только твое имя

      То, что они гораздо больше, чем просто враги, Аллен понял давно, еще при самой их первой встрече. Барри прекрасно знал, что Леонард Снарт — не друг, не боевой товарищ или предмет тайного воздыхания. Знали об этом все его друзья, знали Лиза и Мик. Никто не спорил и не возмущался лишь по одной причине: другого исхода им все равно не найти. Не бывает по-другому в их вселенной. Если твоя родственная душа — ледяной преступник, бесконечно влюбленный в искусство, то ты не сможешь заменить его. Никогда.       Да к черту, Барри, в общем-то, и не хочет менять. Ему, в принципе, хорошо, когда — редко, конечно, — они встречаются. Ему до чертовой матери спокойно (правильно?), когда Капитан Холод проводит с ним уикенд. Не потому, что Аллен просит, а потому, что это нужно каждому из них. Нужно говорить, касаться, драться за последнюю банку колы в холодильнике. В шутку, конечно. С тех пор как Лен понял, что его соулмейт — треклятый Флэш, он ни разу не дал повода для настоящего конфликта. От этого Аллену тоже хорошо. Нет, не так. Ему прекрасно. Так прекрасно, что в душе цветут пионы и птицы поют свои дурацкие песни.       Все здорово? Ну как бы не так. Их мир — гребаный бред. Лен говорит это, когда устает от дел или ругается с Лизой. Он прав, конечно. Барри готов подписаться под этими словами своей же кровью. Он готов на что угодно, лишь бы все это было не их реальностью.       На ребрах у Снарта тонкие ниточки — шрамы. Они едва ли заметны, но если приглядеться, то эти проклятые шрамы складываются в витиеватые закорючки — имена.       «Айрис».       Первое, самое больное, самое гадкое, на вкус Лена. Он в ту ночь разбил себе руки и здорово подрался с Миком.       «Пэтти».       Снарт пил в баре с Лизой, когда начал чувствовать легкое жжение по коже. Он звонил Барри и сбрасывал, как только тот брал трубку.       «Оливер».       Самое крохотное, блеклое и незаметное. Флэш тогда действительно извинялся, рассыпая оправданиями в духе «…господи, я впервые напился, это все Циско, я…»       Лену не нравятся метки на собственном теле, но он никогда не говорит о них с Алленом. Не закатывает сцен, не дует губы, словно разобиженная девица. Просто молча не любит участки кожи, обещая себе, что скоро забьет все к чертям татуировками.       Аллен тоже ненавидит эти метки. Ненавидит хотя бы потому, что его собственное тело чисто. И об этом им действительно стоит поговорить. Аллену до жжения на языке хочется спросить «почему?» Алому герою города необходимо знать, что ценитель ренессанса не страдает одинокими вечерами.       Поэтому Флэш ищет встречи сам. Тратит не часы — сутки на всякий бред, походящий на передружбу, но все еще недоотношения. Объясняет Лену тем, что устает сильно, а с ним отдыхается будто бы за двоих. Он таскает Снарта в кино, иногда остается на ночь в его квартире — студии. В такие дни Лиза заказывает чего-нибудь особенно вкусного из ее любимого ресторанчика и обязательно старается развести какую-то невообразимую вакханалию. Лен бесится от этого, а Барри ненавязчиво касается плеча — «расслабься» — и улыбается — «все нормально». Он чувствует, что под ребрами противно копошатся черви — предчувствие неумолимо приближающегося дерьма. Но Аллен игнорирует, ведь у Снарта над верхней губой молочная пенка от латте, и его священная миссия — невесомо стереть ее большим пальцем и глупо смеяться, когда Капитан Холод прихватывает подушечку зубами, слизывая. Он уверяет, что пенка — самое вкусное, и делиться он ей не намерен.       Уходя утром домой, Барри спокоен — тлеющей искры одиночества в глазах Снарта нет. Значит, и нет проблем. Ну, может, за исключением тянущего нежелания покидать дом Холода. Может, дело действительно в гребаной связи душ, но Аллен не лжет себе. Он прекрасно понимает, что общество Леонарда — единственное, от которого не тянет блевать. Ему вообще сложно с людьми. Он, если честно, не очень хочет с ними быть в последнее время. У Циско столько хлопот и энергии, что иногда он достает даже железную Кейтлин. А Кейтлин иногда настолько суха, что Барри почти режет пальцы о ее непрошибаемость.       Эта связь не обязывает влюбляться. Эта связь вообще ни к чему не обязывает, если честно. Просто вместе легче дышится, ярче смотрится, а пицца всегда вкуснее, если делить ее с Леном. Эта связь — его пожизненное проклятье. Сам Аллен ни разу не видел шрамов на теле Леонарда. Видимо, они прячутся за тканью свитера или его излюбленных футболок-безрукавок. Флэш знает, что меток три. Он клянется себе, что все они — глупость. Ни Айрис, ни Пэтти, ни тем более пьяный линчеватель никогда на самом деле ему не принадлежали. Сам Барри, возможно, мог. Он был готов всего себя разделить на части и отдать все до последнего кусочка. Он готов был кидаться в ноги святой Айрис, молиться на странноватую Пэтти и даже еще раз пропустить стаканчик настойки Циско с Оливером. Он мог бы, если бы была хоть капля смысла. Но смысла нет. И оправданий ему нет.       Ведь его проклятое тело все еще чисто. — Лен, увидимся сегодня? — голос Барри дрожит от напряжения. Снарт замечает даже по телефону. Снарт все и всегда замечает, честное слово. — Могу приехать сейчас. — Нет, лучше вечером. Часов в одиннадцать я буду в твоем баре, хорошо? — Как желаешь, Скарлет. Что-то случилось?       Аллен давится кофе. Слишком много живого участия для повелителя крио-пушки. — Я поговорить хочу. Это важно.       Он сбрасывает первым. Трусливо жмет отбой, прячась за растворимой мутью в огромной чашке. Вопросы всегда в голове, их много. Еще там странное чувство потребности и глупый трепет перед каждой их встречей.       «Что не так, Лен?», — спросит он. Барри не скажет «кажется, я влюблен тебя». Скорее, «почему ты один?» Быть может, добавит ревнивое «у тебя ведь не может никого не быть». Потому что действительно не может. Леонард Снарт — гребаное произведение искусства. Его невозможно не хотеть. Можно ненавидеть, желать смерти или игнорировать, но не хотеть его просто невозможно. По крайней мере, сам Аллен в этом почему-то убежден.       Они встречаются вечером. Когда Флэш входит в бар, то Лен уже сидит за дальним — негласно их — столиком. Он пьет — всегда — темное пиво. Барри знает, что у него приятный бархатистый вкус, совсем без горечи. Он садится и молчит, мысленно призывая себя к чертовой храбрости. Неужели, чтобы творить безбашенные геройства, нужна алая маска? Да к черту, вытаскивать людей из горящей многоэтажки проще, чем все это. Проще изловить очередного мета и засадить за решетку, чем заставить себя говорить. — Ну, не томи, Скарлет. — Почему ты один? — Я не один.       Нет ни шуток, ни колкостей, ни прожигающих взглядов. Есть только чуть затуманенные глаза (кружка явно не первая). Есть дрожь в руках и непослушный язык. — Ты… ты не ври мне, ладно? Я же… ну я бы знал, ты понимаешь, я бы узнал, если бы… — У тебя были бы метки, если бы я трахал кого-нибудь, да? Да, были бы. Но их нет, а я все-таки не один. — Лен, я не понимаю. — А что тут понимать, Скарлет? Мне хватает тебя и совести, чтобы не делать этого.       Барри давится. Снарт делает приличный глоток, прежде чем продолжить. — У тебя такая кожа, милый, ты бы знал. Шрамы тебе не к лицу. — Я ни разу не видел твоих. — Там не на что смотреть. — Ты же знаешь, что это все глупости. Они ничего не значат, они просто были и… все. — Не оправдывайся, Скарлет, мы не женаты. Ты волен делать все, что желаешь. — Нет. — Почему?       Флэша дико трясет. Он не понимает, как вообще вляпался во все это. Он не представляет, как жить, если Снарт обсмеет его сопливые признания и закажет еще пива. Барри жмется в спинку затертого дивана, силясь придумать мало-мальски приличный аргумент. На самом деле их тысячи. — Это вредит тебе. Это нечестно по отношению к тебе. Тебе приходится жить с чужими именами на коже, Лен. И все из-за меня. — Когда веселился с Куином, тоже так обо мне переживал?       Лен знает, куда давить. Его слова — рычаги, заставляющие Аллена краснеть по самые плечи. Он забирает весь воздух, все пространство, концентрируя внимание Флэша только на себе самом. Иногда Барри думает, что взрыв ускорителя задел и Снарта, наградив способностью истязать его эмоциональный баланс. Хотя какой уже там баланс. — Барри, мне не шестнадцать. Я не стану прыгать с крыши каждый раз, когда ты решаешь трахнуть кого-нибудь из своих друзей-приятелей. Думал, что мое нежелание портить твою жизнь очевидно. Но если нет, то я могу, знаешь. Хоть сейчас, — Лен кидает взгляд на брюнетку за баром. Слишком наигран его оценивающий взгляд. Аллен тоже смотрит, мысленно желая, чтобы мадам пошла куда подальше прямо сейчас. — Нет. — Что «нет», Скарлет? Ты поговорить хотел вроде, а сам только извиняешься да задаешь очевидные вопросы. — Ничего мне не очевидно, ясно? Я просто не хочу портить твою жизнь всем этим. Я хочу, чтобы все было честно, чтобы ты не был один. — Барри, детка, я не успеваю оставаться один. Мы довольно часто вместе, если ты не заметил. Вообще удивляюсь, как ты находишь свободную минутку для кого-то, если только и делаешь, что слушаешь треп Лизы и ужинаешь со мной.       Снарт издевается. И это ему простительно. Сам Барри знает, что метки старые, а новых уж точно не предвидится. Аллен собирает волю в кулак, думая, что хуже ему не будет. Куда хуже, если в голове постоянный хаос и ни одной нормальной мысли вот уже… сколько? Год, два? Как долго он знает Капитана Холода? Кажется, вечность, но на деле — увы — всего-то пару лет. — Я не ищу свободные минутки для других, — спасибо небо, дрожь из голоса сваливает к чертям. — Если ты не заметил, то все свободные минутки я провожу с тобой. Я понимаю, что, сколько бы ни прошло лет, все эти шрамы будут с тобой. Но прошел уже год, если не больше, Лен. — Год и три месяца с последнего имени. К чему ты клонишь, Скарлет? — Я хочу, — он бледнеет на два, а то и на все три тона, — чтобы на твоем теле было только одно имя. Мое.       Теперь очередь давиться за Капитаном. Он ставит кружку на стол с глухим стуком. Растерянность на его лице сменяется на непонимание, а потом на что-то вовсе нечитаемое. — Эгоистичные желания, Скарлет. Плоховато для героя, — наконец говорит он. — А тебя эгоистичные желания не посещают, значит?       Откуда эта смелость, боже мой. С любым другим человеком Аллен бы просто морально не пережил таких разговоров. Он бы уже сбежал, наплевав на все клятвы себе и долгие сборы с мыслями. Он бы улетел на скорости звука куда подальше и там бы остался. — Возможно. Но я, как выяснилось, достаточно альтруистичен. — Ага. Совсем праведник, не считая парочки грабежей, да? — Мои желания, Барри… Знаешь, там либо плачь, либо смейся. Иного не дано. — А если я не стану плакать и смеяться?       Они у черты. Они оба придурки, потому что ходят вокруг да около, а пиво уже кончается. Кажется, оба потеряли гребаные два года. Или все только кажется? Или все это — блеф, низкие развлечения Снарта и тотальное уничтожение Флэша. Вот так вот запросто до основания превратить в прах сильнейшего из своих противников? За секунду разрушить все, чем дышит Алая Вспышка Централ-Сити? Но нет, конечно, нет. Лен не станет. Лен действительно чертов альтруист. В конце концов, моральные стенания у них всегда пополам. Таков уж закон их гребаного мира. Так что вредить друг другу все равно, что самим себе. — Ты бы хоть предупреждал о своих желаниях заранее, что ли, — усмехается Снарт, кивая на пустую кружку. Барри в конец рвет крышу от нервов и напряжения. — А что? Можно только на исключительно трезвую голову?       Снарт кидает ключи от тачки, и Аллен ловит чисто на автомате. Лен бросает «поведешь», потому что лучший криминалист полицейского участка слишком неравнодушен к езде в нетрезвом виде. И плевать ему, что Снарт угонял от неприятностей в еще более худшем состоянии.       Оба не слишком понимают, что именно должно произойти, но первым срывается Барри. Он тормозит прямо рядом с машиной. Лен близко, всего-то в шаге. Целовать его вроде бы все еще неловко, но так сумасшедше прекрасно, что все мысли вышибает из головы разом. Они делят вкус темного пива пополам, делят каждый вдох-выдох. Аллен не замечает, когда именно руки Холода оказываются под его рубашкой, а сам он уже посажен на капот. Но Леонард тормозит вовремя, усмехаясь на недовольное мычание. — Гони, Скарлет. Покажу тебе парочку своих желаний, — шепчет он на ухо Флэшу, ощутимо прикусывая мочку. Кровь бьет по мозгам так сильно, что сам Барри уже слишком сомневается в возможности адекватно вести машину. Ему мешает возбуждение, вкус темного пива во рту и абсолютно отрезвевший, но все еще сумасшедший Капитан Холод на пассажирском сидении. Аллен впервые в жизни гонит под сотню, надеясь, что все нарушения оправданы. Он пролетает на красный и кидает на Лена испуганный взгляд. — Забей. Тачка Мика, — усмехается тот. Он залипает на ямочках на щеках Аллена. Чертит взглядом линию от них до кадыка и ниже, под ворот рубашки. Весь Барри сейчас такой взвинченный, что Снарту просто не верится в реальность происходящего. Вот он проснется в квартире утром, и все это — сон, а Лиза снова начнет возмущаться по поводу его пьянок. «Я не обязана таскать твое пьяное тело домой» — ее любимое. Но она таскает, раз за разом, пусть редко, но у Лена всегда выходит на десять из десяти.       Барри думает, что Лен действительно классно целуется. Лучше, чем кто-либо вообще на памяти Флэша. Более того, с ним даже сравнивать кого-то ну просто невозможно. Снарт целует с чувством, глубоко, забирая весь воздух и мягко массируя затылок. Аллена ведет от этих нехитрых действий, потому что он слишком долго ждал. — У тебя руки горячие. Но ты же Капитан Холод, — скомканно усмехается он, когда мужчина мучительно медленно избавляет его от рубашки. Еще Барри думает, что может прийти Лиза, но, если честно, ему плевать с высокой башни.       Он находит их. Находит гребаные метки, когда спускается ниже ключиц. Стыдливо опускает глаза и замирает, желая развалиться на атомы прямо здесь и сейчас. Но Лен молча берет его лицо в свои ладони, касаясь неисчезающих ямочек на щеках. — Давай, Скарлет. Ты ведь хотел, чтобы здесь было только твое имя.       Парень послушно кивает, невесомо касаясь губами где-то чуть выше «Айрис». Он прикусывает, зализывает, мажет руками, желая быть максимально близко. Снарт глубоко, но часто дышит от каждой метки от его зубов. Он сам кусает плечи Флэша, прекрасно зная, что к утру ничего не останется.       Но сейчас весь Барри Аллен в его царапинах-укусах. Сейчас весь он только для Капитана Холода. Всегда только для Капитана Холода. В конце концов Флэш сам опровергнул его альтруизм, так что жаловаться вряд ли будет.       Славный герой города будет стонать и выгибаться в спине, скребя короткими ногтями по простыням. Он будет шептать какие-то нечленораздельные глупости, из которых можно понять лишь «быстрее», «пожалуйста» и «если ты сменишь угол, то я убью тебя». Алая легенда Централ-Сити будет сумасшедше узким внутри. До затуманенного разума Снарта долетает неуместное «с Оливером он был сверху?» Лен как-нибудь спросит, он обещает себе спросить.

***

      Леонард просыпается раньше, потому что шторы раздвинуты и солнце противно бьет в лицо. Рядом спит Барри, забавно морща нос, когда назойливый луч касается чуть рыжеватых ресниц. На телефоне смска от Лизы: «Я приходила ночью, но решила, что лучше уйду. Будь душкой, напиши, когда я смогу вернуться домой. Или мне поискать отдельную квартиру?» Все в духе сестрицы, ни больше ни меньше. Еще плечи приятно саднят, но все тело ощущается невесомым. Кажется, Снарт давно не просыпался с такой абсолютной легкостью. Кажется, вообще никогда, до сегодняшнего утра. — Привет, — Аллен сонно трет глаза и утыкается лицом в грудь мужчины. На удивление последнего на плечах Флэша все еще бледнеют его метки. Что ж, быть может, они оба вчера немного перестарались. — Доброе утро, Скарлет, — Лен потягивается лениво, прикрывает глаза. Кажется, он может лежать вот так вот целую вечность, забив на весь мир за пределами их квартиры. Аллен же вертится, копошится с одеялом, а потом издает удивленное «оу». — Что такое? — беспокойный тон на автомате, но Лен даже не обращает внимания. — Их нет, — парень едва ли не светится сам в лучах утреннего солнца. Он опускает ладонь на место, где роились белесые нитки шрамов, будто бы желая убедиться в собственных словах. — Их совсем нет, представляешь?!       Лен оглядывает собственное тело и усмехается, подминая под себя похожего на всклоченного воробья Аллена. — А всего то и нужно было, да, Флэш?