Шаг навстречу

— Мне плохо, обними меня. Через секунду большие руки крепко обхватывают меня поперек груди. Он грубовато впивается поцелуем в шею, кусает ухо, вырывая стон, и увлекает за собой на кровать. Да, именно то, что сейчас нужно. — Хватит, вставляй уже, — выдыхаю, но он только ухмыляется, продолжая чуть не по капле выдавливать смазку на палец и проталкивать ее внутрь моего тела, щекоча и поглаживая гладкие стенки. Растянутые мышцы совсем не сжимаются вокруг пальца, и он ухмыляется еще шире — «а вокруг члена сможешь так же?» Мне хочется податься ближе, чтобы быстрее, резче, но он сжимает руки над головой, трется головкой о раскрытое отверстие и надавливает невыносимо медленно, из-за чего возникает ощущение, что он входит бесконечно. Он знает, что я не могу принять его полностью, но меняет угол и мягко давит, проникая все глубже, пока внутри не стягивает легкой болью. «Расслабься» — нежно гладит по животу, разводит шире ягодицы и начинает мелко двигаться, потираясь глубоко внутри. Я такое ни с кем другим не делал, тут нужно чтобы партнер двигался очень медленно, и быть в это время полностью расслабленным, потому что, если зажимаешься, становится дико больно. Но если все правильно, удовольствие горячими волнами расползается внутри живота, и тогда можно кончить без рук. Он вытирает меня салфетками, промакивает вытекающую из ануса смазку и гладит по голове, советуя отдохнуть. Он не против моих любовников — не ревнует и не ругается, но, когда я сижу на краю кровати рядом с сопящим под одеялом телом, обнимает и шепчет, что я ни в чем не виноват. Да, я знаю, что не виноват. Но когда после секса мне сказали, что, уходя, достаточно захлопнуть дверь, и заснули, было обидно. Он шепчет на ухо комплименты, говорит, что я молодец, и, прикрыв ладонью опухшие от недосыпа глаза, отрывает от ноута. «Надо отдохнуть, полежи». Закутывает в одеяло, подпихивает под щеку подушку и ложится рядом. Он не храпит, не вертится и обнимает всегда так, что мне уютно и удобно. Я верю, когда он предлагает растянуть меня посильнее, позволяю уложить грудью на кровать и завязать глаза. На этот раз он смазывает член и входит одним резким движением, двигается быстро и сильно, сжимает соски, и когда я уже готов кончить, так же резко выходит, оставляя дырку судорожно сжиматься. Когда я успокаиваюсь, сует внутрь скользкие пальцы, разводит внутри и приставляет к растянутому анусу игрушку. Я чувствую, что она ребристая, и почти вою от ощущений, когда он начинает трахать меня одновременно пальцами и игрушкой в том же темпе, что до этого членом. Мышцы легко тянутся, так что он не затягивает, приставляя к анусу сразу две игрушки и медленно вдавливая их внутрь. Это сильнее чем пальцы, ощущения острые, на грани боли. Он дает время привыкнуть, гладит ладонями по спине, бокам, мнет ягодицы и ласкает пальцами края до предела растянутого отверстия. Две игрушки затыкают дырку неплотно, и лишняя смазка стекает по мошонке и капает на пол. Подождав, он начинает двигать их одновременно, постепенно ускоряясь. Я раскрыт до предела и настолько возбужден, что много времени не надо — он удерживает, когда меня начинает судорожно подергивать, выкручивает соски и кусает шею, пока я не выдаиваю из члена последние капли спермы. «Понравилось?» Словами не описать, как понравилось. Я тру мокрые от эмоций глаза, пока он успокаивающе целует в висок. Он ждет меня дома, когда грустно возвращаться в пустую квартиру, слушает, как прошел день, и легко поддерживает разговор на интересующие меня темы. Заинтересовывается моими увлечениями и всегда рядом, когда мне это нужно.

***

— А что это был за мужик, с которым ты вчера сидел на скамейке? — интересуется Игорек, предварительно потыкав меня пальцем в плечо. Я неохотно подымаю голову со сложенных на парте рук, и впериваюсь в друга недовольным взглядом. Как всегда, ни «здрасти», ни «как дела», и опять с невыполненной домашкой. Потянувшись за сумкой, достаю оттуда тетрадь и передаю ее парню. Сейчас только надо убедиться, что он понимает, с какого по какое место надо переписать, и можно подремать еще немного. — Че это? — хмурится Игорь, бегло пролистав тетрадь. — Не зли меня, — ворчу я, — надо списать, так списывай. На последней странице, — добавляю, видя все большее недоумение, распространяющееся по лицу друга. — Эй, братишка, — он громко щелкает пальцами над моим ухом, — ты со своей курсовой совсем заучился, видать? Я спрашиваю, что это за мужик, с которым ты в три часа ночи в парке зависал? Батя, что ли? Ты говорил, у тебя все родные далеко живут. — Я ночью сидел в парке? С кем-то? — недоуменно переспрашиваю. — Да хорош заливать, ты громко жаловался, что если добавить в курсовую дополнительный раздел, то она слишком большая получается, а если без него, то слишком маленькая, и сократить этот раздел ты не можешь, потому что ерунда нечитабельная. — И? Что он отвечал? — внутри разливается какое-то нервное возбуждение, будто второе дыхание или доза энергетика. — Та ничего не отвечал, по голове тебя гладил, — Игорь хмыкает, — у него такие лапищи, я бы поостерегся даже близко к такому подходить. Кстати, в кого ты такой хилый? Рядом с батей своим как школьник выглядишь. — А потом мы разошлись? — давлю я, не обращая внимания на его подколы. — Вы обнялись, и ты ушел. А куда он делся, честно говоря, не знаю. Отвлекся на тебя, а его уже не было. Игоря кто-то зовет, и он отходит, бросая на меня подозрительный взгляд, а я остаюсь сидеть в прострации, комкая лабораторную тетрадь. Вчера я действительно полночи сидел над курсовой, пытаясь разместить треклятые разделы как надо, я действительно вышел в парк около общежития проветрить голову и некоторое время сидел на скамейке, вслух размышляя о временных сложностях моей жизни. Я подпирал голову рукой, часто зачесывая назад отросшие волосы и напоследок обхватил себя руками, потому что в тот момент из людей, которые могли бы обнять и сказать, что все будет хорошо, был только я. Игнорируя звонок на пару, я бросаю разложенные на парте вещи в сумку и проталкиваюсь на выход. У меня было много домашних животных, но я не считал нужным придумывать им имена, так что кот был Котом, крыса — Крысой, а морская свинка — Свиньей. Периодически животные менялись, имена — нет. Забежав в туалетную кабинку, пристраиваю сумку на шатком крючке и зажмуриваюсь, опираясь спиной на дверь. — Мне плохо, обними меня, — шепчу едва слышно, чуть вздрагивая, когда большая ладонь зарывается мне в волосы. Да, я всегда представлял эти руки такими — большие, мозолистые, чтобы, когда он гладит меня, чувствовать грубую шершавую кожу. Вторая рука послушно провела по груди. Да, вот так. Еще Игорь говорил, он здоровый. Конечно, под стать таким рукам он должен быть высокий и крепкий. Макушки коснулось тяжелое дыхание. Так, теперь имя, я должен придумать ему имя. В голове вертятся безликие морды безымянных зверушек. Нет, мне нужно человеческое имя, и не имя одногруппника, а какое-нибудь… в памяти всплывают герои американских сериалов, через пару минут уже ощутимо раскалывается голова. — Прости, — шепчу, устало приваливаясь к двери. Шершавая ладонь нежно проходится по лицу. Я выдыхаю — надо еще раз — руки, большие ладони, высокий, мощный — я жмурюсь, изо всех сил представляя образ человека. Да, вот такой — тянусь руками к воображаемому лицу. — Арчибальд, — пальцы обжигает горячим дыханием, а через секунду мужчина с отнюдь не воображаемым рыком впивается поцелуем в мои губы.