саморазрушение

«Ларк» в ярко-красной пачке, скромные «Хайлайт», «Пис» в пастельно-жёлтой, даже отчасти лимонной пачке, привычный и всем знакомый «Филип Моррис», излюбленный красный «Мальборо». Четыреста йен — и пачка излюбленных сигарет уже мирно покоится в кармане. Катсуки начал курить сравнительно недавно, связавшись с какой-то дурацкой компанией. Компанию идиотов он бросил, а курить — нет. Сначала этот запах, от которого чертовски сложно избавиться, раздражал, но потом стал настолько привычным, что Бакуго перестал обращать на него внимание. В конце концов, пристрастие к курению — это не самая дерьмовая вещь, которая может случиться с человеком. Мидория всегда сторонился вредных привычек. Ему казалось, что он подведёт мать, которая любила его, возлагала надежды на будущее. Только чужая надежда давала силы жить, силы как-то карабкаться в этой жизни. Чужая улыбка и одобрительные слова действовали на Деку как бальзам на душу. Он хотел всегда быть «здесь», быть хорошим человеком, быть кем-то. Упасть можно в считанные секунды и без особых усилий. Для того, чтобы подняться, нужна немалая выдержка и сила воли. — Что ты пялишься? — Катсуки держал сигарету между указательным и большим пальцем. — Лучше свали отсюда, дерьма кусок. — Я... — Мидория хотел было что-то сказать, но передумал, прислонившись к стене. Она была неприятно холодной. От этого неприятного чувства стало как-то не по себе. Изуку медленно скатился на землю, прижавшись спиной к стене. Бакуго посмотрел на Мидорию, постучал пальцем по сигарете, смахнув пепел, затем молча протянул почти докуренную до фильтра сигарету Деку. Тот как-то поморщился: — Я не курю. — От одного раза не сдохнешь. Изуку взял сигарету, случайно соприкоснувшись пальцами с рукой Катсуки. Его руки были тёплые. А у Деку совсем уж какие-то холодные. Мидория задумчиво посмотрел на сигарету, затем перевёл взгляд на Бакуго, не зная, что делать дальше. — Засовываешь это себе в рот, затягиваешься и выдыхаешь. Объяснение было расплывчатое, но Деку попытался воплотить в жизнь то, что сказал Катсуки. Он обхватил ближнюю к себе часть губами. Вкус был какой-то терпкий, но не неприятный. Мидория попытался затянуться, но тут же закашлялся. — Дебил, — Бакуго выхватил у него сигарету, сделал последнюю затяжку и кинул окурок на землю, затем наступил на него ногой. — Так и будешь здесь сидеть? — Нет, — Деку поспешно поднялся, облокачиваясь на стену, которая до сих пор была невыносимо холодная. Запах сигарет впитался в волосы, одежду и ещё долго не выветривался. Постоянные навязчивые мысли о придуманном долге, яркие и красочные образы идеального героя в не менее красочных картинках, идеализированное общество людей с великими способностями и тяжесть способности, которой Деку никогда раньше не обладал. Обычный. Он и остался обычным. Его обыденность была уникальностью, но потом эта способность как-то сравнялась, затерялась на общем фоне. Изуку не завидовал. Он восхищался, искренне радовался и переживал за других. Все вокруг — лучшие. Все вокруг — лучшие из лучших. Все вокруг — великие супергерои. А кто Изуку? Щемящее чувство какого-то непреодолимого отчаяния, тренировки до изнеможения. Обезображенные руки, которым до сих пор было тяжело обращаться с причудой. Обычные, ничем не примечательные руки в сравнении с такой прелестной способностью. Деку не заметил, как стал себя ненавидеть. С того самого дня Мидория часто приходил на то место, где курил Катсуки. Бакуго был не особо рад этому факту. — Покупай свои, задолбал уже. Но всё равно каждый раз он любезно предоставлял ему сигарету из своей пачки. Они стояли там вдвоём после уроков, опираясь на холодную стену. Мидория и Бакуго не разговаривали, да и не о чем было. Катсуки бездумно пялился в землю, а Деку по-прежнему не мог расслабиться, боясь, что кто-то может узнать о его пристрастии к курению. Он постоянно озирался и дёргался. Как-то раз Бакуго потушил сигарету об руку. — Блять, — выругался Катсуки. — Каччан, зачем ты это сделал? — Мидория выглядел испуганным. — Тебя не спросил. Деку пялился на рану. Как ни странно, ожог не выглядел пугающе. — Больно? — Не особо. Если хочешь — можешь попробовать. Изуку задумчиво посмотрел на сигарету. Он не знал, хотел ли вообще пробовать. Скорее всего, мать бы заметила. В голове роилась целая куча мыслей. Но нестерпимое любопытство, разжигающееся и распаляющееся с каждой секундой, было сильнее всех остальных мыслей. И Деку ткнул окурок в запястье. Мидория тут же отдёрнул руку. Было больнее, чем он ожидал. На бледной коже ожог сильно бросался в глаза. Изуку всхлипнул скорее от неожиданности, чем от боли. — Идиота кусок. Я же не серьёзно сказал это сделать! — вспылил Катсуки. — Дай посмотреть. Он схватил руку Изуку и аккуратно повернул её, чтобы рассмотреть рану. Всё было не так критично, как могло показаться. Мидория смутился от пристального внимания и попытался отдёрнуть руку. — Каччан, отпусти, — он уставился в землю, пытаясь на чём-то сфокусировать взгляд. — Отпусти, пожалуйста. После того случая у Изуку появилась тяга к саморазрушению. Первый раз всегда сложно. Кажется невозможным, что вообще может существовать ситуация, из-за которой ты можешь приставить нож к руке по собственному желанию. Сначала ты отрицаешь эту возможность, но потом она кажется уже не такой ужасной, кажется, что ты вполне мог бы так сделать, если бы предоставился случай. А потом жизнь сама даёт тебе эту возможность. Канцелярский нож — слабый, но для первого раза достаточно. Изуку слегка проводит лезвием по руке. Ничего. Как будто карандашом по руке. Совсем не больно. Мидория нажимает сильнее. Появляется первая царапина. Это пугает и завораживает одновременно. Деку обещал самому себе, что этого больше никогда не повторится, а если повторится, то только в очень дерьмовых ситуациях. Со временем это начало повторятся каждый день. Руки покрылись ярко-красными царапинами. Изуку постоянно приходилось носить одежду с длинным рукавом. Постоянно скрываться, постоянно бояться, что кто-то это обнаружит. Деку так и не бросил курить. Ему казалось, что это единичный случай. Такой образ пошёл бы Катсуки, да кому угодно, только не ему. Беззаботная детская улыбка, растрёпанные волосы, чистое сердце и искренность — весь этот образ разрушился как карточный домик. — Что это? — Катсуки был первым, кто заметил эти уродливые царапины. — Ничего, — Мидория мигом натянул рукава до самых пальцев. — Нет, что это, твою мать, такое? — Бакуго одной рукой схватил его за запястье, а другой поднял рукав выше. Изуку не оказывал никакого сопротивления, лишь стыдливо отвёл взгляд в сторону. Все руки были покрыты ссадинами, царапинами, ожогами. На левой руке даже криво было выведено слово «дерьмо». Повисло неловкое молчание. Глаза Деку поминутно наполнялись слезами. — Не рассказывай никому... — голос Мидории дрожал, слова были едва различимы. — Каччан, пожалуйста, пожалуйста... Изуку тяжело дышал. Иногда дыхание прерывалось из-за всхлипов. Глаза были красные. В такой ситуации он напоминал маленького беспомощного котёнка. Катсуки коснулся губ Деку. Они были сухие и солоноватые от слёз. У Деку был какой-то уж слишком затуманенный взгляд и отрешённый вид. Поцелуй получился скомканным. Мидория не нашёл, что сказать. Поэтому они просто молчали. Их матери думали, что они стали друзьями. Мидория стал часто приходить к Катсуки. Ему больше не хотелось приходить домой, поэтому он старался сбегать из своей комнаты под предлогом похода в гости к другу. В комнате у Бакуго не было всех этих плакатов с супергероями, напоминаний о причудах, обо всём, что заставляло Деку впадать в отчаяние. В комнате у Каччана было спокойно. Они часто сидели молча. Катсуки занимался своими делами, а Изуку забивался в угол и думал о чём-то своём. И такое положение дел их устраивало. У Деку было истощённое и измученное тело. Казалось, что оно сплошь было покрыто какими-то ссадинами, на нём не было живого места. — Ты дерьмово выглядишь, — заметил Катсуки. — Я знаю. Они целовались ещё несколько раз. Второй раз это было в комнате, когда Бакуго стало совсем уж скучно, он встал со стула, подошёл к Деку и настойчиво поцеловал его. Бакуго ещё не наловчился целоваться, а Мидория ни с кем, кроме Катсуки, никогда не целовался, поэтому поцелуи у них выходили скомканные, неловкие. Позднее Изуку стал отвечать на поцелуи, они стали более страстные, настойчивые. Через неделю они начали заниматься сексом. Катсуки никогда не принимал отказа, а если ему и отказывали, то брал то, что ему нужно силой. Первый раз Мидория отчаянно сопротивлялся, но в данный момент он был уязвим. Руки Деку по-прежнему были покрыты незаживающими царапинами, поэтому достаточно было сжать их со всей силы, как он моментально всхлипывал и прекращал оказывать сопротивление. Из-за того, что Изуку постоянно носил одежду с длинным рукавом, его было весьма проблематично раздеть. Дурацкие пуговицы, дурацкие застёжки. От холода Мидория съёживался, старался вжаться в кровать. Этот холод сопровождал его в самых дерьмовых начинаниях его жизни. Катсуки оставлял на теле Деку багровые отметины. Изуку принадлежал только ему. Только он знал о его проблемах. И это давало Бакуго чувство превосходства. Мидория впивался зубами в руку, сдерживая стоны. Член Бакуго резким движением проник в Деку. Тот сдавленно застонал. На глазах выступили слёзы. Катсуки постепенно наращивал ритм, ощущения перестали быть болезненными. Но приятно всё равно не было. Бакуго кончил. Белая вязкая жидкость заполонила задний проход. У Изуку появилось какое-то неприятное чувство отвращения. — Всегда будет так больно? — А ты что, уже планируешь ещё раз перепихнуться? Деку возбуждался от удушения во время секса. Катсуки со всей силы сжимал пальцами горло Изуку, отчего тот начинал задыхаться, пытаться восстановить дыхание, слабо сжимал руку Бакуго, пытаясь отстранить её от горла. После этого Мидория подолгу откашливался, на шее оставались отметины. Ни верёвка, ни свёрнутая футболка, давящая на горло, не доставляла такого наслаждения, как руки, со всей силы сдавливающие шею. — Ты не боишься, что я могу тебя придушить? — усмехался Катсуки. — Немного боюсь. У Катсуки было несколько одолженных порножурналов. Они все пестрили различными девушками: школьницами и женщинами, плоскодонками и девчушками с грудью, которая была больше их головы, азиатками, негритянками, иностранками, в купальниках, в нижнем белье, в неглиже. В общем, на любой вкус. — На кого бы из них ты подрочил? — Бакуго без интереса перелистывал страницы журнала. Деку смущённо рассматривал девушек. В конце концов, он остановил свой выбор на какой-то миловидной азиатке с коричневым каре. Обычная среднестатистическая азиатка, со средней фигурой, средней внешностью. — Легко же тебе угодить, — он придвинул журнал поближе к Мидории. — Раз нравится — дрочи. А я посмотрю. — Каччан, может не надо? — Изуку отвёл глаза в сторону, стараясь не смотреть ни на азиатку с журнала, ни на Катсуки. — У тебя, кажется, нет права голоса, — Бакуго уже начинал злиться. — Л-ладно, хорошо... Мидория расстегнул пуговицу на штанах, ширинку, оттянул резинку трусов и достал член. Затем перевёл взгляд на фотографию девушки из журнала. Деку постарался сфокусироваться на ней и представить, что Катсуки здесь нет. Дрожащими руками он коснулся члена, обхватил его ладонью, сжав посильнее, а затем начал двигать рукой вверх-вниз. Проще всего было представить, что она делает ему минет. Становится на колени, берёт член в руки, медленными круговыми движениями облизывает головку. Затем вбирает член в рот. Сначала только до половины. Аккуратно, плавно. Затем отстраняется, вынимая его изо рта. Азиатка проводит языком по всей длине ствола, затем опять заглатывает член, но на этот раз до основания. То медленно, то быстро. Затем она начинает ускоряться. Из-за этих возбуждающих фантазий Изуку кончает себе в руку. Сперма на вид отвратительная. Мидория переводит взгляд на Бакуго. Кажется, он удовлетворён тем, что Деку пришлось так унизиться. Катсуки внимательно разглядывает порезы Мидории. Задерживается взглядом на выведенном как-то особо неловко словом «дерьмо» и, наконец, начинает разговор: — И зачем ты это делаешь? Ты считаешь себя дерьмом? Изуку молчит. — Я тебе сейчас врежу. — Да. Я себя ненавижу. Бакуго проводит пальцем по спине Изуку. Тот вздрагивает, но не отстраняется. — Идиот. Деку в очередной раз приходит к их привычному месту, облокачивается на холодную стену и слышит привычное: — Покупай свои, Деку, задолбал уже. Ничего не меняется, но его и так всё устраивает, поэтому он вынимает из пачки очередную сигарету и улыбается.