Дыхание

В этот промозглый и непонятно-зачем-случившийся день, в один из тех дней, когда никто не звонит, и кажется, что всё позади, и всё хорошее, что могло случиться, уже было, Тимур понял ещё отчётливее – ему нужен только Гарик. Один. Сейчас. И на всю жизнь. Ещё один сеанс ностальгической грусти. Попытка писать стихи – и провальный результат. Да и бред, выходивший из-под пера, был таким наибредовейшим бредом, что не представлял интереса даже для самого автора. Микки Маус на футболке Тимура с вечно задорной улыбкой очень контрастировал сейчас с озабоченно-грустным выражением лица Тима. Вздохнув, парень уронил голову на руки. Тимур не помнил, кто из них сделал первый шаг. Но в сознание врезались те минуты, когда он смущался, как школьник, но не от стыда, а от тёплых чувств к Гарику, переполнявших его. Тим вспоминал их первый поцелуй, когда их рты боролись, пытаясь захватить один другой, а языки переплетались, точно змеи в банке… Гарик, так часто подтрунивавший над Тимуром на сцене, и своей «придурью» дававший повод для прогорклых шуток, становился таким уязвимым в руках Тимки… Тима сводил с ума каждый вздох, слетавший с губ Гарика, когда он языком играл с его членом. Тело Тимура покрывалось гусиной кожей, когда он чувствовал, как руки любимого массируют ему голову, и вовсе немело в сладкой судороге, когда тот уже потом, после, оставлял влажные, чреватые засосами, следы по всему телу… На каком-то этапе Тимур поверил в электричество между людьми, может, именно тогда, когда друзья – да…ещё только друзья крепко обнялись при встрече, чуть дольше обычного задержав друг-на-друге взгляды, разомкнув объятия. Тимке казалось, тогда между ними что-то пробежало, что откроет дорогу чему-то большему. И казалось не случайно. А что теперь? У Гарика есть Юля, гарантирующая ему спокойствие и стабильность. Может, это и есть главное в жизни? И от того любимые и дорогие родственники не звонят сейчас, что у них всё хорошо? От этого не легче… Эти четыре стены давили на него, но как бы он приехал к Гару, если в большинстве случаев, и даже при идеальном раскладе Харламову пришлось бы выдворить Юлю из дома под предлогом «мужского разговора», сопровождая это намёками вроде «вспомни, когда ты в последний раз была на воздухе»? Гарик мрачно вертел в руках наручные часы, на которых теперь красовалась трещина по всему дисплею – на съёмках «Самого лучшего фильма 3D» в него врезалась, пожелавшая остаться неизвестной, бабка с арматурой. И вот результат. «Ну всё, дорогой, я поехала» - Юля поцеловала неподвижную щёку мужа. Уезжает, к тётке на три дня и три ночи. Да, жена должна быть как луна, - подумал Гарик, - лишь изредка появляться на небосклоне. Казалось бы, такой благоприятный момент – можно позвонить Тимке, но захочет ли тот его услышать? У него Камеди, бесконечное общение с резидентами, да и родственников целый вагон, семья для Батрухи, пожалуй, святое… Как всё этот символично, думалось Харламову. Часы исковерканы, как и его судьба…собачья, судя по всему. Но время-то идёт. Идёт, утекает, крадёт тихо и медленно из неё того, кому было уготовлено единственное в сердце место… В память Гарика не впечаталось чётко мгновение, в которое он понял, что не может существовать без этого улыбчивого татарина. Но он помнил, как сам себе противоречил, боясь признаться самому же себе во всём. Хотя страх здесь – не совсем верное слово. Скорее, желание коснуться руки Тимура на сцене, сжать кончики его пальцев, вот так, невзначай, казалось странным и не поддающимся объяснению. Гар обожал этот его взгляд нашкодившего котёнка – по поводу и без повода, и эту его фирменную нежность, с которой он утюжил губами и ладонями тело уставшего после работы или тусовки Гарика. И как сейчас он помнил их первую ночь, когда Тим, такой тёплый, трогательный, с припухшими от взаимопроникновений языков губами, закусывал угол подушки от таких столь «бесстыже» страстных и чувственных движений… Тимур блуждал по телу Гарика без путеводителя, с особенным вожделением лаская все самые чувствительные точки, и будто нарочно дразня, теребил так восприимчивые к прикосновениям соски, целовал шею со вздувшимися венами, сводил с ума поглаживанием уздечки. Гарик вспоминал, как они обменивались жадными ласками в кулуарах, шёпот Тима, жарко дышавшего ему в ухо, как он, заламывая руку Тимура назад, смачно целовал его, проходясь по всему лицу языком, заставляя любовника протянуть кадыком судорожно подступившую к горлу слюну, и откинуть назад голову. Всем, не успевшим забежать на крики, едва сдерживаемые кусанием губ до крови, да и всем остальным, ни о чём не подозревавшим, оставалось лишь догадываться о причине счастливых улыбок на их раскрасневшихся, тоже не ясно почему, лицах. Гар написал Тимуру тысячу писем, но не получил ни одного ответа, потому что…ни одно из них не было отослано. Не тот век нынче на дворе, чтобы кидать послания в огонь, нет, сейчас всё намного циничнее – избавиться от словесной руды можно, лишь нажав на кнопку. Так нужно ли было отправлять письма, если, учитывая все обстоятельства их жизней, скорее всего, Тим поступил бы с ними именно так? Вымотанный своими мыслями, Гарик опустился на кровать. Как вдруг…в голове что-то щёлкнуло. На другом конце Москвы Тимур поднял голову с колен и осмотрелся. Через минуту два телефона завибрировали, оповестив о новом входящем сообщении. На экране каждого высветилось: «Я не могу без тебя. Приезжай.» Просто так бывает, когда на двоих - одно дыхание.