Obsession

      Красивый. Такой красивый, что Шервуд физически заставляет себя не смотреть. Он пытается унять в своих пальцах зуд, чтобы не трогать Даддарио слишком часто. Только у Шервуда не выходит. Он его хочет настолько сильно, что не в состоянии себя сдержать. Тело само тянется к мужчине – к плечам, рукам, к прядям его волос. Пусть это выглядит неприлично, вот только Шервуду все равно. Фансервис, приколы – любой предлог, только бы стать к нему еще ближе.       Даддарио искренне не понимает или успешно делает вид. Он позволяет себя касаться и улыбается мягкой улыбкой на откровенные подначки Дома. Он нарывается слишком часто, Шервуд ревнует к каждому слову, каждой улыбке, каждому взгляду, что адресованы не ему, и он не выдержит слишком долго.       Это должно было произойти. Шервуд забился в тот вечер в трейлер, чтобы не видеть там никого. Ему хотелось просто напиться и притупить уже эту боль, эту тупую, шальную жажду, что разъедала ему мозги и не давала нормально мыслить.       Мэттью пришел к нему тогда сам. Он постучался в дверь осторожно и спросил все ли с Домом в порядке. Дом предложил ему вместе выпить, только Даддарио отказался и отчитал его как мальчишку – это и стало последней каплей. Дом сам не знал, как это случилось. Адреналин, злоба, ревность, похоть – все намешалось в тот странный вечер. Он слишком сильно его хотел, настолько сильно, настолько долго и безнадежно был одержим, что тормоза посрывало напрочь.       Мэтт попытался забрать бутылку, но был придавлен спиной к стене одним движением чужого тела. Шервуд прижал его к своей груди, не позволяя пошевелиться, вдыхая запах его волос – мята, календула, эвкалипт… как хищник чувствует запах крови и настигает свою добычу, так Шервуд бросился на него. Кровь застучала в висках набатом, а член в штанах затвердел до боли. Близко, так близко….. Такой красивый, такой доступный, только ЕГО – пусть лишь на пару этих мгновений. Мэтт стал выкручиваться из рук – но у него ничего не вышло. В этот раз Доминик был сильнее. Злоба с желанием придали силы крепко удерживать свою жертву. Шервуд лизнул парня в подбородок, а после впился зубами в шею – с глухим рычанием кусая кожу и отставляя на ней пометки – знак принадлежности лишь ему. Жадные руки ласкали бедра, грубо сжимая горячий пах, блондин шептал Мэтту прямо в ухо, как он давно хочет его ласкать вот так безумно без остановки – сжимать промежность, впиваться в губы и целовать его, целовать до синяков и кровоподтеков.       – Ты только мой, только мой, ты слышишь?! – руки срывали с парня одежду, чтобы открыть еще больший доступ собственным жадным губам и пальцам. Он развернул Мэттью к себе спиною, больно и сильно кусая парня, пока расстегивал свой ремень, сдирая джинсы со своей жертвы. Дом еле вытерпел момент растяжки, чтобы хотя бы проникнуть в тело, не подготовленное ещё, а после просто сорвался в пропасть, когда почувствовал тесноту теплых и плотных внутренних стенок – Дому казалось, что это сон. Так восхитительно, запретно, грязно все ощущалось на тот момент, что не могло быть чем-то реальным.       – Я. Так. Схожу. По. Тебе. С. Ума, – с каждым толчком шептать Мэтту в ухо, слизывать пот с его плеч и шеи, кусать за пряди темных волос, безостановочно гладить тело – трогать соски и царапать пресс, не прекращая ни на секунду, сжать в кулаке полутвердый член, чуть сменить угол проникновений, чтобы затронуть внутри простату и получить хриплый, рваный возглас – и улететь от него в нирвану, еще сильнее, чем было можно.       Оргазм размазывает его, перед глазами плывут и пляшут круги и всполохи фейерверков, взорванных в этот момент в груди. Потом становится так противно от понимания, что он сделал, как он поддался своим порокам, той одержимости без границ и причинил Мэтту столько боли, разрушил все, что могло бы быть, и все, что в принципе у них было. Слезы бегут по щекам потоком, Дом утыкается Мэтту в шею и умоляет себя простить или убить, если он захочет. Рука Даддарио осторожно вдруг накрывает Шервуду руку, переплетая свои с ним пальцы прямо над сердцем, бьющим по ребрам.       – Все... хорошо, я тебя прощаю, и ты, пожалуйста, прости тоже.       –О Боже, Мэттью… за что простить?!       – За то, что мучил тебя так долго.