Жалость

— Немури, не трогай! — возмутился Акон, отнимая у девочки колбу с ярко-красным, привлекшим ее внимание, раствором. Хачиго надула щечки и проканючила: — Ну пожалуйста! — Нет, — максимально строго ответил Акон, — это опасное вещество, понимаешь? Оно взрывчатое. Взрыв-ча-то-е. Ты знаешь, что такое — взрыв? Немури задумалась, приложив пальчик к губам. Наконец ее личико просветлело. — Это большой бабах! — радостно сказала девочка, показав руками ядерный гриб. Акон почесал в затылке. Ну вот куда подевался Куроцучи-тайчо? Он бы вмиг угомонил свою не в меру любопытную дочурку, а так Акону приходится с ней возиться, а он — лейтенант отряда и заместитель капитана в НИИШ, а не нянька! — Ладно, — обреченно сказал Акон, — а что бывает после большого бабаха? На личико Немури снова легла тень задумчивости. — Ничего, — сказала она, пожав плечами, — в радиусе пяти километров — точно! Акон посмотрел на Хачиго и уточнил: — Ты не боишься взорваться? — Не-а, — покачала головой девочка, — Маюри-отоо-сама меня обратно соберет. Он сам мне так говорил. «Жаль, что Куроцучи-тайчо не соберет меня», — подумал Акон. Вслух сказал: — А другие шинигами? Которых Маюри-отоо-сама не соберет? Пусть они взрываются? Кажется, Немури абсолютно не волновала гибель сослуживцев. — Если они бесполезные — то пусть! — заявила она, пытаясь дотянуться до колбы, пыхтя и вставая на носочки. — А если полезные? — продолжал спорить Акон, поднимая руку с колбой выше. Немури задумалась в третий раз. — А если полезные — то не взорвутся! — заключила она. «Железная логика», — подумал Акон и попробовал воззвать к милосердию дочери капитана: — Немури-чан, но они же умрут! Девочка удивленно моргнула. Кажется, о том, что другие люди могут умирать, Куроцучи-тайчо ей еще не говорил. — Им будет больно, — продолжал Акон, — а потом они исчезнут. Навсегда, понимаешь? У них останутся те, кто их любил, и им тоже будет больно, только не физически, а душевно. Вот смотри, — попытался он объяснить, — если Маюри-отоо-сама умрет, ты ведь расстроишься? — Маюри-отоо-сама не может умереть, — уверенно сказала Немури. — Ладно, — решил не спорить Акон, — а если умру я, ты расстроишься? Немури оценивающе посмотрела на лейтенанта. — Не знаю, — сказала она, — наверное, расстроюсь. Хотя Маюри-отоо-сама часто говорит, что ты ленивый и бесполезный, но ты забавный, и играешь со мной… Не исчезай, Акон! — Обязательно исчезну, — мрачно пообещал Акон, ставя забытую Хачиго колбу на самую высокую полку, где она, даже стоя на стуле, не дотянется, — если ты устроишь большой бабах, я обязательно умру. — Тогда… — Немури радостно подпрыгнула, — тогда Маюри-отоо-сама тебя воскресит! И доработает! И ты станешь сильнее! Акон, скорее умри! Может, я уговорю Маюри-отоо-сама сделать тебе настоящие рога! «Это конец, — подумал Акон, отчаявшись воспитать в ребенке жалость, — нет, все-таки она — достойная дочь Куроцучи-тайчо…» Немури тем временем с сосредоточенным лицом откручивала пробку другой колбы.