Не страшно

Нате на станции нравилось страшно. Деревья чуть слышно шелестели в жарком майском воздухе, море шумно облизывало галечные безлюдные пляжи, птицы по утрам пели так громко под её окном, что она за неделю снова научилась различать по голосам зяблика и черного дрозда - и это при том, что орнитологией занималась последний раз лет шесть назад, а на зачёте потом задумчиво кусала губы и с трудом могла узнать разве что десяток птичьих голосов. Теперь же, когда в ветвях с шумным треском кто-то тяжело снимался с места, она по проблеску голубенького зеркальца перьев узнавала соек - просто потому что природа здесь подступала так близко, что невозможно было не смотреть - и не остаться совершенно ей очарованной. И люди, люди вокруг были - удивительные, по-настоящему замечательные. За завтраком заботливо подливали ей заварку в опустевшую чашку или рассказывали, где ей еще имело смысл поискать диатомей и другие водоросли - кто помнил маленькие болотца в сердце лесов, кто ловил головастиков в не пересыхавшей всё лето огромной мутной луже и был готов теперь её проводить за пробами - Ленка же, молодая сотрудница станции, с которой они делили дом, просто ободряюще улыбалась нервничавшей первые дни Нате и потихоньку помогала ей влиться в местную жизнь. У Ленки было чудесное живое лицо и светлые, сильно выгоревшие на солнце непослушные кудри, и через несколько дней Ната с леденящим душу ужасом осознала, насколько тянулась к ней, искала её общества, улыбалась ей против воли - наверняка ужасно глупо смотрелось, Ната была почти уверена - и слишком близко принимала к сердцу то, с какой удивительной нежностью та смотрела на своего Сашку. Честно, у Наты давно, еще со времен первых курсов не было таких стремительных и таких абсолютно бесперспективных влюбленностей - хуже, чем во всех романтических комедиях, вместе взятых. В тех хотя бы был гарантирован счастливый финал, Нате же будущее рисовалось достаточно беспросветным - вечно она отдавала своё сердце кому-нибудь безнадежно, по всем параметрам, нормальному. Впрочем, Ната, осознавая собственные нулевые перспективы, только увлечённее взялась за работу - в кои-то веки на неё не смотрели снисходительно как на молодого, слишком молодого специалиста - и уже в первую неделю обошла всю пристанционную территорию и собрала несколько морских проб. Составление регионального определителя - для начала пробного, для студентов, проходящих здесь летом практику - представлялось ей делом пугающе неподъёмным. Но одно лишь то, что ей доверили подобное, делало её практически счастливой. Ната была, может, не слишком талантливой, но старательности ей было не занимать; и, как показывала жизнь, порой второе оказывалось важнее. Послышался мягкий хлопок деревянной двери, плотно подогнанной по размерам к дверному проёму, и в дом вошла Ленка, придерживая плечом у уха телефон. Она, улыбаясь невидимому собеседнику, которого внимательно слушала, приветливо кивнула выглянувшей из комнаты Нате. - Да, всё в порядке, - улыбаясь, сообщала Ленка в трубку, при этом стягивая с ног перепачканные грязью кроссовки. - Очень ждём, когда ты наконец защитишься и приедешь. А? Ага, да. Хорошо. Нет, совсем бирюком стал, говорит, работает. Я думаю, скучает, просто не признается ни за что, сам понимаешь. Ленка выслушала ответ и коротко, радостно рассмеялась. Ната против воли подумала о том, что с ней та никогда не смеялась вот так - так, чтобы щемило сердце от чужой радости, от того, что кто-то готов разделить её с тобой, только вежливо улыбалась, словно Ната была одной из сотен, тысяч виданных ей за жизнь людей. Папоротник нежно зеленел в ясном утреннем свете, освещаемый лучами солнца, скользившими по скату покосившейся крыши. Крапива крепко жгла ноги, оставляя звездные россыпи нежно-алых волдырей даже сквозь штаны. Ната осторожно шагала по битому кирпичу и размокшим доскам, не обращая внимания на разгоравшийся зуд, пожаром разбегавшийся по коже. Бурьян поднимался ей по пояс, кое-где и вовсе доходя до груди. На днях Ната обнаружила этот древний заброшенный участок прямо в сердце невысокого фисташкового редколесья; забор, когда-то давно выкрашенный светлой краской, теперь облупился и перекосился, кое-где и вовсе повалившись в высокую траву. За забором трава заросла всё, уходя ясной зеленью листьев и мелкими сорными цветами в небо, и поверх был виден только огромный старый деревянный дом с флигелями и резными деревянными украшениями над окнами и покосившиеся, местами просевшие старые крыши других, совсем приземистых построек. Под козырек крыши бывшего когда-то нарядным дома то и дело суетливо ныряла пара ласточек - Ната, конечно, не знала наверняка, но, кажется, смогла разглядеть краешек свитого в уголке гнезда. Ласточек в этих местах было очень много - она видела несколько пар еще по дороге, пока пробиралась мимо разрушенных деревянных домов, невысоких и откровенно заброшенных, заросших, словно последний человек покинул эту деревню не меньше полувека назад. Интересно, куда подевались все люди - и почему никто ей не рассказал о целом поселке невдалеке от станции? До него было чуть больше часа пешком, но выглядел он так, словно Ната случайно наткнулась в своих поисках на деревню-призрак. Хотя её и охватывала легкая нервная дрожь при виде черных провалов окон и проросшей сквозь крыши травы, это место Нату по-своему очаровывало. И где-то, где-то очень глубоко в душе она надеялась, что оно действительно окажется каким-нибудь непростым, потому что, чёрт возьми, если и были на земле места, при взгляде на которые отчаянно хотелось поверить хоть во что-нибудь необыкновенное, то потерянная деревня в причерноморском заповеднике была таким местом. Стены большого дома были слегка отсыревшими у земли - Ната, в тот первый раз, опасливо пробралась на участок, проклиная короткие шорты, совсем не защищавшие её от такой высокой травы, отвела ногой высокую крапиву и проверила; на всякий случай, соскребла зеленоватый налёт с подгнивавших бревен и пообещала себе вернуться сюда еще раз, только правильно одетой. И теперь - вернулась, буквально на следующий день. Один из охранников заповедника, у которого она на всякий случай накануне справилась о заброшенном селении, пожал плечами - он не то что деревни, он даже ни одного дома в тех местах вспомнить не мог, если, конечно, Ната не напутала. Пожал плечами только и сказал, что, если она всё правильно рассказала, то наверняка дом забросили, когда территорию заповедника пару десятилетий назад значительно расширили в ту сторону. Ната моментально почувствовала тревожную неувязку - охранник говорил медленно, то и дело теряя собственную мысль, и говорил скорее про один-единственный дом, о чем-то вроде дачи, хотя Ната точно описывала ему и деревню, и старую усадьбу. Когда наутро она при встрече коротко спросила его, не вспомнил ли он еще чего за ночь про заброшенный дом, тот посмотрел на неё с откровенным недоумением и попросил объяснить, о чём она говорит. И вот теперь, когда Ната медленно пробиралась вдоль высоких деревянных стен, мысли её снова и снова возвращались к этой истории. Она жалела, что не поддалась утром своему первому порыву - рассказать о деревне кому-нибудь другому, и посмотреть, не отторгнет ли и их память через пару часов её существование - и убедила себя, что в такую чепуху поверит только ребенок, а ей, взрослому, рационально мыслящему человеку, было ни к чему. Пусть ей и хотелось поверить больше всего на свете. Невдалеке, среди бурьяна, поглотившего весь участок, она заметила промельк чего-то темного, слишком маленького и приземистого для крыши дома; продираться сквозь хрусткие зеленые стебли, подымавшиеся над землей по грудь, не хотелось, но любопытство брало верх. Ната в детстве была страшной трусихой - и сейчас чувствовала, как по спине то и дело продирает мурашками, пробегает холодок по загривку, стоило только вспомнить все страшные истории про заброшенные дома, в которых умерли их хозяева, или про сараи, в стены которых по ночам скреблись когтистые чудовища. В детстве она ни разу не набралась храбрости полезть с отчаянно выделывашимися мальчишками через какой-нибудь перекошенный, размокший от дождей трухлявый забор, чтобы заглянуть в грязные окошки или, чем черт не шутит, забраться сквозь провалы разбитых окон внутрь. Было страшно, но даже сильнее в груди жглось острое любопытство - этот дом явно когда-то был невероятно красивым, чем-то вроде деревенских усадеб прошлых веков. Не то что бы Ната разбиралась, конечно, но вдалеке виднелись деревянные постройки, сараи и маленькие дома, словно и правда приусадебные хозяйственные постройки. Ната помнила, как еще в школе ездила смотреть что-то подобное на экскурсии с классом и чуть не умерла со скуки, слушая благообразных сотрудников усадьбы-музея. Но это было давно. И уж точно их возили не в заброшенные усадьбы, существование которых людям не удавалось удержать в памяти. Ната шумно выдохнула через нос, напоминая себе, что она уже стала взрослой что ни одно несуществующее чудовище напугать её не могло. Уж тем более на территории заброшенной барской усадьбы в лесной глуши, которая и опустела-то наверняка в своё время из-за какой-нибудь эпидемии, а выжившие покинули свои дома в поисках лучшей жизни, а не из-за мистической силы. Крапива и какая-то душистая сорная трава ломались под сапогами, возвращая её в реальность, пока она протискивалась, как в детстве задрав руки над головой, чтобы поменьше обжигаться. Трава хлестала по высоким голенищам, прошлогодние сухие стебли хрустко ломались под ногами, нарушая пугающую тишину - вокруг не пели птицы, не стрекотали насекомые, стоял мертвый штиль. Ната пробралась мимо длинного крыла дома с провалившейся крышей и поняла, что темным пятном, увиденным ей издалека, был полуразвалившийся ворот широкого и приземистого колодца. Доски, разъеденные временем и дождем, почернели и разбухли, кое-где покрывшись прозеленью - скорее всего, налётом цианобактерий, отметила Ната почти автоматически - цепь на вороте проржавела и свисала коротким оборванным концом. Ната прикусила губу: про колодцы в детстве она слышала много страшных историй, и такой - заброшенный, старый, перемолотый в челюстях беспощадного времени - такой колодец живо напоминал ей обо всём, чего она боялась больше десяти лет назад. Она вздохнула - зеленый налёт на крыше колодца мог оказаться тем, что она искала. Она осторожно прошла через остатки бурьяна, расступавшегося перед колодцем - земля перед ним была замощена камнем - и с удивлением отметила, что сруб колодца, уходивший в землю, был деревянным - она, кажется, деревянные колодцы видела только на картинках. Сруб был широким, и его венчала когда-то явно любовно вытесанная крышка, доски которой разошлись от времени и теперь крышка чернела прогнившей древесиной. Серую и черную гниль, которую она видела, тоже, кстати, стоило собрать в качестве образцов. Ната осторожно склонилась над колодцем, соскабливая карманным ножом налёт с разных частей колодца, и только закончив, решилась чуть сдвинуть крышку в сторону, заглянуть внутрь, поборов свои смешные детские страхи - пора было взрослеть. Оказалось, крышка была приколочена к срубу гвоздями, проржавевшими от дождей, и потому не тронулась с места. Время, однако, сделало своё дело, разъев дерево, так что гвозди вышли легко, разве что перепачкав ржавчиной пальцы. Крышка шла тяжело, оставляя темные влажные следы на руках, и дерево под пальцами попросту крошилось. Одна из досок переломилась и медленно упала в душную черноту колодца, из которого веяло затхлостью и временем; Ната с замиранием ждала, когда же раздастся плеск упавшей в воду доски, но услышала только глухой шлепок, словно та встретила лишь влажный песок или глину на дне. Ната заглянула в образовавшийся просвет, но солнце в тот день упрямо пряталось за бежавшими по небу облаками, отказываясь освещать пересохший древний колодец - даже приглядевшись, Ната не могла ничего толком различить внизу. Она тихо крикнула в колодец, как когда-то в детстве, но эха к ней почти не вернулось - только вдруг померещилось какое-то быстрое шевеление внизу, проблеск чего-то светлого, и Ната судорожно отпрянула от колодца, испуганно чертыхнувшись. Сердце стучало где-то в горле. Тишина вокруг показалась неожиданно тревожной, солнечная каемка легких летних облаков слепила глаза после полумрака, к которому она так старательно приглядывалась, так что захотелось сказать хоть что-нибудь, просто чтобы услышать свой голос, убедиться в реальности происходящего; Ната огляделась, пытаясь взять себя в руки, и заметила на камнях у колодца и в щелях между бревен блестевшие на солнце крупные чешуйки - для ужей слишком крупные, да и цвета были не подходящего - коричневые, с белёсыми, почти перламутровыми прожилками. Такие странные, словно человек разрисовал - Ната не могла припомнить со времен обучения ни у кого такой красивой чешуи. Да и на Чёрном море вариантов было мало - ей даже говорили недавно, что тут змей почти нет, разве что интерес представляли достаточно крупные желтобрюхие полоза. Ната, если честно, сомневалась, что они были настолько крупными. Напевая для успокоения дрожащим голосом какую-то детскую песенку, она торопливо опустилась на колени, чтобы собрать чешуйки и взять с собой. Ната какое-то время сомневалась. Но найденная днём чешуя - еще несколько пластинок она нашла вокруг колодца в высокой траве - жглась в кармане незаданными вопросами, и Ната никак не могла сосредоточиться на собранном днём материале, требовавшем определения. К Ленке, если честно, лишний раз подойти было тревожно - вдруг заметит, какими Ната на неё глазами смотрит? С другой стороны, никого кроме Ленки за эти стремительно пролетавшие дни она толком и не узнала; а с ней - делили же они один дом, и Лена всегда ей приветливо улыбалась, предлагала любую помощь - почему бы не воспользоваться? В конце концов, возможно, она нашла действительно что-то стоившее внимания, и теперь мучительно ждала, чтобы её в этом разубедили. Увидев из окна пустовавшей во время отсутствия студентов лаборатории Ленку, выбравшуюся погреться на солнце - та не курила, но с усмешкой заявляла, что перекуры положены всем - Ната торопливо выскочила на улицу, сжав чешую в кармане. - Я знаю, ты ботаник, - как можно беззаботнее начала Ната, подойдя поближе и усаживаясь на лавку верхом, - но вдруг? Или вот Сашка твой зоолог. - Он по беспам*, - отмахнулась Ленка. - Но давай, что там? - В общем, - пожевала губами Ната, чувствуя, что от волнения сжала ладонь слишком крепко, и теперь острые края чешуек впивались в нежную кожу пальцев, - я тут нашла заброшенный колодец. - Где? - удивилась Ленка. - На станции? - Нет, - отмахнулась Ната, наконец вынимая руку из кармана, - там, к северу… к северо-востоку от станции, что ли? В общем, прямо в лесу. Там еще дома были рядом полуразрушенные. Ленка поглядела на неё с сомнением. - Не видела никогда? - осторожно поинтересовалась Ната. - Там деревня целая. Ленка медленно покачала головой. - Показывай. Что ты там нашла такого интересного, что тебе зоолог нужен? - Вот, - коротко сказала Ната, наконец, разжав кулак. Ленка долго разглядывала крупную, местами прозрачную болотно-коричневую чешую, хмурилась, скребла ногтём; поглядела на просвет и, тихо окликнув Нату, показала: - Смотри, какие тут на чешуе насечки, если на свет посмотреть. - Ого, - присвистнула Ната, - интересно, откуда? - впрочем, Нате показалось, что протянула она это без должного энтузиазма. Ей было интересно, правда было - но гораздо отчетливее она теперь припоминала свой страх при виде движения на дне пересохшего колодца. Одна она туда не вернется. Ленка долго, пристально поглядела на неё, а затем склонилась ближе, почти к самому уху, так что шею обдало её горячим, удивительно горячим дыханием и заговорщическим шёпотом спросила: - Покажешь мне? - Что? - не поняла Ната. - Хозяина чешуи. - Что? - Ната вздрогнула, и только потом поняла, что Ленка не знала, что ей пришлось увидеть и пережить. Это был просто вопрос. - Ты же его видела? - глаза Ленки горели каким-то удивительно азартным огнём. Ната почувствовала, что глядит на Ленку уже как на сумасшедшую. Да, она видела чей-то темный чешуйчатый хвост - предположительно - и проблеск мелово-белой… кожи? Вряд ли, она смутную белую тень едва разглядела, но было похоже на человеческий бок. Только она не сумасшедшая, чтобы об этом вслух говорить - её ведь спрашивали, наверняка решив, что она нашла какого-нибудь варана, или кто тут еще водился? - Я никого… ничего не видела, - покачала головой Ната. Хотелось бы ей, чтобы это было правдой. - Но место там влажное, может, и живет какая-нибудь редкая змея. - Пошли, - велела вдруг Ленка, поднимаясь на ноги. - Пойдем-пойдем. И чешую свою бери. - Куда? - встревожилась Ната. - К зоологу, - загадочно улыбнулась Ленка. Ната понадеялась, что не к Сашке. Потому что видеть, с какой нежностью Ленка смотрела на него, было ей иногда не под силу. _____________ *Беспы - (зоология) беспозвоночных, отдельная специализация. Ленка постучала в дверь с облупившейся нежно-васильковой краской - дверь еще не была выкрашена заново свежей краской в тот же оттенок, в отличие от части стены. В дверь был воткнут огромный нож с вытертой рукоятью, который заставил Нату тревожно сглотнуть - не потому что тесак был внушительный, но потому как вся картина в целом выглядела так чудно, что в памяти сразу всплывали какие-то тревожные образы из страшных детских сказок. И теперь, после того, как Ната заглянула в колодец, эти сказки казались пугающе реальными. - Лен, - осторожно начала Ната, - а это нормально? - Что? - оглянулась Ленка через плечо удивленно. - К Сергей Владимировичу так стучаться? Сойдет, дело важное. Да и не ест он никого, - ухмыльнулась как-то по-особому Ленка, словно прочитав её тревожные мысли. - Да нет, - отмахнулась Ната, - я про нож. - А, это. Говорят - ну, Серё… Сергей Владимирович утверждает, что когда он сюда заселился, всё так уже и было, и тесак этот из двери не вытащишь, только тогда уж всю дверь менять. Он говорит, ему нравится. Да и еще есть у нас... ценители такой красоты на станции. Дверь наконец распахнулась. Божецкий, которого Ната изредка видела на завтраках, поскольку они попеременно на них опаздывали, стоял на пороге и исподлобья глядел на них своими внимательными глубоко посаженными глазами. - Добрый вечер, - улыбнулась Ленка, совершенно не смущенная тяжелым взглядом, и Божецкий - вот удивительно - улыбнулся ей в ответ, моментально смягчаясь в этой улыбке, и на Нату тоже заодно посмотрел благожелательно. - Здравствуйте, - запоздалым эхом присоединилась Ната. - Добрый вечер, - кивнул тот. Ната гадала, слышал ли он обсуждение ножа в собственной двери. Если и слышал, то отнесся совершенно равнодушно. - Сергей Владимирович, тут Ната нашла кое-что, - Ленка протянула кулак с зажатой в ней чешуей и раскрыла, оставляя лежать на ладони. - Не знаете, чьё? - Не моё точно, - хмыкнул Сергей Владимирович и посторонился в дверях, - проходите, сейчас посмотрим. Домик у Сергея Владимировича был внутри небольшим, но очень приятным; солнечный свет лился из все еще, кажется, заклеенных на зиму окон, диван в комнате был неаккуратно разворочен, на столе громоздились кипы бумаг, норовивших обрушиться на клавиатуру старенького ноутбука. Ленка прошла, совершенно не смущаясь, деловито заглянула в холодильник, окинула неодобрительным взором беспорядок; Сергей Владимирович смотрел на неё с легкой снисходительной усмешкой и даже не протестовал. - Сергей Владимирович, - строго начала Ленка, - безобразие. Спите на диване, опять шея болеть будет, еды у вас в доме нет, при этом в столовую ходите все реже. Божецкий только покачал головой; Ната не разобрала, что тот имел в виду этим жестом, но явно не сердился. - Я ведь пожалуюсь кому следует, - пригрозила Ленка серьезно, а потом выложила чешую на стол, безапелляционно переводя тему. Сергей Владимирович уселся рядом, раздвинул какие-то книги и распечатки и включил гибкую лабораторную лампу. Под ярким светом чешуя матово переливалась, и были видны маленькие темные крапинки среди более светлых разводов пигмента. Ната не умела рисовать, но если бы умела, то обязательно бы попыталась запечатлеть цвет и ощущение мягкого нежного сияния, шедшего от чешуек. Божецкий внимательно крутил в пальцах отдельные пластинки, разглядывая под лампой. Потом бесцеремонно разломал одну и пальцем отшелушил слои на сколе. - Очень любопытно, - сообщил он после долгой паузы. - Я такого не встречал. Где взяли-то? - У заброшенного колодца, - ответила Ната, - но он скорее всего почти пересох, там не слишком влажно вокруг, хотя дерево отсырело насквозь. - А внутри? - Внутри колодца? Не знаю, - созналась Ната. - Я конечно заглянула, но у меня ни фонаря не было, ничего, да и смеркалось уже, - последнее не было правдой, но Ната решила перестраховаться от лишних вопросов. - Там по ощущению внутри прохладно, но влаги не чувствуется. - Сходишь, посмотришь? - спросил Божецкий, оборачиваясь к Лене. - Мне сейчас больно не с руки самому, а это может быть что-то важное. - Вы герпетолог? - с сомнением спросила Ната. Ей казалось, что Божецкий занимался чем-то еще - то ли грызунами, то ли птицами, она не помнила, если честно. Ленка точно вот была не по этой части, она краснокнижными растениями юга занималась. - Нет, но придется, - улыбнулся Божецкий. Нате чем-то нравилась его улыбка - тонкая, порой вовсе незаметная, оставляющая ощущение, что на мир вокруг человек смотрит с каким-то особым знанием. - Так что, Ната… Наталья? - Анастасия, - поправила Ната, - но полным лучше не надо. - Так вот, Ната, покажете Лене ваш колодец? - Покажу. Всё равно я думала попробовать там еще водорослей поискать. Ната врала. Ничего она там больше не хотела искать, и возвращаться тоже не хотела; но еще больше чем колодца с его загадочным обитателем она боялась показаться в дурном свете тем людям, которые ей так сильно нравились. - Чудной он, - протянула Ната, когда они, выпив любезно предложенного им чаю, медленно шагали в сумерках в сторону станции. Оставленный позади нежно-василькового цвета дом смотрелся неясным светлым пятном, сливавшимся с окружающей густой темнотой. Лена неожиданно погрозила пальцем: - Он чудесный, даже не смей думать плохого. Он этого не дает увидеть, но заботится и станции, и обо всех её обитателях. Он не слишком общительный - ну, по крайней мере, он очень тщательно отбирает свой круг общения, но он чудесный человек. Совершенно чудесный. Ната пожевала губами, а потом постаралась спросить, как можно равнодушнее: - Уж не заинтересована ли ты, а, в чудесном таком? Лена посмотрела на неё с неприкрытым изумлением, а потом расхохоталась: - Господи, ну и предположения. - Точно предположения? Вон ты как его за сон на диване отчитала. - Точно-точно, честное пионерское. И тебе влюбляться не советую, - все еще смеясь, продолжила Ленка. - Тебе тогда кое-кто по приезду голову открутит. - Что? - Что слышала, - как-то совсем не обидно ответила та, сделав глубокомысленное лицо. - Я и так тебе больше, чем надо рассказала. Сергей Владимирович вон как старательно поддерживает образ неприступной крепости и законченного мизантропа. Всё еще подозревая, что что-то не так поняла, Ната хотела было что-то спросить, но Ленка улыбнулась ей еще раз и свернула мимо первых домов в другую сторону. Наверное, к Сашке пошла. Что Ленка нашла в белобрысом мальчишке с вечно хмурым выражением лица, Ната всё-таки совсем не понимала. Больше всего Нате хотелось закричать. Громко, изо всех сил, так пронзительно-высоко, чтобы точно услышали, чтобы деть куда-то дрожь моментально накатившего страха. На них со дна колодца смотрели светло-желтые, отливавшие невероятной ясности золотом глаза, едва ли не светившиеся в темноте. Остальное можно было различить едва-едва, но Ната была готова поклясться, что различала - и длинные спутанные волосы, и светлую-светлую кожу - лицо и уходившие в сумрак плечи; человеческие плечи. Только ни у одного человека не сияли глаза в темноте как у кошек. - Ты чего остановилась? - спросила Ленка, отдирая еще одну доску, - помоги пожалуйста. - Лен, - хрипло попросила Ната. - Загляни внутрь. Они расчистили уже больше трети горловины колодца, и солнечный свет лился внутрь - совсем немного, но этого хватило, чтобы Нате захотелось закричать. Ленка заглянула. А потом повернулась и поглядела на Нату вовсе не тем испуганным взглядом, которого Ната ждала - нет, в глазах у Ленки горел какой-то совершенно детский восторг, она даже губу закусила, чтобы не улыбаться так откровенно. - Знаешь, кто это? - заговорщическим шёпотом спросила та. - Нет, - призналась Ната. - И я не знаю, - счастливо выдохнула Ленка, и, если честно, это пугало почти так же сильно, как неведомое существо с фосфоресцирующими глазами на дне давно заколоченного колодца. - Ты нас слышишь? - спросила она, склонившись над проломом. - Ты понимаешь человеческую речь? Со дна колодца к вящему Натиному ужасу раздался сухой глухой кашель, словно существо прочищало горло. Ната осторожно оперлась о сруб и склонилась рядом над горловиной колодца, чтобы тоже наблюдать - и оказалась с Леной так близко, что чувствовала рукой призрачное тепло чужой кожи. А потом, наконец, обитатель колодца заговорил; вернее, обитательница, и это стало ясно при первых же звуках сиплого, шипящего, но при этом всё равно очевидно женского голоса: - Что вам от меня надо? - проговорила с присвистом та, глядя снизу вверх со дна. По коже невольно бежали мурашки - честное слово, Ната была готова поклясться, что их-то могли видеть прекрасно. - Зачем вы меня разбудили? - Мы хотим помочь, - сказала Лена мягко. - Или хотя бы увериться, что всё с тобой хорошо. - Со мной никогда ничего не будет хорошо, - прошипела та почти зло. - Убирайтесь. Ленка и глазом не моргнула, только продолжила спокойно, хотя Ната краем глаза видела, какое у той было печальное выражение лица: - Есть люди, которые хотят и могут позаботиться о тебе. - Люди, - презрительно прошипела та. - Мне не нужна помощь людей. - Ты живешь в заброшенном колодце в заброшенной деревне, мы беспокоились о тебе. Молчание было долгим. - Заброшенной? - спросила та сипло. - Да, - ответила Лена. - Здесь давно никто не живет. - Тем лучше, - глухо отозвалось существо со дна колодца. Ленка задумалась, отчаянно хмурясь - явно подбирала новые аргументы. Молчание давило так сильно, что Ната не выдержала и спросила сама, проклиная свой неуверенный голос: - Неужели ты и правда хочешь остаться там, внизу? Нату невероятно тревожило это существо, но сердце против воли обливалось кровью от сочувствия, и она продолжила: - Может, всё-таки можно тебе чем-то помочь? Ты наверняка с трудом можешь оттуда выбраться сама. Следующему ответу предшествовала долгая, очень долгая пауза. - Это ты, - прошипело существо наконец. - Это твой голос разбудил меня. - Мой, - опасливо признала Ната. Ей, если честно, подобный оборот дела совсем не нравился. - И зачем ты вернулась? Я слышала, как тебе было страшно. Я чувствовала запах твоего страха и как громко бьётся твое мышиное сердечко. Ната сглотнула. - Потому что нельзя никого оставлять одного, без помощи, - ответила она чуть громче. Лена неожиданно ободряюще сжала её ладонь своей и кивнула, призывая продолжать. Ладонь у Ленки была очень горячая, скользкое дерево под пальцами было почти ледяным - и такой сильный контраст неожиданно нервировал. - Смешная ты. Ну помоги. Только как ты мне поможешь? - донеслось со дна гулкое эхо чужого голоса. - Ты можешь выбраться оттуда? - присоединилась Ленка осторожно. - Нет, - прошипела та. - Как тебя зовут? - спросила Ната вдруг. Что-то подсказывало, что если у существа обнаружится имя, ей перестанет быть так страшно перед лицом чего-то совершенно нечеловеческого - просто потому что казалось, что если у существа есть имя, то с ним можно будет договориться. Из колодца долго не доносилось ни звука, и Ната уже даже успела пожалеть, что задала этот вопрос, когда наконец расслышала тихое: - Алейной меня звали. - А мы… можем мы тебя так звать? - Делайте что хотите, - едва слышно прошелестела та. - Только оставьте меня в покое. На станцию они возвращались медленно, почти в полном молчании, так что было слышно, как шуршала трава под ногами и шумел в листве майский ветер; Ната смотрела себе под ноги, не решаясь поглядеть на Ленку; наконец, спросила, чувствуя, что больше так не может: - Я всё испортила, да? Ленка посмотрела на неё растерянно и только покачала головой: - Нет, ты молодец. Правда. Я бы на твоём месте наверное вообще не решилась бы туда придти. - А ты разве была на каком-то другом месте? - нахмурилась Ната. - Ты же взяла и решилась. - Тут другое, - покачала головой Ленка медленно. - Я… скажем так, я видела чуть больше твоего. - В смысле… - начала Ната осторожно, но её оборвали коротким движением головы. - Да. Всякое. Но это не моя тайна, не могу рассказать, просто поверь. - И что… - Ната облизнула вмиг пересохшие губы. - Ты видела всё это здесь, в заповеднике? То, что мы сегодня видели, ты такое уже встречала? - Нет, таких как Алейна, я не видела. Но видела разных других существ. И не только я. - А кто еще? - не выдержала Ната. Её всегда раздражала такая секретность, когда оставляли только намеки, говоря тем самым, что больше ей, Нате, и не было положено знать. Она сразу чувствовала себя выброшенной на берег медузой, тихо таявшей под солнцем, пока остальные равнодушно ходили мимо, вовсе её не замечая. - Ну, - задумалась Лена, потом улыбнулась, - например, один мой друг то и дело купается с русалкой, когда погода позволяет. Ната даже остановилась. - С русалкой? Ты серьезно? Иначе это даже уже не смешно. - Какое там, - отмахнулась Ленка. - Более чем серьезно. Я никогда не рассказываю об этих вещах большинству живущих здесь, только тем, кто и без меня познакомился с другими обитателями заповедника. Если они ему показались, значит, человек достоин тайны. Ната кивнула - такой подход показался ей неожиданно правильным. - Так что, - спросила она неожиданно, - мы правда можем попытаться ей помочь? - А тебе бы хотелось? - Я бы иначе не спрашивала, - пожала плечами Ната. - Мне кажется, она глубоко несчастна. - И, возможно, агрессивна, - задумчиво кивнула Ленка. - Но с этим мы справимся. Вот что, Нат. - Да? - Мне есть, кого попросить о помощи. Тех, кто, если будет нужно, не даст Алейне никому навредить. Или у кого хватит сил и возможностей помочь ей выбраться из колодца. Но тебя с ними я позвать не могу - ты совсем беззащитна, нельзя так рисковать при первом контакте. Ната задумчиво кивнула, а потом добавила: - И наверняка ты не хочешь, чтобы я видела этих… людей? Я помню, помню, не твоя тайна. - В общем-то да, - созналась Ленка. - Только не знала, как повежливее об этом сказать. Спасибо, что понимаешь. Наверное, Нате стоило бы чувствовать облегчение оттого, что не придется сталкиваться с опасным существом из заброшенного колодца - но теперь, когда у существа было имя, когда её шли спасать без Натиного участия, когда сама Алейна показалась ей такой глубоко несчастной - теперь Ната чувствовала легкое, досадное разочарование. Она никогда не искала приключений, но почувствовала себя неожиданно оставленной в стороне - оставленной, потому что была слишком скучной и обыкновенной. *** Дни тянулись медленно, словно плохо прогретая древесная смола. Ната систематизировала собранные образцы, делала первые наметки к структуре определителя, пила по вечерам чай с Ленкой и ни разу не набралась смелости с ней заговорить об Алейне. Иногда ей начинало казаться, что всё это было просто еще одним ярким сном - сны на станции ей действительно снились яркие, чудесные, отпечатывавшиеся в памяти надолго. Так почему бы истории о заброшенной деревне и о существе, запертом в старом колодце не оказаться бы еще одним сном? Хотя в глубине души она знала - с ней действительно случилось удивительное, и даже эту короткую, ничем не окончившуюся историю у неё никто не сможет отнять. Ленка разбудила её на рассвете. На ней был темный плащ, чуть влажный от дождя, лицо раскраснелось от ночной прохлады - за окном медленно светало, и меньше всего на свете Нате хотелось просыпаться в такой час. - Одевайся, - велела Ленка почти шёпотом. - И пойдем. - Куда? - Покажу тебе, где теперь Алейна живёт, - улыбнулась она. Ната резко села в кровати. - Серьезно, вы сделали это? Вы ей помогли? Ленка кивнула, сияя от радости. - Давай, собирайся скорее, чтобы днём не ходить, когда любопытных много. Ната торопливо потянулась за своими висевшими на спинке кровати джинсами поплотнее, чтобы не замёрзнуть. Сердце радостно и слегка тревожно ухало в груди, немедленно требуя чудес. Ленка отвела её к цепочке слабосолёных озёр, соединявшихся с морем - Нате показывали их в один из её первых дней на станции; озёра различались размером, и многие из них питались подземными источниками - по словам знающих людей - но Нату в своё время поразила именно их спокойная, неподвижная красота, и то, как они были укрыты молодыми деревьями от посторонних глаз. У самого крупного из них она заметила человека, и узнала его моментально, даже со спины. Божецкий сидел на корточках у водной глади и следил за тем, как вытянувшись стрелой, при помощи длинных, вальяжных движений хвоста кто-то плыл, мягко взрезая воду. Ната, конечно, знала, кто это был - просто до этого при свете дня она Алейну не видела ни разу. И потому теперь не могла оторвать глаз от мягких движений, не человечьих, но и всё же не звериных. У той были светлые, золотистые длинные волосы, разметавшиеся по водной глади и белая-белая кожа рук и плеч, которые то и дело показывались из воды - и длинный, длинный змеиный хвост, темно-коричневый у хвоста, медленно светлевший к бёдрам. - Замечательно, - сказал Божецкий, не оборачиваясь. - Никогда такого не видел, - он всё же обернулся и поглядел на Нату. - Вам нравится? - переспросила она зачем-то. Ей всё казалось, что кто-то же должен был испугаться подобного существа, которого и в сказках-то не описывали - или это она одна была такая пугливая? И тут Алейна нырнула, разворачиваясь к берегу, и медленно подняла голову из воды. Ната поняла, что пропала - теперь, при ясном утреннем свете, Алейна не только пугала её, но и зачаровывала одновременно своей ледяной нечеловеческой красотой. Кожа лица у неё была такой же белой, глаза горели золотом, полные, но почти бесцветные губы в улыбке-оскале обнажали острые треугольные зубы. - Ну, положим, найти такое существо в заброшенном колодце без предупреждения мне не очень бы понравилось, - усмехнулся Божецкий, своим присутствием помогая Нате сбросить нашедшее на неё оцепенение. - Но так - да. Очень. Подошедшая наконец Ленка хмыкнула: - Настолько, что он ей ведро рыбы принёс. Мне вот никто никогда ведро рыбы не приносил. - Осторожнее со своими желаниями, - покачал головой Божецкий. - Никогда не знаешь, какое из них сбудется. Ната невольно рассмеялась. Наверное во многом от облегчения - она устала ждать, что эта история для неё так ничем и не закончится. - Спасибо, - сказала она. - Кто бы ни помог Алейне - спасибо. Божецкий кивнул: - Я передам. Ната осмелела и опустилась рядом, положила голову на подтянутые к груди колени, наблюдая за медленно скользившей в воде Алейной. - А кто она? - спросила Ната после долгого, но не тяготившего её молчания. - Ведь не русалка же? - Нет, - задумчиво протянул Божецкий. - Не русалка точно, змея она. Но вот кто? Не вспомню ничего похожего. Чтобы змеиные черты были так сильно с людскими перемешаны - о таком не читал, не то что сам не видел, другие тоже руками разводят. Знаю про наг, только это же индийский фольклор, откуда у нас такому взяться? - А сама Алейна что говорит? Как себя называет? - Никак. Не хочет она об этом говорить, - ответила Ленка вместо Сергея Владимировича. - Она вообще о себе говорить не хочет. Так они просидели почти до завтрака - просто молча глядя на воду, и Алейна к ним никакого интереса не проявляла - Ната так и не поняла, что испытала: облегчение или непонятную досаду. - У неё очень тяжелая неровная линька началась - в этом колодце она очень давно не могла сменить кожу, - озабоченно сообщил Божецкий, когда они уже приближались к станции. - Надо бы за ней приглядывать и, если что, помочь. - Помочь линять? - переспросила Ната озадаченно. - Например. И кормить её получше, она же почти голодала там, даже в анабиоз впала. Но не перекармливать за раз, надо чтобы она снова потихоньку начинала есть с небольших порций, чтобы желудок не повредить. - И… - спросила Ната, стараясь скрыть волнение, - кто этим займется? - А кто-то бы хотел? - приподнял бровь Сергей Владимирович, словно не догадывался об ответе на этот вопрос. - Я, - моментально ответила Ната, - можно я? - Справишься? - внимательно поглядел на неё Божецкий, и Ната снова поежилась, остро чувствуя собственную беспомощность и несостоятельность. Кто она была такая, чтобы ей доверили подобное дело? - Конечно справится. Ната её нашла, - серьезно сказала Ленка, положив руку Нате на плечо в знак поддержки, - и помочь решила тоже она. И потому это её право за ней приглядывать. Но нужна будет помощь - зови любого из нас, - добавила она, глядя уже на Нату. Ната чувствовала, как громко билось в волнении её сердце, и в такую секунду не могла не думать о том, какой удивительной оказалась её новая жизнь, какие не менее удивительные люди её окружали. Ведро было таким тяжелым, что тонкая железная ручка больно впивалась в пальцы. Ната чувствовала себя очень странно, пробираясь едва заметными тропами к цепочке озер, в которых теперь поселилась Алейна, - и страшно боялась привлечь внимание; в конце концов, она бы вряд ли смогла просто взять и рассмеяться, сочинить какую-нибудь ерунду вместо ответа на вопрос, куда же она идет ранним утром с ведром рыбы. Заспанные люди тянулись на завтрак, кто читая на ходу что-то с экрана телефона, кто с любопытством косясь на деловитую Нату; Ленка или Сережка наверняка бы легко отбились от любых вопросов, не показавшись при этом невежливыми на её месте; Божецкий бы - стоило признать, за последние дни отношение к нему у Наты изрядно потеплело - наверяка со своей непроницаемой улыбкой сказал, что идет кормить древнее чудовище, и все бы только посмеялись. Ната же чувствовала, как моментально цепенеет при разговорах с малознакомыми людьми. Слава богу, никто не спросил её ни о чем - ни откуда у нее ведро рыбы, ни куда она идёт с ним в такую рань прочь от столовой. В такие минуты ей почти удавалось поверить в то, что людям вокруг действительно обычно было всё равно, чем заняты остальные или как она выглядит в их глазах - мысль, которая приносила ей несказанное успокоение, когда Ната о ней вспоминала. Не то что бы она вспоминала о ней часто. Отведя рукой непослушные ветки, Ната пригнулась и вышла коротким путём на крутой берег самого крупного озера, в котором видела Алейну накануне. Ручка ведра коротко лязгнула, когда она опустила его в траву, и Ната наконец принялась разминать затекшие пальцы. Послышался плеск, и из воды моментально показалась Алейна - её красивая голова, темно-золотистые волосы, светлые плечи и руки - и уставилась на неё почти неподвижным взглядом ярко-желтых, даже золотых, глаз. - Привет, - откашлявшись, поздоровалась Ната, в полной мере ощущая вдруг и всю нелепость ситуации, и свою практически полную беззащитность перед опасным существом; и пусть Алейна была в воде, Ната подозревала, что змеиный хвост вполне позволил бы ей выбраться на берег. - С сегодняшнего дня я буду приглядывать за тобой, - она неуверенно улыбнулась. Неподвижный взгляд глаза в глаза со стороны Алейны её нервировал, но неожиданно не так сильно, как можно было бы ожидать; Алейна не выглядела агрессивной, она выглядела бледной, уставшей и очень печальной, и видеть в ней зверя было всё сложнее. - Спасибо, - проговорила с отчетливым присвистом та, медленно подплывая ближе. Замерла у берега среди осок, глядя снизу вверх на Нату. - Не страшно тебе? - Не страшно, - медленно помотала головой Ната. - А зря, - неожиданно рассмеялась та, и смех её был похож на шипение потревоженного змеиного гнезда. Нату продрало холодком вдоль позвоночника. Обнажившимися в улыбке острыми треугольными зубами, как у этого существа, наверняка можно было перегрызать кости - и Ната была уверена, что та не стеснялась ими пользоваться. Ната очень осторожно опустилась на берег, села, поджав ноги, так что теперь их с Алейной разделяло совсем небольшое расстояние, так что она могла рассмотреть отдельные мелкие прозрачные чешуйки на её скулах, отшелушивавшиеся на воздухе. Алейна сощурилась, наблюдая: - И правда что ли не боишься? - не дождавшись ответа, она пожала плечами. - Глупая совсем. Ната еще раз покачала головой. Конечно, ей было страшно. Но ситуация была настолько тревожная, и Ната так устала всю жизнь бояться всего - того, что подумают о ней люди, что будет с ней в будущем, как могут принять её ориентацию - что сил бояться настоящего чудовища как-то неожиданно не осталось. Чего его было бояться? Алейна не была человеком, она честно показывала зубы и когти и говорила, что она опасна; Нату же больше всего всегда тревожила именно неизвестность, а не открытое заявление об опасности. Да и Божецкий, инструктируя её накануне, велел страха не показывать, еще и дал с собой странную побрякушку - камушек с дырочкой, через которую был продет шнурок. Ната бы наверное рассмеялась над такими суевериями раньше - раньше, но не теперь. - Будешь рыбу? - зачем-то спросила Ната, хотя ответ был очевиден обеим. Алейна кивнула, и Ната достала из ведра пару рыбёшек, смотревшими в небо бессмысленными глазами. Чешуя была скользкой и моментально пачкала руки слизью. - Тебе как удобнее? - Можешь бросить в воду, - неохотно сообщила та, но интонация - если и можно было подобное почти змеиное шипение наделять интонациями - Нате не понравилась. Так что она подвинулась ближе к краю нависавшего над водой берега и протянула первую рыбёшку в руке, предлагая Алейне взять самой. Та смерила её недоверчивым взглядом, с трудом ухватила скользкую рыбу когтистыми пальцами и торопливо отвернулась, прежде чем впилась в неё острыми зубами. Ната молча смотрела, как она ест - как чуть вздрагивали её плечи, как прилипли к бледной спине медно-золотистые мокрые пряди. Волосы у Алейны были очень красивые - и очень длинные. Когда Алейна попыталась выпросить у неё четвертую рыбёху, Ната строго покачала головой: - Позже. Тебе пока нельзя есть так много за один раз. Но я останусь тут и дам тебе еще, попозже. Алейна кивнула, а затем блаженно вытянулась на спине, сложив руки на груди, её волосы разметались золотом по водной глади вокруг. Солнце, уже поднявшееся выше, припекало их обеих, и Алейна блаженно жмурилась под его лучами. - Тебе нравится на солнце? - спросила Ната после долгих-долгих минут тишины. - Да, - прошелестела та едва слышно. - Очень. Когда Ната вернулась в легких вечерних сумерках с ужином для Алейны, та к полному её изумлению сидела на берегу в высокой траве - рядом с тем местом, где утром сидела Ната, это было видно по примятой осоке. Сидела, наполовину вытащив тяжелый длинный хвост из воды и склонившись к нему. Её подсохшие волосы оказались волнистыми и были на порядок светлее, без того оттенка рыжины, который виделся на влажных волосах. Нате этот цвет понравился даже сильнее, хотелось прикоснуться к неожиданно мягким, почти пушистым волосам, закрывавшим спину. Ведро звякнуло, задев ветку, и Алейна стремительно обернулась, моментально напрягаясь. А потом, узнав Нату, заметно расслабилась, и у Наты против воли сердце ухнуло в груди - такая простая вещь почему-то на секунду позволила ей почувствовать себя неожиданно нужной и по-настоящему живой. И пусть почти всё утро перед этим они просто молчали, греясь на солнце, и только изредка Ната о чём-то спрашивала, но этого оказалось достаточно, чтобы новая, вечерняя встреча прошла на порядок легче. - Привет, - проговорила та всё с тем же присвистом. Сама, первая. Ната только глупо улыбнулась в ответ. Она прошла последние разделявшие их несколько шагов и уселась в траву рядом, поставив рядом ведро, строго сказала: - Всё за один раз не ешь, помнишь? Та своевольно передернула плечами вместо ответа и потянулась за первой рыбиной. - Отвернись, - попросила она, прежде чем отвернулась и сама, с хрустом вцепляясь зубами в добычу. Смотреть, как она ест, Алейна не позволяла категорически. Длинный влажный хвост, расправленный на траве, ярко блестел на солнце, где-то в приозёрной траве стрекотали насекомые; солнце палило нещадно, так что Ната даже на всякий случай намазалась кремом, чтобы не сгореть. Смотреть на белоснежную кожу Алейны под таким солнцем было тревожно, но та коротко объяснила, что ей не бывает плохо от солнца, и кожа у неё никогда от него не краснеет. Как Божецкий и сказал, Алейна сбрасывала кожу с хвоста - медленно, неровно, совсем не так, как это делали змеи. Начала она еще накануне вечером - именно за этим Ната её и застала тогда. Алейна медленно очищала хвост от старой чешуи, а сегодня, недоверчиво поглядев на предложившую помочь Нату, всё же позволила. Ната, неспешно и с пояснениями рассказывая о жизни, о людях на станции, в общих чертах о своей нынешней работе, осторожно подцепляла пальцами тоненькую пленочку старой, отшелушивавшейся кожи и тянула её вниз по ходу хвоста, снимая вместе с сухой шелестевшей старой чешуёй. Под снятой кожей обнажалась новая чешуя, гладкая, розовато-белая, беззащитно влажно блестевшая на солнце, нежная и более плотно пригнанная друг к другу, словно вторая кожа. Алейна, мало что знавшая о том мире, в котором жила Ната, слушала внимательно, чуть склонив голову и прикрыв глаза, иногда только спрашивала о вещах, которые не понимала. Обнажив особенно большой кусочек новой кожи, Ната забылась и провела пальцами по гладкой прохладной чешуе, настолько она была красивой и мягкой на вид - и ощущение было, словно она гладила большую змею. Алейна чуть слышно зашипела, и Ната опомнилась, отдернула руку. - Прости, - она взглянула в распахнувшиеся змеиные глаза. Алейна медленно моргнула и коротко сообщила: - Нет. Это было приятно. Ната неуверенно улыбнулась, всё еще держа руку на отлёте. - Погладишь еще? - спросила та едва слышно. - Меня никто никогда не гладил. У тебя тёплые руки, а мне нравится всё тёплое. Ната поспешно отвела глаза от красивого бледного лица и пробежалась пальцами по чешуйкам, ещё и ещё, чувствуя, как под её пальцами нежный новый покров медленно прогревается её собственным теплом, а не только жаром солнца, стоявшего в зените. - Вот, возьми, - сипло сказала Алейна, при следующей встрече. Прежде, чем Ната успела усесться на берегу или прежде, чем достала принесённую на всякий случай кепку для Алейны - Нату всё-таки слишком беспокоила перспектива солнечного удара у существа, которое и лечить-то вряд ли кто умел - Ната отметила, что в чужом голосе уже не было тех леденящих кровь нечеловеческих призвуков, звучавших еще совсем недавно. Алейна протягивала на когтистой ладони затейливо сделанную подвеску из чешуй, отливавших на солнце нежной рыжиной и перламутром. Ната не понимала, как она было сделано - видела только, что в крупных гибких чешуях были проделаны надрезы, позволявшие соединить их вместе, словно затейливый паззл, подвешенный на кожаном шнурке. Шнурок ей что-то напоминал. Ната против воли потянулась к карману рубашки, в котором еще накануне лежал камешек, отданный ей Божецким для защиты. Камешек был там - прохладный, гладкий - а шнурка, на котором он держался раньше, не было. - Ты, - испуганно начала Ната. Она понимала, что теперь бояться было смешно - раз Алейна не сделала ей ничего дурного, хотя талисман её вовсе не отпугивал - но внезапная тревога накатила на неё стремительно, перебивая дыхание. - Ты взяла мой шнурок, - с трудом продолжила она, стараясь унять дрожь. Алейна поглядела на неё задумчиво. - Всё-таки боишься, да? - Нет, - сглотнула Ната. - Но я не знаю, когда ты вообще успела залезть мне в карман. - Ты снимала рубаху вчера, пока было жарко, - кажется, Алейна пыталась извиниться. Ната злилась - но вовсе не на неё, а на собственную беспечность и на собственную же внезапную трусость. Ната медленно выдохнула, собираясь с мыслями. - И твой русалочий камешек совсем на меня не действует, я решила сделать настоящий оберег. - Ничего, - сказала та наконец и поглядела на Алейну. Зрачки у неё почему-то уже не казались такими пугающе-вертикальными. Ната осторожно взяла с чужой бледной ладони всё еще лежавшую на ней подвеску. - Это очень красиво, - она постаралась улыбнуться так беззаботно, как получалось еще накануне. - Носи её, - сказала Алейна серьезно. - Это для тебя, чтобы ты не боялась, она убережет от меня. Я тогда даже если снова стану диким зверем, тебя обидеть не смогу, увижу - ты моя. Но я не стану, не бойся, я не зверь. Ната невольно вздрогнула от этих слов. То ли о слов о диком звере, то ли от следовавших прямо за ними. И принялась непослушными еще от отголосков паники пальцами завязывать узелок на шнурке, чтобы надеть амулет на шею. - Как ты там оказалась? - спросила Ната в один из следующих дней, пока помогала снимать очередной слой кожи с хвоста. Она проводила с Алейной времени всё больше, а сама Алейна линяла всё быстрее, слой за слоем, и неожиданно для Наты казалось всё больше похожей на человека. Огромная золотистая радужка уже не занимала глаз целиком, обрамляя овальный, почти округлый зрачок, и голос у Алейны почти избавился от змеиного присвиста. Даже хвост её временами казался короче. А вчера она попросила не приносить больше рыбы, от которой её тошнило, попросила чего-нибудь еще, чего угодно. Она говорила об этом с Божецким, но тот только развел руками, признавшись, что до сих пор не мог сказать, кто Алейна была такая. Сказал еще, что поговорит с Алейной, потому что была у него одна идея насчёт её линек, но пока ничего не брался утверждать. - Где? В колодце? - переспросила Алейна, с жадностью откусывая кусок принесенного ей хлеба. - Ага, - кивнула Ната. Алейна задумалась, проследила взглядом полет птицы в небесной вышине; глаза её действительно всё меньше напоминали звериные, зрачок так и вовсе почти человеческий был, оставалось только совершенно нечеловеческое золото слишком широкой радужки. - Я… Я спала в нём долго, очень долго. Десятки лет, я думаю. - Но как ты туда попала? - Хозяин бросил меня туда. - Хозяин? - опешила Ната, даже остановилась, перестала отчищать прогревшийся на солнце хвост. - Барин, - пожала белоснежными плечами Алейна, уже не так мучительно подыскивая слова. С каждым днём её разум тоже словно пробуждался ото сна - или от власти холодного зверя. - Я была крестьянская дочь. Ната почувствовала, что уставилась на Алейну совершенно неподобающим образом. - Алейна, - осторожно начала она, - ты была крепостная? - Да, - очень просто ответила та. - Говорили, правда, что скоро нам дадут волю. Только, - она снова пожала плечами, и Ната не могла не следить за этим движением; ей было невероятно стыдно, но у Алейны были поразительной красоты плечи и гладкая-гладкая нагая кожа. И с каждым днем быть рядом - и не касаться, не смотреть слишком долго, не думать - было всё сложнее. - Только ведь всегда вроде так говорили. Ната почувствовала, как в горле встал ком. И следующие слова она проговорила очень осторожно: - Ты не знаешь наверное, но с тех пор больше века прошло, - покачала головой Ната. - А то и все два. - Так много? - нахмурилась Алейна, и в её голосе снова на секундочку прорезалось шипение. Она долго глядела на недвижную водную гладь, а потом повернулась к Нате всем телом и грустно попросила: - Погладишь мою чешую? Мне страшно и грустно. Нате казалось, что стук её сердца наверняка можно было услышать и не таким чутким ухом, как у Алейны. Она медленно кивнула, придвинулась и, не глядя ей в лицо, принялась нежно обрисовывать пальцами совсем измельчавшие и мягкие чешуйки. - Конечно, по твоей одежде, по говору, по рассказам, я давно догадалась, что спала очень долго. Но не думала, что так долго, - проговорила Алейна тихо, понурив плечи. - Мне некуда было бы вернуться в то время, но тут я наверняка буду чувствовать себя совсем чужой и глупой. Ната отчаянно замотала головой: - Всё у тебя будет замечательно. Ты здесь не одна, и никто тебя не бросит. Алейна промолчала, задумчиво глядя на Нату. - Так что, - медленно спросила Ната через какое-то время, вернувшись наконец к своему занятию - Ты была крепостная? Но ведь… - Ната мучительно подбирала слова, чтобы вопрос не прозвучал грубо. - Ты ведь не совсем человек? Или?.. - Не человек, - удивительно просто согласилась та. - Но очень долго думала, что как все. Очень долго, с самого детства. И узнала, что я… другая уже очень поздно. У Наты тоскливо заныло сердце. Эти слова она столько раз говорила себе сама, пусть и совсем о другом. И слышать их от кого-то другого неожиданно было даже грустнее, чем говорить так о себе. - Как такое могло случиться? - Я всегда выглядела как человек. Я всегда думала о себе, как о человеке. Мать с отцом всегда шутили, что нашли меня в змеином гнезде, да только я думала, что шутка это. Я действительно была им не родная, я знала, но думала - подкинули, а может, и правда где в лесу подобрали. Ната не выдержала и повернулась, заглядывая Алейне в лицо. С замирающим сердцем отыскала её тонкие светлые-светлые кисти рук и накрыла в знак ободрения собственной ладонью, не думая, в кои-то веки, о том, как воспримут её жест. - Ты правда не знала? - мягко спросила она, чтобы хоть как-то поддержать рассказ. - Правда, - кивнула Алейна. - Так и жила всю жизнь. Кожа всегда такая была, белая, - она поглядела на Натину загорелую ладонь поверх белой своей - как у дворянки, вечно еще все в деревне шутили, что у меня и кровь-то наверное голубая, - Алейна вдруг осклабилась почти по-старому, по-звериному, но Нату это больше отчего-то не пугало, - я потом увидела - и правда голубая, когда я чешуёй покроюсь. - И что потом? - А потом, - Алейна прикрыла глаза, и на лице её явно читалось глубокое отвращение, - молодой барин приехал, из города. Ната против воли тоже поморщилась, сжала чужую ладонь в знак поддержки. Знала она, чем такие истории заканчивались. - Ты ему понравилась, да? - тихо спросила Ната. Алйена глаз всё еще не открывала, и от её светлых-светлых, почти прозрачных ресниц на кожу ложились острые тени. - Ему много кто приглядывался. Да и сговорчивых у нас было много. А потом он решил, что я ему нужна. Говорил, красивая, гордая, - она горько ухмыльнулась. - Мне все так говорили. Только вот с чешуей я почему-то сразу уродина для всех оказалась. А это ведь и есть я настоящая, правда? Ната только крепче сжала чужие прохладные ладони, чувствуя невероятную растерянность. Она никогда не умела никому говорить, что они красивые, пусть порой хотелось невыносимо. - Правда, - медленно согласилась она, и Алейна моментально открыла глаза, напряглась, глядя на неё золотыми глазами. - Это тоже ты, настоящая. Только ты в любом виде ужасно красивая. Алейна глядела откровенно недоверчиво. - Не надо, - наконец, с отзвуком змеиного присвиста попросила она. - Пожалуйста. Я себя видела, я знаю, как это выглядит. - Ты очень… - Не надо, - еще раз оборвала её Алейна. - Меня и в колодец-то сбросили, испугавшись - меня барчук этот в своём сарае запер, без солнца и в сырости, велел посидеть, пока не одумаюсь. А я была так зла и напугана, что начала… меняться. И только больше перепугалась - я не знала, что со мной происходит. Мне только недавно Серёжа рассказал, что я… что такие, как я - он не знает правда, как нас таких звать - под солнцем в сытой жизни людьми ходим, а как беда, или сыро да холодно вокруг, то медленно в змей линяем, чтобы тощие годы пережить. Ната присвистнула. Так вот что у Божецкого за теория была. И камешек, по словам Алейны, тот ей русалочий дал, не просто камешек с дыркой; и откуда у Божецкого были такие вещи и такие познания, интересно?.. - Ты ведь быстро тогда начала перелинивать? - спросила она после долгой паузы, отмахиваясь от мыслей о Сергее Владимировиче. Ей, если честно, было всё равно, кем он там был и с кем водил знакомства. - Очень, - кивнула Алейна. - Думаю, потому что мне было жутко страшно. Сначала только я знала, у меня чешуя по ногам поползла, но скоро и дурак этот, барчук заметил. И переполошился. Увидел чудовище - и ничего лучше не придумал, как в колодец ночью сбросить. Дурак - а если бы я там утопла? Воду бы всей деревне отравила. Алейна вдруг переменилась в лице. - Ната, - тихонько спросила она. - А что с деревней-то? - Заброшена она, я уже говорила, - неуверенно созналась Ната. - Просто как будто в один день все из неё ушли. Я думаю, зачарована - на картах нет и следа от неё, ни одни человек о ней не помнит, кому я ни расскажу, но дома все целые стоят, только временем разрушены. Алейна задумчиво кивнула. - А что семья? Почему не заступился-то никто, когда к тебе приставать этот урод начал? - вдруг спросила Ната, хотя ей и было стыдно такое спрашивать - как грязными пальцами в чужой открытой ране ковырять. - Да не осталось тогда уже никого, братья своими домами давно зажили, родителей болезни прибрали. Я и не ждала никого. Кто против хозяев-то пойдет? Лицо у Алейны, пока она медленно говорила, не выражало ничего, словно было высечено умелым мастером из камня. Ната не выдержала и подалась вперед, обняла так крепко, как не обнимала, кажется, никого кроме родителей в детстве. Потянула Алейну на себя, прижимая как можно ближе, принялась - поначалу опасливо - поглаживать её по голой гладкой спине, на которой легонько проступали крылья лопаток, сильнее всего желая хоть чем-то помочь, хоть как-то облегчить чужую печаль. Ната, кажется, даже бормотала что-то утешительное - она потом и вспомнить не смогла. А Алейна замерла у неё на груди, прижалась сама теснее, подобрав хвост, словно колени, к груди, уткнулась носом в Натину шею, потихоньку успокаиваясь, и так и сидела, не проронив ни слезинки. - Где она? - выпалила Ната, стоило Божецкому появиться на пороге собственного дома. Кулак саднило от того, как торопливо и резко она только что барабанила в васильковую дверь. - Кто? - вежливо поинтересовался тот, опершись на косяк и совершенно не смущенный подобным началом беседы или подобным неуважением к старшему сотруднику станции. - Где Алейна? Я не могу уже который день её дозваться, и найти тоже не могу. Позавчера её еще видела, а с тех пор - ни слуху ни духу, я все озёра проверила. Ленка не знает ничего. Где она? - Ната редко тараторила, но теперь буквально захлебывалась словами. - Всё с ней в порядке? - Тише, тише, - успокоил её Божецкий, чуть заметно улыбаясь. - К сожалению, не могу ничего сказать, кроме того, что она в порядке. - Она у вас? - спросила Ната торопливо. - Почему? Она не хочет меня видеть? Я что-то сделала не так? - Всё вы сделали прекрасно, - успокаивающе улыбнулся ей Сергей Владимирович. - А ваша подруга обязательно найдется. И, сочувственно глядя на растерянную Нату, закрыл дверь, оставляя её стоять на крыльце. Ната, словно во сне, спустилась по деревянным ступенькам, бессмысленно гладя пальцами сквозь одежду плоскую подвеску на груди и лихорадочно обдумывая в голове события всех последних дней. Ответа на вопрос, в чем же она ошиблась, что же сделала не так, не находилось. Дома её встретила Ленка, сидевшая с компьютером на кухоньке и что-то читавшая с экрана, но стоило ей увидеть Нату, как она немедленно захлопнула ноутбук и велела Нате выкладывать, что стряслось. И пока Ната сидела, тупо разглядывая истертую скатерть на шатком кухонном столике и стараясь позорно не зареветь, Ленка залезла в какой-то из кухонных шкафчиков, доставая два стакана и бутылку чего-то крепкого. Не слушая возражений, щедро плеснула Нате и поменьше - себе, а затем уселась рядом и заставила обо всём рассказать. Ната проснулась от стука дверь, затем постучали в дребезжащее старое окошко. На дворе уже был вечер - после короткой, но стремительной и содержательной попойки на двоих она уснула на диване, слишком устав думать и чувствовать так много одновременно; ей всегда до этого казалось, что если она однажды напьётся с Леной, то не сдержится и сделает что-нибудь, что выдаст её увлечение с головой, и та больше никогда к ней и близко не подойдет - но в итоге она напилась в её обществе, а потом битый час говорила с ней об Алейне. А Ленка только знай улыбалась себе, словно ей каждый день рассказывал кто-нибудь, что влюбился мало того, что в кого-то своего пола, так еще и не в человека вовсе. Ната, зевая и потягиваясь, открыла дверь настойчивому гостю. Скорее всего, кто-нибудь Ленку искал - самой Нате некого было ждать. На пороге стояла Алейна и неуверенно улыбалась. На ней была длинная, подвытертая красная клетчатая рубаха явно с мужского плеча и мешковатые штаны, в которых она наверняка чувствовала себя чертовски неуютно. У неё было две ноги и ни следа от хвоста. - Привет, - растерянно сказала Ната, еще толком не проснувшись от тяжелого короткого сна. - Тебе удобно? - против воли спросила Ната прежде, чем догадалась сказать что-то еще. - Ты же штанов не носила небось никогда. Может, юбку тебе одолжить? Алейна, смотревшая до этого на неё удивительно напряженно, глянула теперь изумленно, а потом вдруг рассмеялась, совсем уже по-человечески, щуря свои ясные глаза. Тоже самые обычные, но у Наты сердце сжималось от того, как она красиво смеялась, чуть откинув голову, от того, как в вечернем сумраке светлели её длинные волосы. - Спасибо, - улыбнулась Алейна. - Ты разрешишь мне войти в твой дом? Ната кивнула. - Конечно. Алейна сделала шаг, переступив через порог, и теперь стояла близко-близко, глядя на неё своими светло-светло карими, почти золотистыми, глазами и теребила пальцами ткань рубашки. Ногти у неё были коротко острижены, и Нате совсем не хотелось знать, чья на ней была одежда и кто помогал ей избавиться от когтей - в конце концов, она могла бы попросить её, Нату, о помощи, разве нет? Ната впервые ощущала молчание таким мучительным - до этого они подолгу молчали, сидя на берегу, и мало что на свете ощущалось таким правильным. Но теперь перед ней стояла другая Алейна - совсем живая и тёплая, на которую полтора века назад заглядывались все соседские парни, и этой Алейны, в отличии от покрытого холодной чешуей чудовища, она боялась по-настоящему. - Куда ты пропала? - тихо спросила Ната. Алейна вдруг отвела глаза. - Я… Как только я сбросила последний слой чешуи, я ушла оттуда. Я хотела… снова выглядеть человеком. Одетым. Причесанным. Без клыков и когтей. - Но почему? Почему? - не сдержав растерянности и обиды, спросила Ната - Ты могла придти ко мне, я бы помогла. А ты нашла кого-то еще. Алейна медленно покачала головой, поджав губы. - Ты не понимаешь. Я к тебе хотела придти уже такой - просто человеком. - И правда не понимаю, - вздохнула Ната, всё еще чувствуя обиду. - Ты позволяла помочь тебе - и вдруг отправилась к кому-то еще. Это ведь Сергей Владимирович был? - вдруг спросила она. Больше некому ведь. Знали об Алейне только Ленка да он. - Он, - пожала плечами та. - Он хороший человек, - она как-то задумчиво улыбнулась, и у Наты против воли заныло сердце. С такой улыбкой редко говорят о ком попало. - Мне надо было с ним обязательно увидеться. И он рассказывал мне, как сильно изменился мир за то время, что я спала. Ната развернулась и вышла в кухню, надеясь не разрыдаться, словно ей было пятнадцать и её впервые разбили сердце. Она не плакала днем, а теперь вдруг с трудом сдерживалась. Она ведь тоже, тоже рассказывала Алейне о том, как сильно изменился мир, и много всего другого рассказывала. А та пошла к Божецкому как только смогла. Ната наполнила чайник, щелкнула кнопкой на вытертой пластиковой ручке, не оборачиваясь на оставшуюся в полутемном коридоре Алейну. Зазвенела чашками, доставая их из высокого кухонного шкафчика, чувствуя, как глаза всё еще щипало от какой-то совершенно детской обиды. А чего она ждала-то, от этой истории? Счастливого конца? С крестьянской впечатлительной девочкой, которая на неё и посмотреть-то не подумает, нравы не те… Да и вон как она хороша собой, Ната ей не ровня. Ната грустно вздохнула и собралась с силами - чтобы снова быть заботливой и улыбчивой, чтобы не испортить Алейне один из первых её нормальных вечеров. Она не имела права усложнять чужую жизнь своими обидами. Когда нежные чуть теплые пальцы обхватили её предплечье, Ната против воли вздрогнула и обернулась - она не слышала, как та подошла. Не слышала - но вот Алейна стояла рядом, близко-близко, так что было видно каждую светлую ресницу, сиявшую в искусственном свете ламп. Стояла - и смотрела. - Ты чего? - против воли встревоженно спросила Ната, пытаясь отодвинуться хоть немного, но уперлась в край стола. - Не уходи, пожалуйста, - тихо попросила Алейна, глядя ей в глаза. - Я не… Я только… Я чайник поставить, - Ната видела, что ей ни на грош не поверили. Ну и пусть. Она сглотнула. - Сергей Владимирович рассказывал мне о нынешней жизни, - тихо начала та снова свою неоконченную в коридоре речь, не отпуская руки и не отходя ни на шаг - и Нату не пуская. - О том, какие люди теперь. О том, что нынче можно. Ната не хотела слушать. Совсем не хотела. Но, наверное, должна была? - О чем ты? - вежливо спросила Ната, пытаясь не выдать глодавшей сердце тоски. Алейна придвинулась ещё ближе и говорила уже совсем шёпотом - и удивительно взволнованно: - В моё время людям нельзя было так жить. И я никогда потому и не надеялась, что смогу. Но он говорит, что теперь люди относятся к таким вещам проще, что теперь… всякие люди могут быть вместе. Сердце у Наты пропустило удар. Скорее всего, Алейна имела в виду что-то своё, а не то, что хотелось бы услышать самой Нате. Ната слишком много раз уже ошибалась в жизни. - И какие же люди могут быть вместе? - она ненавидела собственную косноязычность в этот момент. Алейна вдруг тихо рассмеялась: - Я во всём всегда была неправильная. Не только из-за змеиной кожи - я о ней и не знала. А вот о другом - знала. - О другом?.. - эхом переспросила Ната. Алейна поморщилась, мучительно подбирая слова. - Я хочу остаться с тобой, - наконец, твердо сказала она, осторожно поглаживая кончиком большого пальца Натино запястье. - Ты не испугалась меня. Ты видела меня… всякой, и всё равно не ушла. Ты удивительная. И я хочу, чтобы ты и дальше была рядом. Если, тебе, конечно, это не отвратительно. А мужики мне никогда любы не были. Тревога в глазах Алейны была совершенно настоящей. И потому всё происходящее казалось еще менее реальным. Её - спрашивают? Это ей, Нате, должно быть отвратительно? Алейна себя вообще в зеркало видела? Ната наконец перестала так старательно отодвигаться и сразу оказалась близко-близко. Очень серьезно спросила: - Ты точно понимаешь, о чем просишь? Я ведь могла тебя не так понять. - Я думаю, - медленно сказала Алейна, - Меня сложно было понять не так. - В мире очень много гораздо более интересных людей чем я. - Это меня не волнует, - замотала головой та. - Это всё глупости. - Ты же понимаешь, что я тебя поцелую, если ты так и будешь стоять так близко? - Ната сглотнула. Алейна только улыбнулась под тихий шёпот закипавшего чайника и стук веток в окно и подалась вперед сама - а Нате в этот момент казалось, что никого смелее в своей жизни она не встречала. И самой ей тоже неожиданно не было страшно. Ну, почти.