Часть 1
23 июля 2017 г. в 00:38
16 июня, 17:46.
Первое лето за многие годы, которое я проведу (надеюсь) без оружия в руках. Без приказов, миссий, людей в военной форме и явно не слишком полезных моему мозгу электрических процедур. И со Стивом. Первое лето с ним.
Я начал новый дневник с хороших новостей, как мне и хотелось. Теперь можно излагать плохие. То, что раньше мучило меня наяву, теперь терзает во сне, опять! Кажется, чем тише ночь, тем ярче эта чушь в моей голове. Я пишу об этом только сейчас, но началось это неделю с небольшим назад. Это Стив. Сначала он просто прятал свое беспокойство, а после все мне рассказал. Что со мной происходит, и в чем причина моего недосыпа. Я не просыпаюсь ночами, меня просто швыряет по кровати. Ну, это Стив так сказал, я же до сих пор уверен, что он преувеличивает. Но если нет, пусть вызовет на дом священника, изгоняющего бесов. Я так и сказал, но Стив не захотел посмеяться. Он слишком серьезен, а я совсем разучился шутить. Кажется, это нас обоих огорчает.
Позже, 21:18.
Стив увидел, что я начал портить своими бездумными каракулями новую тетрадь. Сразу спросил у меня, где предыдущая, дописанная, а потом — можно ли ее прочесть. Я снова не стал ему отказывать, у меня от него секретов нет. Это у нас что-то вроде нового хобби. Я смотрю, как Стив читает все мои мысли, которые я счел нужным оставить на бумаге, и мне нравится за ним наблюдать. Видеть, как он улыбается, или хмуро сводит брови, а потом его лицо разглаживается снова, и он делает какие-то замечания о том, что где-то я вспомнил совсем не так, как было на самом деле, и напоминает правильно, дополняет и освежает мою память, излагая все со своей точки зрения, потому что это тоже важно для меня. Или еще я вижу, как он читает какой-то момент, поднимает глаза и укоризненно смотрит на меня. «Ты слишком высокого мнения обо мне. Я всего лишь простой парень», — шепчет он. Тогда мне хочется вскочить на ноги, забрать у него дневник и настучать ему по голове.
Стив, персонально тебе, когда ты будешь читать это: ты самый особенный. Ты делаешь меня лучше. Я мог бы написать, что еще ты для меня делаешь, но тогда тетрадь закончится, и придется отдать тебе ее для прочтения, и ты опять будешь недоволен.
Конец посланию.
На сегодня хватит мыслей. Я вижу, как Стив открывает предыдущий дневник. У нас будет интересный вечер.
21 июня, 08:32.
Пять дней не строчить в дневник — ужас. Ужас то, что я так привык к этому девчачьему занятию. Ладно, не девчачьему. Это и правда помогает мне, наверное. Мысли и воспоминания у меня в башке вечно спутываются в адский комок. Тут они делятся на клубочки. Каждая мысль — в свой маленький клубочек. У кого-то в голове все по полочкам, у кого-то там архивы и стеллажи. У меня — клубочки. Надо спросить Стива, не увлекался ли я рукоделием в прошлом. Ну и тупая мысль. Самого себя рассмешил. А дневник правда помогает. Достаточно вытащить старые блокноты и сравнить. Все, что я записывал раньше — сумбурное, путанное, нервное. Чуть ли не на каждом листе перечеркано то, что не с первого раза получилось доходчиво изъяснить на бумаге. Сейчас все намного лучше.
Пять пропущенных дней — результат экстренного переезда из Америки в Канаду. Нас все еще хотят отловить и привлечь к ответственности. «Нас» — это говорит Стив. Я все еще думаю, что меня. Он-то здесь совершенно не при делах.
Сейчас мы в пригороде Квебека, в мотеле, и я совершенно перепутал день с ночью. А Стив угнал тачку. Совсем на него не похоже.
Я спал в машине, пока мы ехали, подменял Стива за рулем, потом снова спал. Стив говорил, что я был тих. Будто бы чем тревожнее обстановка, тем спокойнее я отдыхаю. Какая интересная теория. Надо нарваться на перестрелку и как следует выспаться. Это шутка, конечно же.
Сейчас я пишу, сидя в этом клоповнике, а Стив спит. Такой верзила, ему кровати не хватает. Его щетина бросается в глаза, обещает через неделю-две стать бородой. Стив или врет и ленится, или у него правда бритва затупилась. Почему нам никогда не хватает времени купить новые? Ах, да, мы же стараемся не отсвечивать.
22 июня, 23:56.
Мне тут не нравится. Но мы не в том положении, чтобы выбирать. Стив снял фермерский домик в какой-то глуши. Это глушь, без шуток, без преувеличений. Чтобы куда-то позвонить, нужно залезть на чердак, пробраться сквозь ворох пыльных вещей и вылезти на крышу. Где, если повезет, на пару минут можно поймать сигнал. Стив говорит, что это к лучшему. Я с ним согласен, ведь звонить нам некому.
Хозяин этого дома серьезно приболел, и его участок в этом сезоне останется невозделанным. Но Стив тут утром выдал, что хочет посадить картофель. Я хочу, чтобы он посадил свой неугомонный зад на стул и успокоился. Хорошо, что картошки уже нигде нет. Да и поздновато ее высаживать.
Я отвлекся. Впрочем, пора заканчивать. Солнце село.
23 июня, 17:10.
Ночь была ужасной.
Когда я жил один, в Бухаресте, некому было меня разбудить. Да, это все происходило со мной и там, когда я так успешно прятался ото всех и жил затворником и изгоем, пока не выманили клеветой. Я строчил свои сумбурные дневники, и все они были о Стиве. Теперь изменилось многое, в том числе и то, что я его вспомнил, и мне не нужно записывать о нем раз за разом. Я пишу все, что приходит в голову, а если ничего не приходит — пишу о том, что вижу.
Теперь эти сны… Они такие мучительные, что о них хочется забыть, но такие яркие, что хочется записать. Но я вернусь к началу и запишу о Стиве. Потому что это тот случай. Этой ночью меня снова, как он выразился в прошлый раз, швыряло по кровати. Ну, то есть, по дивану. Всякий раз пробуждение настигало меня по-разному, но всякий раз Стив держал меня за плечи. Помню, впервые он получил за это по лицу. Потом я, конечно, не без труда, но смог заставить себя не изображать мельницу, размахивая руками после пробуждения и сшибая все вокруг. Намерения напасть на Стива у меня тем более нет. Спасибо Ванде, которая пошуровала в моих извилинах. Убивать по приказу больше не хочется, но вот со снами девочка ничего сделать не смогла.
Я зациклен на этом? Я думаю об этом перед сном? Нет!
Я снова отвлекся.
Стив делает меня лучше, и я не знаю, как у него это получается. Я проснулся, а он стискивает мои плечи своими ручищами. Мне стало спокойно. В мгновение, будто он себе все забрал. Он что-то говорил, но я не помню, что именно. Это была такая ночь, после которой там, в Бухаресте, много месяцев назад мне необходимо было бы час сидеть и глубоко дышать, а потом открыть чертов дневник и записать «я Баки Барнс», и так десять раз, и еще десять раз, и еще, пока не иссякли бы силы в живой руке. А будь я левшой, не остановился бы до тех пор, пока не закончилась бы тетрадь или ручка.
Не в этот раз. В этот раз мне достаточно было услышать одно тревожное «Баки?», чтобы успокоиться.
Стив, когда ты будешь читать это… Меня не надо к мозгоправам, ты справляешься отлично.
Позже, 00:45.
А вот закрывать глаза и засыпать по-прежнему трудно.
Стив сопит поодаль, на развернутом кресле, а я на диване с выскочившими кое-где пружинами царапаю сюда свои бессонные мысли. В темноте. В окна ливень шумит и не дает сосредоточиться, из освещения только сверкающие на улице молнии. Когда в очередной раз освещает тетрадь у меня на коленях, я охереваю от красоты своих каракулей. А потом грохочет так, что окна дребезжат. А Стиву хоть бы хны! Еще бы захрапел для полной звуковой идиллии.
Я утомился. От ничегонеделания. Мы прячемся. Стив не хочет, чтобы меня лишали свободы, не хочет, ясное дело, и сам быть в чем-то ограничен. Но мы скачем, как зайцы, с кочки на кочку — из тусклого затишья в эпицентр какой-нибудь заварушки. Мы чего-то ждем.
Я больше не могу писать, в задницу это. Уезжаю за поля страниц.
25 июня, 22:17.
По этому видавшему виды дивану шибко не пошвыряешься — можно схлопотать пружину в задницу. Стив, наконец, улыбнулся моей шутке, а глаза все такие же серьезные. Он заставил меня этой ночью разместиться в кресле, но сам не ушел на диван. Усевшись на пол возле меня, положил локоть на край свободного места и опустил на него голову. И попросил рассказать, что мне снилось. Я тогда опешил и промолчал, и смутил этим Стива. Он поспешно покачал головой и сказал, что не надо.
Надо. Пусть я тогда не сказал. Читай это здесь.
Всякий раз, как дурной сон одолевает меня, я будто смотрю в зеркало. Оно отражает мою внешность, но я точно знаю, что не меня. А того парня с ледяными глазами и этим дурацким намордником на лице. Мне хватает выстрела, чтобы зеркало раскололось ко всем чертям. Тогда вокруг наступает тишина, и мне так хочется, чтобы я был в ней один, но это не так. Я будто в комнате, где меня могут видеть все, а я — никого. Мне шепчут со всех сторон, что-то пытаются внушить. «Мы позаботимся о тебе», — говорят они. Я не хочу слушать, а они продолжают.
«Мы позаботимся о твоей боли, добавив тебе новую. Мы заменим твои воспоминания, добавив тебе ложные. Мы проследим, чтобы кровь с твоих ладоней никогда не отмылась. Чтобы вода всегда была красной, а глаза — ледяными. Мы нацепим тебе намордник, потому что на твоем лице ему самое место. Подставь свое лицо, Солдат».
Я знаю, что почти срываю голос, но не помню, что именно я кричу в ответ.
Читай, Стив. И всегда смотри, кого ты держишь за плечи после пробуждения. Я так боюсь однажды проснуться не собой. Но в таком случае ты знаешь, что делать.
Конец посланию.
26 июня, 15:03.
Дожди продолжают размывать землю. Стива клонит в сон. Это почти всегда так. Я кое-как распечатал окно и надышался дождем вдоволь, а когда закрыл и повернулся лицом в комнату, то Стив уже дремал. Я полез в его рюкзак, хотелось заценить последние работы Стива. Я наткнулся на тетрадь, которую Стив купил себе для той же цели — ведение дневника. Говорил, что тоже хочет делиться со мной своими мыслями. Из чистого любопытства, готовый сразу же захлопнуть его, я открыл на первой странице и ничего не обнаружил. И это меня даже не удивило. Стив лучше потратит свой досуг и желание что-то делать на пару-тройку зарисовок. И точно: в скетчбуке несколько новых рисунков, и это лучше всего отражает то, о чем Стив думал или переживал. Он нарисовал Черную Вдову. Паука, не шпионку. От второй ни слуху, ни духу. Но Стив, ясное дело, переживает. Он переживает за всех, напрочь забывая о себе.
28 июня, 10:13.
Первый месяц лета подходит к концу.
«Тебе со мной скучно?», — спрашиваю я у Стива. Он выглядит отрешенным и усталым. Он так смешно удивляется и качает головой.
«Нет, конечно нет», — говорит он, и я тоже отмахиваюсь, мол, так, ерунда господствует в голове. Со мной может быть скучно. Стив поглядывает на дневник. Но он не дописан, так что Стив не возьмет его. Будет ждать.
Помогает ли мне эта писанина еще в чем-то, кроме того, что наводит порядок у меня в голове? Отчасти. Я будто с кем-то общаюсь, односторонне. Стив говорит, я буду менее отчужденным и асоциальным, когда появится необходимость общаться с людьми. Ага. То есть, сейчас у меня мозоль на пальце, а потом должна будет появиться на языке? Нет, пожалуй, я не болтлив. Оно и к лучшему. Болтун — находка для шпиона.
29 июня, 09:17.
Мне придется вырвать эти листы и сказать Стиву, что я пропустил и этот день. Вообще, трудно удержаться от лицемерия и лукавства, когда знаешь, что кто-то это прочтет. И я бы лукавил и лицемерил с кем угодно, но не со Стивом. И уж тем более не с самим собой. Я должен записать все как есть. Чтобы читать, пока не уничтожу. Стиву это читать будет как минимум странно. Хотя он, разумеется, ничего не скажет. Но все равно…
Я проснулся в половине четвертого утра. Стив навис надо мной с тревогой, вцепившись в мои плечи руками, выдал короткое «Баки», чтобы я угомонился, а я только спустя несколько секунд понял, что он пытается разобрать мой хрип. Я звал его, Стива. Я начинаю чувствовать себя виноватым за каждую его бессонную ночь, за каждое утро, когда тени под его глазами становятся на полтона темнее. Вместо того, чтобы тихо кошмарить, я кричу, я буквально требую у Стива его присутствия, зову его по имени. А он выдает такое очевидное «я здесь», что меня начинает одолевать истерия. Мне нужен мозгоправ. То есть, я не знаю, что мне нужно. Не знаю. Лекарство от дурных видений и шепота в голове? Пальцы на моих плечах. Тихое «Баки».
30 июня.
Я психопат. К черту все это.
3 июля, 19:43.
Я знаю, что Стив мне что-то говорит, вылавливая меня из лап ночных припадков. И я знаю, как сильно хочу это услышать в сознательном состоянии.
«Меня опять швыряло?» — смеялся я утром. Стив качал головой.
«Сегодня ты просто ерзал».
Ерзал на его нервах, ага. Серьезно, когда-нибудь я ему надоем, и тогда он сам сдаст меня в психушку. Я об этом ему не говорю. Даже в шутливой форме, боже упаси. Так и вижу, как он меняется в лице и начинает читать длинные лекции о том, как я ему дорог. И тогда каждое слово крошится мелким стеклом мне в душу. Потому что я не заслужил.
На носу очень важный день.
4 июля, 13:03.
Все чаще думаю, что и без того худая тетрадка вообще станет тонюсенькой. Но все чаще пишу то, что потом придется выдернуть. Вовсе не записывать я не могу, врать о чем-то, как упоминал прежде — тоже.
Стив терпеть не может, когда кто-то видит его слабость. За всю жизнь (я про жизнь до всего сумасшествия, что с нами стряслось) я всего один раз видел, как он плакал. Без единого звука и всхлипа, просто слезы лились из глаз. В день, когда не стало его матери. Один раз, когда я видел, один раз, когда он мне позволил видеть это, но это не значило, что тот раз был единственным. Но мне не узнать о том, сколько на самом деле раз Стив давал выход слезам.
К чему это я? Ах, да.
В полночь я подкрался к спящему Стиву и от души ущипнул его в бок. Реакция была незабываемой. Он вскрикнул от неожиданности, готовый к нападению, и я чуть заслуженно не схлопотал по физиономии. Я чуть громче, чем было можно, уведомил его, что он вплотную подгреб к столетнему рубежу своей жизни, с чем я его и поздравляю. Стив моргнул и рассмеялся.
Я не приготовил никакого подарка, и не без стыда признался в этом, обещая наверстать упущенное. Я обещал, что этим днем дождливая погода сделает перерыв, чтобы могло выглянуть солнце, потому что иначе в день его рождения и быть не может. Стив застенчиво фыркнул и отмахнулся. Его, сонного, теплого и счастливого, я сгреб в объятия. Мы обнимались молча без малого минут пять, и я клянусь, никто не узнает, что футболка на моем правом плече, куда доверчиво уткнулся Стив, чуть промокла.
«Ты обслюнявил мне плечо», — решил отшутиться я и взъерошил его волосы.
«Я задремал. Ты знаешь, я иногда пускаю слюни, когда сплю», — не моргнув, подыграл Стив. Никто и виду не подал. Ресницы его могли склеиться ото сна, а вовсе не от слез. И я успешно сделал вид, что так и подумал. Если Стиву так будет спокойнее.
Сейчас полдень, Стив уехал. За три километра отсюда автозаправка, там и магазин. Солнце, конечно же, светит, пусть даже поодаль висят тучи, все равно.
Позже, 15:56.
Стив вернулся. Говорит, люди празднуют День Независимости с размахом. Я безразлично пожал плечами. У нас свой праздник. Залпы фейерверков здесь будут не слышны, краски огней не видны, ну и плевать. Все равно теперь это больше похоже на выстрелы гаубиц, чем на торжественную оглушающую светомузыку из нашего сопливого детства.
Сегодня я больше не открою дневник.
6 июля, 02:47.
Стив только что уснул. После того, как вернул меня из моего персонального кошмара в нашу общую с ним явь. Здесь мне нравится больше, чем там. Здесь Стив живой.
Паническая атака? Расстройство сна? Посттравматические припадки? Какая разница, что из этого мучает меня, если избавления нет? Если это мучает еще и Стива заодно.
Сегодня не было зеркал. Был только мой окровавленный стальной кулак.
«Миссия завершена», — удовлетворенно шептали те же самые голоса. «Молодец, солдат, отлично, солдат. Хороший мальчик».
Ах, как же я вас ненавижу!
Подо мной лежал Стив, и на моем кулаке — его кровь. А на его лице нет живого места. Он — мое задание, которое теперь отмечено галочкой «завершено». В его сердце под моей живой ладонью жизни нет. Я ее забрал.
Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста. Только не вот это.
Я орал громче обычного во время пробуждения. Стив так сказал. Я звал его, но с таким отчаянием, будто пытался докричаться до царства мертвых. Я охрип, и я чувствую, как саднит мое горло.
«С этим нужно что-то делать», — грустно сказал Стив перед тем, как снова уснуть. Сдай меня в психушку, друг. Тут уже ничем не помочь, похоже.
7 июля.
Нам снова надо бежать.
26 июля, 06:12.
Сейчас мы в Индиане, в моем родном штате. И мне абсолютно нет до этого дела, потому что ровным счетом ничего отсюда я не помню. Мое детство, моя юность, мои победы и ошибки, мои синяки и первые поцелуи — это Бруклин. Я ничего не знаю про Индиану.
За все это время, что мы мотались в поисках пристанища, я думал о том, чего мне не хватает, чтобы я мучительно не метался во время дурных снов. Я додумался.
Картинка всегда была одна и та же: Стив тревожным изваянием стоял надо мной, или передо мной. Это первое, что я видел, когда просыпался. Теперь футболки можно было выжимать. А я так и не смог понять, что Стив говорит мне, бережно пробуждая ото сна.
Так вот. Я додумался до безумного вывода. Или кошмары совсем выжали мне мозги… Но, по-моему, Стив — мой ловец снов. Живой, сильный и действенный. Ничего общего с индейской побрякушкой. Он работает по другому принципу. Вылавливает меня из этого мутного кошмарного водоворота.
«Как мне тебя благодарить?» — шептал я ему, когда он снова стискивал меня за плечи, едва я начинал беспокойно ворочаться. Прошлой ночью я даже ничего не увидел толком. Стив разбудил и внушил спокойствие.
«Ты не должен меня благодарить», — ответил он и сгреб меня к себе, обнимая.
С той ночи все перевернулось с ног на голову.
27 июля, 23:16.
Мне не спится, а Стив настаивает, чтобы я лег. А я упрямо царапаю в дневник, хотя мыслей-то особо и нет, чтобы их излагать здесь.
«Я же знаю, что меня ждет, когда я усну», — возразил я Стиву, и это было как-то даже слишком уныло.
«Но я же буду рядом».
Я всю жизнь этого хотел.
28 июля, 18:13.
Стив не разрешает мне смотреть телек или рыться в новостях. Мы даже свалили из забегаловки, потому что у них там телевизор транслировал федеральный канал с новостями. К моему удивлению, обошлось без наших разыскиваемых лиц. А может Стив уволок меня прежде, чем нас показали.
Да нас теперь и не узнать. Я обкорнал свои патлы еще в Канаде, а подбородок Стива оброс. Кепку Стив почти не снимает, только надвигает козырек на глаза, пониже, хмуро глядя из-под него. А вот когда он смотрит на меня и говорит со мной, его взгляд всегда смягчается и теплеет. Неужели я и это заслужил?
Позже, 21:16.
Такая жара, стояла днем, а сейчас снова ливень с грозой. С ума сойти от этой погоды. Мы заселились, кстати, в какой-то дыре на окраине Ричмонда. Вернее будет сказать, не заселились, а остановились на пару-тройку (может, больше) дней. И тут, в полупустой квартирке, где, несмотря на отсутствие половины вещей из интерьера, все равно тесно, Стив начал меня смешить.
«Когда-то все закончится. Команду снова созовут, и ты там будешь нужен», — говорил он. Я начал фыркать.
«Как телеге пятое колесо. У вас уже есть меткий стрелок», — пришлось мне напомнить о Бартоне. Славный парень он, этот Бартон.
«Два стрелка — еще лучше», — как всегда упрямо возразил Стив.
«Куда денешь мистера Старка с его лютой обидой?»
На этот раз мне было не смешно. Да и Стив тоже промолчал. А я понял, что ему до чертиков надоела такая жизнь. Мотаться по городам, не быть необходимым для людей — это все не для Стива.
Он достал свой блокнот и начал рисовать с отстраненным взглядом. Я не спрашивал его больше ни о чем. Как хорошо, что мы умеем еще и молчать друг с другом. Я бы свихнулся окончательно, если бы тишина между нами тяготила.
29 июля, 01:17.
Вставьте мне спички в глаза, как это сделал тот забавный кот из мультика. Я хочу спать, но не хочу видеть всю эту чушь из моего боевого прошлого, поставленную на повтор. Почему я не могу помнить только Стива? Почему я должен помнить не только хорошее, но и плохое?
Позже, 07:19.
Стив поймал меня, когда я падал. Тут, во сне. Не тогда, но сейчас. Он шептал и уговаривал, словно хотел угомонить маленького ребенка. У меня снова саднило в горле, и я не знаю, насколько громко я орал в этот раз, когда проваливался в непроглядную тьму. Там не было даже снега, не было скал. Только мои распростертые вверх руки, которым не за что было ухватиться.
Да, да, черт возьми, я прекрасно помню о своей беде. Может, не надо подсовывать все эти страсти мне во сны? Минутку, кого я об этом прошу? Да черт его знает.
Кошмары пробуждают острое желание напиться.
Я помню, что плечо горело под пальцами Стива, когда он снова держал меня. У меня в голове была кошмарная каша, а он прижал меня к себе, и все сразу встало на свои места: я Баки Барнс, он Стив Роджерс, и мы в международном розыске. Последнее портит все впечатления.
Вот еще что… Стив рассказал, что я долго фокусирую взгляд. Будто что-то тянет меня обратно, и едва я закрою глаза, как все повторится.
«Ты во сне осознаешь себя собой?» — осторожно спросил у меня Стив. А я опять замешкался с ответом, потому что это сложный вопрос. Но в итоге я ответил, что не всегда. Сны — то ведь часть подсознания? Эфемерная, непостоянная, основанная на воспоминаниях и впечатлениях? Я не знаю точно, да и не хочу знать. Раньше у меня в голове хозяйничали двое: я настоящий, точнее то, что от меня осталось, и тот, другой, агрессивный и безжалостный. Когда другого выставили с вещами на выход, остался только я. Но воспоминания о другом находят лазейку в сны, а за ними вереницей прет то, что с ним связано. Стив, вероятно, задает такие вопросы, потому что чувствует это. А может, он видит иногда что-то в моем взгляде, который я фокусирую мучительно долго, пытаясь сморгнуть остатки кошмара. Я спросил и об этом. Стив долго хмурился и кусал губы.
«Я вижу борьбу. Ты будто борешься за право проснуться самим собой. И пару раз я видел совсем не твой взгляд. Но ты справляешься. Скоро это закончится», — завершил Стив свои слова утешением, но мне нисколько не полегчало.
Разбор полетов окончен. От того, что я в этом ковыряюсь, оно не прекратится. Рассуждения бесполезны.
3 августа, 16:08.
Последний месяц лета. Я расстроен, словно школьник, у которого закончились каникулы. Но все на деле проще — я абсолютно не соскучился по зиме.
Ночами стало легче. Совсем немного. Надолго ли?
Стив посмеялся, услышав, как я его окрестил. «Ловец снов».
«Скорее уж кошмаров», — возразил он. А мне ничего не оставалось, кроме как пожать плечами.
Мне казалось, что мне терпимо жилось в бегах без него. Без Стива. Чем я думал, когда считал это нормальной жизнью? Ах, да, я держался от него подальше сначала потому, что ни черта о нем не помнил, а потом — из соображений его же безопасности. Почему ничто не терзало меня, когда я был вдали от человека, так действующего на меня? Ах, нет, терзало. Рука так и тянулась к пистолету, чтобы приставить его виску и спустить курок. Это бы изменило все. С этим бы все завершилось.
Кажется, я опять написал лишнего. Этот день тоже надо выдернуть. Потом.
5 августа, 18:35.
Ничего выдергивать не надо. Стив не будет читать этот дневник. Конечно, спросит, в чем дело, когда узнает, что я сжег тетрадь целиком… Но здесь слишком много того, что его расстроит, или… просто того, что он может не понять.
Сегодня ночью Стиву пришлось меня встряхнуть, как следует, чтобы я пришел в себя. Я снова его звал, а он был таким измученным, что я зубами заскрипел от злобы на самого себя и на свои дебильные припадки. Я промямлил какое-то извинение, а он даже слушать не стал. Сграбастал меня в тиски и внушил покой.
Кажется, мне это необходимо.
13 августа, 06:12.
Мы в Бронксе. Максимально резкий и торопливый переезд. Нас едва не обнаружили, но все в норме, оторвались.
Я отдохнул от дневника. Мои записи, кстати, иногда становятся все короче и короче. Стив недоволен. Сказал еще об одном плюсе ведения записей — укрепление памяти. Сказал, что все, что я сюда запишу, лучше запомнится. Вот уж не знаю, радоваться или огорчаться. Многое я пишу сюда с целью забыть, надеясь, что если что-то неприятное найдет место на бумаге, то покинет мою голову. Память — мой злейший враг. Даже когда она спит.
15 августа, 17:58.
Ночами ничего не меняется. Стив вытаскивает меня из моих идиотских кошмаров и покачивает в своих объятиях.
У меня тайный умысел. Я хочу знать, что он говорит мне. Как все приходит к моему пробуждению. Я выберу ночь и сымитирую кошмар. Но я всегда был очень плохим актером. Хотя притворяться у меня явно получалось лучше, чем у Стива — лгать.
18 августа, 12:23.
Не уснуть и не метаться от настоящего кошмара получилось только сегодня ночью. Я примерно запомнил, как вел себя в полусонном припадке, и постарался повторить это. Вначале тихо, но потом более громко и почему-то хрипло начал звать Стива по имени. Стремно было имитировать панический приступ, постоянно думая, что Стив сейчас раскусит мой обман.
Стив не раскусил. Мой доверчивый, сонный Стив с огромным, добрым и терпеливым сердцем. Он тихо охнул, проснувшись, пришел ко мне, в одно мгновение преодолев расстояние между нашими койками, стоящими по разным углам съемной комнаты.
Стив навис надо мной. Я так ясно чувствовал его близкое присутствие, его тревогу и его запах после вечернего душа. Ладони его легли на мои плечи, и я на секунду забыл, что нужно прикидываться припадочным.
На каждое мое «Стив» он отвечал «я здесь». Его пальцы гладили меня по волосам, потом возвращались на плечи и трясли. Он ничего не говорил. Одно-единственное «я здесь». Кажется, я должен был быть разочарован. Я не был. Он целовал меня в лоб. Прижимался губами, слегка касаясь моего носа щетинистым подбородком. А потом вновь встряхнул за плечи. Я проморгался и открыл глаза, уставившись на него. Спросонья прежде я не замечал, сколько боли в его глазах, и не оправдывало меня даже то, что было темно.
«Убей меня», — только и получилось прохрипеть у меня, и я то ли сгорал от стыда, то ли просто сгорал. А он нахмурился до глубокой складки между бровей.
«Зачем ты так со мной?»
Это все, что он сказал. Я думал, он меня раскусил. Но его, как я понял потом, ранили слова.
Я уснул в его объятиях — он не захотел уходить. Я думал, после одной из прошлых ночей все кувыркнулось с ног на голову, но как же я ошибался. После этой.
22 августа, 01:12.
Стив не догадался о фальшивом кошмаре. А настоящие прекратились. Стив, ожидаемо, счастлив, ну, а я — потрясен. Меня мучает желание, прямо как в детстве, спрятать лицо в ладони и заявить, что я так не играю. Глупости.
Мы в Шотландии, уже сутки. В Штатах долго не просидишь. Я жутко невезуч.
«Как бороться с невезением?»
Стиву было скучно. Он начал перечислять в ответ на мой вышеупомянутый вопрос способы привлечь везение. Было потешно.
«Встать с той ноги? Ты встаешь сразу на обе? Ясно. Подбросить монетку на удачу? Чушь? Кроличья лапка тоже чушь? Что насчет самовнушения в том, что тебе повезет? К слову, знать бы, в чем конкретно тебе не везет…»
Я не ответил. Стив засыпал меня смешными и бредовыми приметами. Я мотал головой.
«Ну, я даже и не знаю тогда. Ирландца поцелуй», — устало буркнул он и ушел в ближайшую фастфудную за перекусом.
Очень смешно.
Мне не везет в том, что ты уже пятую ночь меня не целуешь по причине отсутствия у меня ночных кошмаров. Господи, зачем я родился таким идиотом?
26 августа, 03:22.
Мне это все еще необходимо. Его присутствие. Что со мной не так? Я сплю с минимальным количеством кошмаров, и если и вижу что-то во сне, то не такое страшное, что заставило бы меня оцепенеть, или наоборот, начать буянить.
Стив доволен моим относительно спокойным сном. И он может отдыхать спокойно. Хотя, вообще-то, мы не отдыхаем спокойно. Сон все время чуткий. Мы привыкли ожидать опасность, подскакивать, чуть что, и сразу за оружие. А тут еще и мои кошмары добавляли тревоги в наши ночи.
Я больше не хочу вести дневник. Теперь, когда я собираюсь спалить все это к чертям, я не вижу в этом смысла. Не более, чем пачканье бумаги. Но эту тетрадь я допишу. Мои мысли станут яснее, быть может, и мозги когда-нибудь встанут на место. Но эта дневниковая терапия мне не по душе больше.
Прежде у меня не было тайн от Стива, а теперь появилась одна. Все, о чем язык не повернется сказать, рука не дрогнет и запишет здесь, на бумаге. Но я предпочитаю хранить тайны в голове, хоть это тоже так себе по надежности хранитель. Но я не хочу больше вести дневник. А тут до конца совсем немного осталось.
27 августа, 11:16.
Я сделал это снова. Сегодня ночью. Я заставил Стива еще раз побыть моим ловцом кошмаров. Фальшивых кошмаров. Он снова проявил свою заботу, а я снова наполнился ею до краев, в который раз подтверждая собственную мысль о том, что мне все это необходимо, как дышать.
Эгоизм во мне кричал, что это как раз то, чего меня лишали все эти годы, так что ничего плохого в этом нет. Совесть же грызла тем, что я не жалею Стива и поступаю мерзко. Я не знал, кого слушать, и закрылся ото всех. Я молча засыпал в руках у своего друга, одну за другой собирая пылинки воспоминаний. Со Стивом моя память становилась моим союзником.
Позже, 23:19.
Лето подходит к концу. В последние дни печет так сильно, будто солнце компенсирует этим те дни, когда нам приходилось любоваться дождем и мокнуть под ним. Стив знает, что на этом месте нам осталось сидеть недолго. С первым осенним днем мы покинем Шотландию. Стив хочет в Италию, и не хочет прощаться с летом. Как и я.
30 августа, 19:15.
Перечеркал три страницы, неверно излагая свои мысли, и тем самым приблизил конец тетрадки. Да я и сейчас не знаю, с чего начать.
То, что в последнее время мне остро необходимо, я могу получать только ночью, вынуждая Стива верить моим ложным припадкам. А днем он будто боится дотронуться до меня лишний раз. Нет, мы не избегаем друг друга. Просто теперь я знаю, что не только у меня, но и у Стива есть тайна, которую он скрывает. И он не знает, что я в курсе о ней. Это более чем нечестно.
31 августа, 07:13.
Я точно дурак. Я мог все испортить. Или я и так все испортил, пока не знаю. Я мог загнать все в такую глубокую задницу, что…
Прошлой ночью я дал понять Стиву, что не сплю. Что меня не терзают тупые истерические припадки с веселыми картинками из гидры.
Я звал его по имени. Я трясся от нервозного страха все запороть, а он думал, что от кошмара. Он опять стискивал мои плечи, пальцами перебирал в снова чуть отросших волосах. Кажется, тогда я понял, что не хотел бы, чтобы кошмары заканчивались, лишь бы была возможность еще раз уткнуться в его грудь и сбросить с плеч тяжесть своих видений. И, кажется, он только и ждал момента, когда я почувствую его губы на своем горячем лбу.
Я вскрыл свой обман, когда он шептал между короткими поцелуями, что скорее отдаст свою жизнь, чем оставит меня еще раз. Я не знаю, чем для Стива был мой ясный взгляд, без следов сна и отголосков кошмара в нем — наградой, или наказанием. У меня в горле застрял такой ком, что ни туда, ни сюда. А он набрал воздуха в легкие и с безнадежной решимостью, будто совал голову в дыру гильотины, потому что пути назад уже нет, поцеловал меня.
Мы тут свихнулись в этом двадцать первом веке, черт бы его побрал. Мы оба, потому что я ответил. И получил сполна то, чего мне так не хватало.
«Почему только сейчас?» — спросил он меня ближе к рассвету. Я опять промолчал.
Почему только сейчас, когда была масса других шансов, и не только этой ночью, этим летом, но и во всей нашей чертовой жизни?
Хм, не знаю.
Потому что я слепой? Потому что я идиот? Или ты. Или мы оба.
Потому что мы боялись все испортить. Ну да.
Я был бы не прочь порассуждать об этом, да тетрадка закончится. Ручка спотыкается на каждом слове, израсходовав весь запас чернил.
Стива сейчас нет дома. Утром он куда-то ушел, ничего не сказав. Он даже не будил меня. Если он не вернется — то так мне и надо. Но тогда я не знаю, что буду делать. Не знаю.
Позже, 16:53.
Он вернулся. Посидеть и подумать в одиночестве подальше друг от друга оказалось полезным занятием. Увидеться после этого вновь, но взглянуть друг на друга уже по-другому. Как мне теперь от него отвыкать, если нас снова судьба разбросает по разным частям света? Как мне снова научиться жить без него, если… Если? Я же такой, сука, везучий на неприятности. Ну, хотя может теперь с везением будет все в порядке?
6 сентября, 16:38.
Стив видит, что я царапаю еле живой ручкой на последнем листе дневника. Я все еще держусь за идею сжечь тетрадь, но думаю и о том, что теперь здесь нет секрета, который я прятал бы от Стива. Ну, разве что пару страниц с тем, что его расстроит, можно выдернуть.
Мы в Тоскане.
«Вы там в бегах, или прохлаждаетесь?» — с возмущением бурчала Романова, когда звонила из Петербурга. На фоне ее голоса хлестал ливень, и нетрудно было догадаться, что Вдова хочет в Италию. Кто ж сюда не хочет? Хорошо, я обещал Стиву не злорадствовать. Мы же и впрямь не прохлаждаемся.
Я не буду больше вести дневник. Да, я лишу Стива возможности прочесть мои мысли, воспоминания и прочий бред. Я лучше скажу ему лично все то, что побывало у меня в голове за весь день. Скажу, засыпая у него под боком, лишенный своих ночных кошмаров. Об этом лишении не жалеем ни я, ни он.
Стив смешно возмутился, когда услышал, что я хочу спалить дневник, и теперь пытается стянуть его у меня при каждом удобном случае. Места осталось совсем мало, почерк у меня уже бисерный, и я не придумал концовки лучше, чем…
Роджерс, ты сопляк. Больше жизни — вот как я люблю тебя.
Конец посланию.