного, а теперь заказывает кофе. Чунмён, впрочем, не осуждает, только настаивает, что пить будут на кухне. — Мне нравится перестановка, — ляпает Чондэ. — Бэкхён насильно выгнал меня из квартиры, а когда я вернулся, все уже было так. Он достает бутылку виски из шкафа, только чтобы понять, что она не нужна. Чондэ замечает это и предлагает самому сделать кофе. Чунмён отнекивается, но у него забирают бутылку, а в следующую секунду она падает на пол. Жидкость забрызгивает одежду и, в принципе, все в радиусе двух метров. Чунмён устало опирается на стол и закрывает глаза, проводя ладонью по лицу. — Извини, я сейчас— — Чондэ, зачем ты пришел? Его голос выдает каждый оттенок чувств, но ему, если честно, уже все равно. Чондэ колеблется несколько секунд, а затем шагает дальше в лужу из виски и останавливается прямо перед ним. Чунмён дышит реже, но глаз не отводит и не закрывает. Когда Чондэ его целует, он отвечает. Это все знакомо: и вкус, и движение, и давящее чувство в груди. Однако все это кажется слишком дурманным и ненастоящим, очень горьким. Когда они отстраняются, руки Чондэ опираются на стол по обе стороны от него, а голова идет кругом. Вокруг них пахнет виски. Чунмён прикусывает язык, чтобы не приблизиться снова. — Я знаю… Я знаю, что тебе было сложно со мной, — Чондэ говорит это с закрытыми глазами, словно боясь увидеть ответ на чужом лице. — И я бы хотел сказать, что я каким-то образом изменился, но, на самом деле, я остался таким же раздражающим и изматывающим. Но я нашел компромисс? Мы его можем найти, хорошо? — Чондэ, я… — Пожалуйста? Ты знаешь, я не очень хорош в таких вещах, но… — Чондэ, надо закрыть входную дверь. Он берет Чунмёна за запястье и смотрит ему в глаза. — С той стороны или с этой? Чунмён обнимает его за талию и лицом утыкается в шею. У него мысли в голове — красное вино со вкусом поцелуев Чондэ, а в груди все клетки переживают то ли обновление, то ли разваливаются окончательно. — Чондэ, я тебя люблю. Он замирает, и Чунмён торопится объяснить. — Я тебе это говорю, чтобы ты знал, что все серьёзно. И мне было тяжело, потому что казалось, для тебя все совсем не так. Чондэ опускает лицо на его плечо, и все в голове становится немного четче. Они стоят так, пока мокрые ноги не начинают мерзнуть. После вместе убирают стекло, вытирают пол. Чунмён чувствует на себе чужой взгляд и просто надеется, что все как-нибудь само сложится. Чондэ смотрит на Чунмёна, словно он — его лучшее фото.