***
На антракте Альфред исчез так быстро, что Артур даже не заметил, как тот ушел. Были в его голове забавные догадки о том, куда мог подеваться брат, но они не были правдой. На самом же деле Альфред судорожно искал телефон знакомого флориста, чтобы заказать самые прекрасные цветы для той, что поразила его, кажется, раз и навсегда. — Здравствуй, Антонио. — Мистер Джонс, рад вас слышать, — Ал прям чувствовал, как этот солнечный испанец сейчас улыбается. — Антонио, какие у тебя есть красивые цветы? — судорожно начал Джонс, ходя из стороны в стороны. — Ох, ну, розы… — Отбрасывай розы, — нервно оборвал его парень. — Самое свежее и прекрасно пахнущее… — Пионы… — Беру все пионы, что у тебя есть. Доставишь в течение часа в Центральный Театр? — Всенепременно, мистер Джонс, — серьезно ответил Антонио, а затем с прозорливой интонацией спросил: — Неужели кто-то все-таки смог украсть ваше сердце? — Вроде того… — закашлялся Альфред. — Записку? — протянул Антонио. Джонс задумался. Да, записку определенно надо оставить, но в голову ничего не шло… Он хотел, чтоб это было как-то по-особенному… Потому что Альфред был не таким, как все… В голове внезапно возникла безумная идея. Чего только не подкинет взбудораженный мозг. — Антонио, пиши. Вы Великолепны. «Великолепны» с большой буквы, и выдели букву «В» жирным шрифтом. А подпиши просто «Mr. J». Ты все понял? — Да, мистер Джей, — рассмеялся парень. — Я скажу охране, чтоб забрали у тебя цветы. Они отнесут их ей в гримерную. Их вообще много? — Много, — вздохнул Антонио — ему же все это везти. — Чудесно. Счет пришлешь. И Антонио, мне нужны будут самые дорогие и самые красивые цветы, какие у тебя бывают. — Я вышлю вам каталог. Все будет в лучшем виде, Мистер Джонс. — Спасибо, Антонио. Альфред был настолько взбудоражен, что не заметил звонки, вещающие о продолжении спектакля, а помчался в кассу выкупать билеты в первый ряд на шесть представлений вперед. Пожилая женщина-кассир смотрела на него с недоумением из-под очков в толстой оправе, продавая билеты за огромную цену на один и тот же спектакль, да и к тому же на одно и то же место. А затем только и успела отдать билеты молодому человеку, который вихрем умчался в Бог его знает каком направлении. Молодежь…***
Артур просто посмеялся над действиями брата. — Неужели тебе так понравился спектакль? — саркастично спрашивал он. — Очень, — отвечал ему Джонс с той же интонацией. И вот он сидит на первом ряду. И вот она выходит на сцену. Вблизи она казалась еще более прекрасной. Альфред словно всем телом чувствовал бархат ее нежных рук, трепетное дыхание, вкус ее припухших губ… А в руках был готовый букет с розами сорта Эден Роуз и новой запиской: «Лучистый взор твой встретить я не смею, Я пред тобой безмолвен, я немею, В моей душе смятение царит.*Mr. J»
Взяв у него цветы в конце спектакля с уставшей улыбкой и вываливающимися из рук букетами, она пробежалась глазами по выглядывающей записке. Мария подняла сияющий взгляд и искренне улыбнулась лишь ему одному. Тогда Джонс заметил, что она чуть выше ростом, чем он считал. Тогда Джонс заметил, какого великолепного цвета у нее глаза…***
Друзья смеялись и называли Джонса сумасшедшем, раз он носится за какой-то «шлюховатой актриской». Жены смеялись вместе с мужьями. Женщины, у которых в глазах не было ни искорки любви к своим мужьям и детям… Ни искорки жизни… Джонс и без друзей, кажется, обойдется. Букет тюльпанов сорта «Король Ночи» был подарен на следующий день. «Ваш юркий глаз цвета этих тюльпанов заметил меня среди этой толпы…Mr. J»
***
Она снова его узнала. — Благодарю. Ваши цветы прекрасны, — тихо сказала она, но Джонс все равно услышал среди шума со всех сторон. Да что там… Пусть произойдет хоть атомный взрыв и завоют сирены, а он все равно словит каждое ее слово. «Вы столь же безупречны, как и этот „золотой цветок“Mr. J»
— гласила следующая записка, подаренная вместе с орхидеей «Золото Кинабалу».***
— Расскажи мне хоть что-нибудь о ней, прошу! — кричал Джонс в телефон, закрывшись в своем кабинете на работе. — Ну, она из России… — хохотал Артур. — Да ну? Я прям ни за что бы не угадал, — рыкнул Альфред. — Не имею права, братишка, договор и конфиденциальность, — продолжал смеяться, надрывая живот, Керкленд. — Спасибо за подкинутое настроение, мне надо работать. Пока, Ал. Вечером он отдал букет голубых гортензий. — Они цвета ваших глаз, — смущенно сказала Мария. — И цвета неба… «Ваш образ настолько лучезарен, что перекрывают собой солнце. Пусть эти гортензии станут для вас чистым небом.Mr. J»
***
— Хорошо. Специально для тебя я узнаю, какие она любит цветы… — Артур уже просто не выдерживал давления своего упертого брата. «Вы единственная, кто смог забраться так глубоко мне в душу…Mr. J»
Альфреду стало слишком стыдно за подобное откровение, поэтому он отправил вазу с медиллами к ней в гримерку. Но он видел, как она искала его своими завораживающими глазами среди всей толпы этих мерзких стариков, и его сердце трепетало.***
— Подсолнухи. Альфред понимал, что он не сбежит от себя и от своих чувств. Нужна была последняя записка для того чтобы мозаика его сердца собралась воедино и показалась нужному человеку.***
— Ты правда готов увидеться с ней? — Да, Артур. Прошу, познакомь нас, — невероятно серьезный Альфред выглядел весьма забавно вкупе с большим букетом подсолнухов, которые будто сияли в освещение кабинета Артура. — Ладно, идем со мной. Только учти, Альфред. Кое-что повергнет тебя в шок, — усмехнулся Артур, а затем встал из-за своего стола и вышел из кабинета, утянув за собой Джонса.***
Артур легонько постучал в дверь гримерной, но никто не ответил и не открыл ее. Однако Джонс то ли рехнулся окончательно, то ли он так сильно нервничал, что просто влетел без разрешения внутрь. Керкленд удивленно посмотрел ему вслед и зашел за ним. Да, кажется, Артуру больше было не до шуток. Альфред выронил цветы и просто впал в ступор, приоткрыв рот. Как и мужчина, стоявший в одних узких джинсах с телефоном в руке. — Я перезвоню, Наташенька, — ласково сказал он… голосом Марии Островской. Точнее, кажется, своим голосом. — Добрый вечер, мистер Керкленд, — растянув на губах вежливую улыбку, однако даже не взглянув на директора театра, он беспокойно разглядывал окаменевшего парня. Узнал. — Альфред, знакомься, Иван Брагинский. Он же Мария Островская. Иван, это… — послышался глухой звук, словно кто-то уронил мешок с картошкой. — А этот упавший в обморок молодой человек — мой брат. Альфред Ф. Джонс. Пока Артур заканчивал свою торжественную речь, Иван кинулся к парню, стараясь перетащить его бренное тело на диван, а затем обратил внимание на лежащие цветы и взял их. — Мои любимые, — с придыханием сказал он и посмотрел на записку. «Вы настолько невероятны, что собрав все буквы прилагательных, Вы узнаете о моих чувствах.Mr. J»
Артур сначала не понял, почему Иван так засуетился, собирая с подаренных Альфредом букетов записки. Только сейчас он заметил, что единственные цветы, стоящие здесь, в личной гримерке Ивана, считай в его хранилище тайн, в его сердце, — это цветы, что дарил Альфред. Брагинский аккуратно сложил каждую записку по порядку на своем столике и долго вглядывался в них, а затем присел на свой стул и опустил голову, явно погрустнев. Артур, увидев это выражение лица в зеркале, не сдержал любопытства и вопреки джентельменскому воспитанию подошел к личному столу Ивана, взглянув на маленькие картонки бумаги. Ну, все предельно ясно. Чего и следовало ожидать. — Я разбил ему сердце, да? –кажется, Иван вот-вот должен был заплакать. — Он не знал, что я мужчина, да? — Прости, я не сказал ему, — Артур сейчас искренне жалел, что не сообщил это своему брату еще на первом спектакле. Возможно, это было даже не из вредности, а потому, что он по-своему был рад видеть Альфреда столь счастливым. — Я поговорю с ним, если… Если ты тоже чувствуешь подобное этому, — Артур махнул рукой на записки. Иван поднял на него полные надежды глаза, смотрящие прямо вглубь души. Он вытер выступившие слезы и легко улыбнулся. Все-таки до чего он нежное и ранимое существо. Как раз тот, кого и должен будет защищать бойкий Альфред. — Мне надо в душ. — Иди. Дай мне пятнадцать минут, — строго сказал Артур. Иван кивнул, прикусив губу, покосился на Альфреда, а затем встал и, сдернув полотенце с ширмы, вышел.***
Альфред словно проснулся после глубокого сна. Сон. Да, это, скорее всего, был сон! А Мария на самом деле никакой не Иван! Правда же?.. — Альфред, — Джонс увидел маячившего перед собой Артура, а затем оглянулся. Нет, все же не сон. Это гримерка Ма… Ивана. Ивана… — Какого же черта, Артур? Почему ты не сказал, что Мария никакая не Мария?! Артур молчал, поджав губы и не глядя брату в глаза. Если бы он только знал, как просыпается, казалось бы, давно умершая совесть в этом человеке. — Черт подери! Я все это время был влюблен в парня! Парня, Артур! — А разве это имеет значение? — спокойно спросил Керкленд, встав с дивана, на котором он сидел рядом с Альфредом. — Естес… Естественно, имеет! — запнулся от возмущения Альфред. — И какое же? — все также спокойно, будто говоря о погоде, продолжал Артур. — Ну… Это… Большое! — воскликнул Джонс и замолк, придумывая оправдание, однако в голове словно все мысли перепутались, и что-то выдумать было крайне тяжело. Керкленд подошел к столу, собрав записки, и повернулся к брату. — Оглянись, Альфред, что ты видишь в этой комнате? Джонс сначала кинул на Артура испепеляющий взгляд, а затем завертел головой. От удивления он распахнул свои глаза. Цветы… Цветы, которые он дарил… Не букет того жирдяя с жиденькой бородкой, не букет того мужчины, который был похож на сикильду на палочке, и даже не те шикарные цветы, что подарил старый хрен, у которого пуговицы на рубашке были застегнуты не в правильном порядке. А его, Альфреда, букеты. — Открою тебе маленький секрет. Для таких актеров, как Иван, гримерка роднее дома. Здесь они хранят самое дорогое для их сердца. Запал агрессии быстро улетучился, и на Альфреда напала растерянность. Он просто не знал, что ему сейчас делать. Он вроде как еще влюблен в ту искреннюю простушку, в те прекрасные сияющие глаза, в тот нежные голос. Но актеры — они на то и актеры… — Альфред, то, что он мужчина, ничего не сможет изменить в твоих чувствах к нему. Ты и сам прекрасно понимаешь. Он, будучи Марией и Иваном, такой, какой есть. Он не лжет на сцене, он не лгал и тебе… Ты можешь дать ему шанс, и, уверяю, он ничем не отличается от Марии. А пол разве важен, когда ты уже целиком и полностью влюблен в душу? С этими словами Артур вложил Альфреду в руки записки. «Влюблен». В дверь постучали, и две пары глаз уставились на зашедшего мужчину. — Немного странно, что я стучусь в собственную гримерную… — нервно хихикнул он, хлопая длинными ресницами. — Мне надо идти, — отрезал Артур. — Работа не ждет, хоть уже и конец дня. Хорошего вечера, Иван, Альфред, — с этими словами он гордо удалился из помещения, оставляя двух молодых людей в тишине и неловкости. Иван бесшумно, стараясь не смотреть на Джонса, зашел за ширму на несколько секунд и показался из-за нее уже в светлой рубашке с закатанными рукавам и легком летнем шарфе. — Эм… Я хотел бы поблагодарить Вас за цветы, мистер Джонс. Они прекрасны и… — Альфред. — Что? — Иван наконец смог поднять глаза на парня и смутился от столь теплого взгляда голубых глаз, что были обращены к нему. — Просто Альфред, — улыбнулся Джонс, вставая с насиженного места и подходя к скованному и покрасневшему Ивану, протягивая руку. Записки он оставил на диване. — Тогда можно просто Иван, — улыбнулся в ответ мужчина, пожимая руку. — Я на машине, может, в ресторан? — растеряно начал Альфред. — Я знаю очень хороший… — однако заметив погрустневший взгляд, замолчал. — Что-то не так? — Я… не очень люблю такие места… Альфред аж фыркнул. Ему это так знакомо. — Но тут есть по близости красивая аллея фонтанов. А еще там очень вкусное мороженое, — Иван нежно улыбнулся, покрывшись румянцем пуще прежнего. — Знаешь, идеальный вариант, — захохотал Джонс.***
— Но как вообще из Ивана получилась Мария? Минут пятнадцать они шли к той самой аллее, болтая при этом о всякой чуши, но весьма забавной, что даже не заметили, как подошли к нужному месту. Альфред взял себе несколько самых сладких шариков мороженого в ларьке, а Иван захотел просто шоколадный и уже собирался протянуть купюру, как Джонс всучил свою продавцу и быстро утащил начинавшего возмущаться Ивана, забыв забрать сдачу. Они присели на самую дальнюю скамейку, скрытую «плачущими» ветвями ив. Только разноцветные огни из фонтана освещали выкрашенные под золото ее извитые украшения и листья дерева, делая атмосферу по истине романтичной. И только тогда Джонс решил задать самый интересующий его нутро вопрос. — Ну, меня растила старшая сестра, так как матери не было особого до нас дела. А через год после меня появилась вторая сестренка, как бы то ни было странно. Вот мы и росли втроем. Они, как и все девочки, очень любили наряжаться. Но больше всего обожали наряжать меня. Примеряли на мне роскошные мамины платья и туфли, раскрашивая ее же дорогой, к тому же, косметикой. Многие мальчишки бы сбегали и прятались от надоедливых девчонок, а мне нравилось. Я чувствовал себя очень красивым. Альфред слушал внимательно, слизывая стекающее по руке тающее мороженое и наблюдая за выражением лица Ивана — оно было безмятежное и счастливое. С такими эмоциями люди часто вспоминают хорошие моменты своей жизни. И весьма странные моменты жизни… — Это было как бы мое… Однако я так сильно увлекался подобной девчачьей ерундой, что иногда забывал, как быть мальчиком. Я вдруг резко понял, что немного потерялся в себе. Да-да, маленький мальчик шести лет от роду задумывается о подобном. Мне очень нравилось носить платья и устраивать с сестрами модные показы, но также безумно хотелось поиграть с дразнившими меня мальчиками в футбол. Иван грустно вздохнул, а в глазах у него отражались огни фонтана, в воды которого он смотрел. — Мать поздно заметила перемены во мне. И, к сожалению, ничего уже сделать не могла и все считала дни до тех пор, пока я приведу в дом не девочку, а мальчика. Ну, а я все ждал, когда у меня пойдут месячные как у старшей сестры. Альфред подавился вафельным рожком, и Иван начал стучать ему по спине. На удивление Брагинского, Альфред не засмеялся и не убежал от этого откровения, а весьма открыто, даже с некоторой толикой сочувствия посмотрел ему в глаза. — Неужели все было настолько серьезно? — Иван кивнул. — Женщины — страшные люди, — задумчиво пробормотал Джонс, мотая головой. — Я не виню сестер, они помогли осознать мне то, кто я есть и кем хочу быть. И, как видишь, я играю на сцене лучшего театра в США, — прыснул Иван. — А я всего лишь хотел иногда носить женские наряды и смотреть хоккей по вечерам с пивом. И, как видишь, я играю женские роли, а дома у меня хранятся записи хоккейных матчей. Понимаешь, мне так нравятся все эти мужские занятия: спортзал со штангами по будням и бар с выпивкой по выходным, но вместе с тем я безумно люблю всякие женские примочки: походы по магазинам, примерка милых вещичек. А еще я безумно падок на сладости и мягкие игрушки… — Знаешь, а ведь сейчас проводят самые разные операции… Иван понимающе посмотрел на Джонса и грустно вздохнул: — Понимаешь, тело всегда можно изменить, но как его менять, когда здесь, — он положил руку себе на грудь, — ты еще ни в чем не уверен и хочешь всего сразу, — на его лице появилась легкая ухмылка, и Альфред не выдержал: — Ты такой необычный… Брагинский сначала задумчиво похлопал глазами, а затем расплылся в радостной улыбке так, что на пухлых щечках появились ямочки, а Альфред тем временем все больше и больше осознавал, что пропадал в этом человеке навек. — А может это ты для меня необычный. Они на время замолкли. Было слышно только сверчков из соседних кустов и шум воды фонтана. — Сегодня был последний спектакль. Завтра мы уезжаем в тур, — как-то невесело начал Иван. — И надолго? — Альфред даже не старался скрыть своей грусти. — Не знаю, — пожимает плечами. — На несколько месяцев точно… Джонс, даже не дослушав конец предложения, решил для себя все. — Ну, знаешь, если ты готов потерпеть мои странности, то поехали со мной… — сказал Иван, и только через пару мгновений понял, что он сдуру ляпнул. Альфред. У него же здесь бизнес. Он же, конечно, не сможет оставить его и уехать с практически не знакомым ему человеком, простым актеришкой, в тур. От этого на сердце было немного тяжело. — Прости, глупость сморозил, — попытался оправдаться Иван и продолжил есть подтаявшее мороженое. — У тебя же здесь бизнес… — Бизнес без меня не умрет. Тем более что я собирался расширять его границы, — сердце Ивана пропустило удар, и он с удивлением взглянул в эти полные уверенности, сияющие глаза. — Я поеду, но при условии, что ты под конец тура влюбишься в меня и согласишься выйти за меня замуж. Иван даже не заметил, как из глаз начали капать слезы, а на губах растянулась глупая улыбка. Альфред рывком притянул его к себе, прижимая к себе так сильно, что разломил мороженое в руке Ивана, и оно потекло под возгласы Брагинского по дорогому костюму и легкой рубашке, но Джонсу было наплевать: он впивается губами в чужие, не оставляя выбора их обладателю, и не обращает внимание на то, что его собственное лакомство уже валяется на брусчатке.