Триумф нежности

      — Франкенштейн, я хочу чай, — в тишине просторного кабинета директора Ли разлился бархатный и вежливый голос, который тут же отразился легким эхом и проник в самые отдаленные уголки. Темноволосый юноша с опрятной внешностью сидел возле самого окна, спокойно наблюдая за совсем еще пустой школьной площадкой. Кроваво–красные глаза были несколько опущены, а таинственная задумчивость делала благородного брюнета еще элегантней. Полуприкрытые веки и густые ресницы ловили на себе бледно–серый свет, что тусклыми лучами проникал и освещал комнату. Даже кабинет Франкенштейна отливал каким–то синеватым оттенком холодного февральского утра. Спокойно, тихо и уютно…       — Да, Мастер, — высокий блондин с голубыми глазами покорно кивнул и, оставив незавершенные отчеты и документы на потом, беспрекословно выполнил приказ. Вот уже ровно через минуту разливается волшебный аромат чая, а во рту постепенно ощущается неповторимый вкус. Помешивая осторожно, Франкенштейн побоялся задеть стенки чашки любым неловким движением. Ведь тогда, непременно, эту, насыщенную тишиной, завесу разобьет грубый звон и привлечет столь отдаленное от сего мира внимание Мастера. Пристально всматриваясь в лицо брюнета и пытаясь узнать причину его чересчур странного выражения, Франкенштейн аккуратно передал ему в руки фарфоровую чашку на блюдце.       «Мастер даже не посмотрел на чай. Может он заметил какое–либо небрежное пятно на стенках чашки?! Но такого не может быть. Кто в последний раз перемывал всю посуду?» - брови светловолосого ученого сдвинулись к переносице, выражая то ли недовольство, то ли недоброго характера мысль.       «М-21! Какой стыд! Он во всем виноват!» — пламенным вихрем полыхнуло в его сознании.       — Мастер, — выдавил из себя Франкенштейн, — Вы чем–то обеспокоены? Почему Вы не пьете чай?        Рэйзел молчал. Он продолжал неподвижно стоять, словно красивая мраморная статуя, и не сводил пристального взгляда с окна.       — Франкенштейн, сегодня прекрасное утро. На улице идет снег, — не поворачивая лица, монотонно ответил Рэй, скрывая долю своего глубочайшего восхищения.       — Да, Мастер. Вокруг белым–бело. Посмотрите, как красиво кружатся снежинки. Они движутся в танце, язык которого известен только им самим, — послышался тихий вздох. — Хлопья снега скоро покроют землю, и все погрузится в чудесную зимнюю сказку. Это прекрасно, Мастер, — Франкенштейн широко улыбнулся, украдкой заглядывая в лицо Мастера. Рэй лишь легко кивнул, вдумываясь в услышанные им слова.       — Мастер, Ваш чай может остыть, — мимолетно посмотрев на чашку и проводив взглядом вздымающиеся кверху тонкие нити пара, заметил Франкенштейн. Брюнет тут же поднес к полуоткрытым губам теплую чашку и, грациозно держа тонкими пальцами, сделал небольшой глоток. Опустив веки, он снова поднял загадочные глаза и посмотрел в окно.       «Хмм… Какой же он впечатлительный. Даже не хочет отходить от окна. Любуется и ловит каждый момент жизни. Как же это важно для Вас, Мастер, особенно теперь, после стольких веков, проведенных в одиночестве», — поддавшись мыслям, директор старшей школы Е-Ран улыбнулся и умиленно посмотрел на Рэйзела. Только он отошел от окна к рабочему столу, как вдруг…       — Франкенштейн…       — Да, Мастер?       — Что он делает? — Рэй легонько кивнул в окно, привлекая чуткое внимание ученого.       — Кто он? Мастер, в такое раннее время еще никого нет в школе, — чуть повернув голову в сторону своего «драгоценного» Мастера, Франкенштейн снисходительно улыбнулся.       Рэй нисколько не отрывался от окна и все старательней вглядывался, пытаясь выяснить, что там происходит. Вздохнув, Франкенштейн подошел к окну и вслед за ним хорошенько присмотрелся. Возле черного входа метались несколько знакомых фигур, запрятавших свои румяные лица в теплые шарфы и капюшоны. Несомненно, это оказались Шинву, Ик-хан и Юна. Задорно смеясь, они играли в снежки, бегали и падали на мягкие сугробы, гребя руками свежий и мягкий снег. Детские и искренние улыбки не сходили с их лиц, веселье и счастье не имели своего предела. Кто же еще может от всей своей души так радоваться снегу? Раскрыв рты, Ик-хан и Шинву бегали вокруг школьной площадки и иногда даже врезались друг в друга. Юна, заражаясь смехом от ребят, катала по земле небольшой комок снега, предназначенный для ее недоделанного снеговика. Кто бы мог подумать, что все они встречают зимнее утро в школьном дворе?       — Дети?! Что они делают в такое раннее время в школе? — Франкенштейн прищурил лазурные глаза, прилипнув к окну и оставляя горячие следы пальцев на холодном стекле.       — Франкенштейн, почему Шинву ест снег? — монотонно спросил любознательный Мастер. — Это что, съедобно?       — Нет, нет, что Вы, Мастер, это всего лишь замерзшие капли воды, выпадающие в форме осадка,— упираясь ладонями о подоконник, глаза Франкенштейна забегали, рассматривая эти быстро движущиеся пятнышки среди белоснежного простора. Шинву и вправду ловил снежинки. Подставив лицо под легкие и волнующие прикосновения, в его глазах читалась радость и стремление побольше набрать в рот. Ярко–рыжие, с красноватым оттенком, волосы были украшены легкими комочками снега, а плечи вовсе уже стали белыми.       — Зачем он ест их? — не получив ответа на вопрос, Рэй вновь повторился.       Все–таки после столь долгого сна, Рэй плохо помнил зиму. Но даже на тот случай, когда ему приходилось находиться на улице в такую погоду, он никогда не проверял снег на съедобность. Глаза его блистали, ему было интересно, почему дети так радуются, почему так счастливо улыбаются?       — Мастер, разрешите мне забрать их. Я боюсь, что дети замерзнут.       Получив легкий кивок от мастера, означающий его согласие, Франкенштейн накинул пальто на свои широкие плечи и вышел из кабинета. Спускаясь по бесконечным лестницам, вскоре ученый оказался на заснеженном школьном дворе.       — Что вы делаете в такую рань здесь в школе? Что–то случилось? — спросив взволнованным тоном, Франкенштейн выступил вперед. Послышался легкий хруст снега под его ногами. Услышав голос директора, дети резко обернулись и подбежали к нему.       — Доброе утро, директор Ли, посмотрите какая замечательная погода! — восторженно крикнула Юна.       — Дело в том, что мы очень хотели наиграться со снегом до того, как его натопчут, — не успевая перевести дыхание, сказал Ик–хан.       — Да, директор, вытащите Рэя из кабинета и давайте играть с нами! Погода просто обалденная! — тут же послышался голос Шинву.       Облегченно вздохнув, директор улыбнулся.«Надо же, эти дети просто замечательные. Вместо того, чтобы высыпаться дома под теплыми одеялами, они примчались сюда просто, чтобы поиграть в снежки и разделить друг с другом радость. Мастер…Он наверное никогда не знал, что это такое. Он так наблюдал за ними с окна, непонимающим и потерянным взглядом. Но я всегда буду находить здесь для него лишь самые лучшие моменты. Я защищу его от всего плохого и никому не дам в обиду. Мастер… Посмотрите, Вы не одиноки. Здесь, во внешнем мире у Вас есть друзья, здесь Вы будете счастливы. Вам больше никогда не придется тосковать и грустить, погибая в собственном одиночестве. И знаете, Мастер, Вы многому меня научили. Вы научили меня терпеть, упорствовать, прощать. Но не кажется ли Вам, что это еще не все? Ведь мне ли не знать о том, чего Вам не хватает? Теперь, когда вы окружены школьными заботами, играми веселой компании, мелкими бытовыми спорами модифицированных, домашним уютом, заботой и просто жизнью, Вам действительно есть, чему поучиться. И это что-то — это жизнь…»       — Дети, заходите в школу, довольно игр, вы можете простудиться,— снисходительно улыбнувшись, сказал Франкенштейн.       — Ну директор Ли, ну пожа-а-а-а-алуйста! — в один голос завопили дети. — Пожалуйста, пожалуйста, ну выведите Рэя.       Франкенштейн вздохнул, не стирая с лица улыбки. Его добрые глаза уже всем своим лазурным светом отвечали на просьбу детей.       — Хорошо, — кивнув, он тут же отправился за Мастером. Его шаги сопроводило радостное визжание детей.        Тихо поднимаясь по лестницам на носочках, вскоре Франкенштейн дошел до своей двери и, осторожно взяв за ручку, потянул на себя. Послышался тихий скрип.       — Мастер?! — округлив в изумлении глаза, Франкенштейн остановился прямо у дверного проема и застыл.       — Нет, нет, Мастер! Это нельзя есть! — взяв бешеный рывок и, широко шагнув, ученый ринулся к Рэю.       Когда Франкенштейн отправился за детьми, Рэй все же захотел узнать, почему Шинву ел снег? Открыв окно, он набрал в ладони немного снега и, держа у самых губ, не решался попробовать. Лицо его было каменным, а глаза выражали какое-то сомнение и недоверие. Однако любопытство и стремление не отставать от этой странной современной жизни, брали свое. «Вкусно или не вкусно, есть или не есть?» - два вопроса одинаково терзали Рэйзела.       Преодолев небольшое расстояние, Франкенштейн тут же, снисходительно бурча что–то под нос, вежливо попытался отобрать из рук Мастера почти растаявший комочек снега. Рэйзел внимательно смотрел как снежный комок на руках постепенно таял и становился обычной водой. Такое открытие ему понравилось.       — Мастер, я ведь говорил, что снег не съедобен, — Франкенштейн улыбнулся и убрал руку. Тот лишь безэмоциональным взглядом наблюдал за блондином, все еще не понимая, ну почему же тогда Шинву, стоя на улице, так радостно кушал снежинки? Этого невозможно было объяснить. Ведь это искренняя радость, от которой хотелось предаться детству. Предложив Мастеру выйти на улицу и прогуляться на свежем воздухе, вскоре Франкенштейн и Рэй вышли из кабинета. Все же ученый хотел, чтобы Мастер сам понял, от чего в тот момент глаза детей так радостно сияли, а открытые губы, предаваясь легким ласкам погоды, ловили снежинки. Просторный кабинет директора Ли предался утренней тишине и вскоре уснул в ее глухих звуках.       На волнистые волосы ученого ласково падал снег, а ресницы его были давно застланы белоснежными кружевами, сквозь которые не так отчетливо было видно происходящее. Завороженные глаза Рэя смотрели в туманное небо, откуда падало бесчисленное множество снежинок. Они ласково и неощутимо касались его бледного лица, ложились и запутывались в черных, подобно смоли, волосах. Дыхание его замерло. Рэй чувствовал, как его переполняет восхищение, как оно теребит его сердце. Тонкая рука аристократа потянулась к небу. На его ладонь стал падать снег, приятно обдавая легким холодком и нежными касаниями. Рэйзел изумленно смотрел на свою побелевшую ладонь, а потом откинул назад голову, полностью подставляя бледное лицо под снежные ласки. Вспомнив про Шинву, он осторожно приоткрыл рот, и тут же словил свою первую снежинку. Она растаяла, едва коснувшись его губ. Те, в свою очередь, дрогнули в легкой улыбке.       — Мастер… — тихо позвал не менее завороженный Франкенштейн.       — Франкенштейн, у меня не было того, что есть у них, — брюнет вновь посмотрел на свою ладонь, — у меня не было детства.       «Мастер, Вы ведь не помните своего детства. Оно есть, но осталось где–то далеко в недоступных вам воспоминаниях. Было ли оно таким, как у Шинву, как у Ик–хана или Юны? Должно быть нет, но разве это не детская радость, стоять под белоснежным снегопадом? Я рад, Мастер, что сегодня Вам удалось словить светлый и запоминающийся момент из вашей нынешней жизни. Я сделаю все, чтобы таких моментов было побольше. Обещаю, Мастер…»       Положив теплые руки на хрупкие плечи Мастера, Франкенштейн чуть сжал их, не желая выпускать из своих крепких и надежных оков. Склонившись позади Рэя и щекоча оголенную шею своими заснеженными золотыми локонами, ученый нежно поцеловал его в висок, задерживаясь горячими губами на бархатной коже. Бледные щеки Рэйзела вмиг покрылись легким румянцем, а глаза чуть округлились. Он даже не ожидал, что сегодняшнее утро окажется совсем иным… Новым… Волшебным… И так же не ожидал, что оно преподнесет одну из самых счастливых минут в его жизни.