Без последствий

Холодно, словно в морозилке, но воздух удушливый, плотный, и Саске, который всегда дышал только грозовыми штормами, задыхается в этой смрадной тьме. Он не помнит, как его занесло сюда… Наверно, очнулся после очередного боя, а преследователи или погибли, или сбежали. Саске потерял счет миссиям, которые он обязан исполнять во имя мира и благополучия конохских граждан. По спине пробегают мурашки. Отчего-то страшно и неприятно… Очень страшно. Такое чувство, что он уже знает, что сейчас будет. Словно он проходит по этому темному коридору в сотый раз. Враги каждый раз бросают его сюда, желая измучить безысходными попытками выбраться. Саске кажется, что он уже слышит чье-то едва уловимое дыхание, чувствует ореол чьей-то чакры. Когда он понимает, кому она принадлежит, от кого исходит это дыхание, становится еще хуже, будто хватают и утягивают за ноги в трясину. Саске думает: нет, нет, это какая-то ошибка. Это не он. Кто-то другой. Тут бы щиколотку и отпустили, тут бы вспорхнуть отсюда и освободиться. Но себя не обманешь: жалкое, спасительное вранье сильно проигрывает беспощадной правде. Это Итачи, сомнений быть не может. Это его чакра, клана Учиха, и последний раз Саске воспринимал нормально эту чакру, когда был маленький и жил среди Учих. После она стала ярлыком ужаса для него, благо он не сталкивался с ней практически никогда, потому что единственный оставшийся в живых человек, обладающий ею, - Итачи, - находился всегда далеко, а больше ни у кого такой не было, за исключением самого Саске. Даже тогда из-за немых преследований брата Саске навязчиво чудилось – не повеяло ли этой чакрой внезапно? Почему ему стало вдруг так дурно? Другие-то не замечают этого. Это только его личный ад… Но почти сразу отпускало: показалось. Чакру Итачи он ощутит только в их последней битве, как и всю ее мощь и ментальную силу, а пока просто мерещится… Так каждый раз он успокаивал себя… и каждый раз прокатывало… до самой битвы… Но не сейчас, не в этом мрачном месте. Саске вдруг четко осознает, теперь все по-настоящему, это действительно Итачи, его мучитель, его сумасшедший брат, которому лучше бы не рождаться вовсе. Саске поворачивает за очередной угол помещения, и видит ужасную камеру, в которой его брат прикован к одной из колонн. У Саске замерло сердце. Как только тот заметил его, сразу поднял голову: -Саске? Итачи выглядит пронзительно простым и смешным, обыденным, хотя обстановка страшная и не повседневная. Но для Итачи - в самый раз. -Что ты здесь делаешь? Он, может, и ответил бы, если бы помнил, как его забросили сюда. Когда стресс сменяется стрессом, сознание начинает предательски отказывать в объективности. Руки нукенина обхватывали колонну за спиной и были стянуты наручниками. Итачи уже давно съехал вниз и стоял теперь на коленях, его одежда вся была перемазанная в чем-то темном, в камере дурно пахло. Саске едва различал очертания, потому что свет почти не проникал сюда, но юноша всматривался в лицо Итачи, он был не в силах отвести взгляд от него. Он никогда не видел Итачи таким бледным и некрасивым. -Подойди сюда поближе, Саске… здесь открыто, не бойся, - и совсем тихо, но младший расслышал это: - Мой ангел, мое спасение.. Дверца в камеру и правда была не заперта. Хах, чего ему бояться? Ты совсем спятил, нии-сан? Но ведь у Саске действительно холодок пробегал по спине, когда он только понял, что находится здесь… -Я отсюда плохо вижу, - объяснил Итачи, - подойди ко мне, дай хоть посмотреть на тебя. Саске не менялся в лице ни разу, хотя внутри весь был как на иголках. Он аккуратно прошел внутрь. -Я думал, это кто-то из надзирателей. Не ожидал, что ты… Какой ты стал взрослый и сильный шиноби, - глаза у брата заслезились, на лице появилась слабая улыбка, сделав Итачи только страшнее и непригляднее. Голос вроде бы и принадлежит ему, но чем-то очень явно отличается. Такого голоса у него Саске тоже никогда не слышал прежде. Конечно, Итачи страшно умирать, поэтому он такой надломленный и судорожный. Этим не проймешь, эту породу Саске давно изучил. -Можно тебя попросить… пожалуйста… убей меня. Я вижу, у тебя катана. Можешь просто перерезать мне горло? Саске отшатнулся, сглатывая горечь и чувствуя, как внутри закипает гнев. -Ублюдок, что ты несешь? – вырвалось у него. -Пожалуйста, братик. Тебя никто не осудит, потому что все и так думали, что ты сделаешь это в нашей битве тогда. Пожалуйста, помоги мне, тебе это не трудно… -Помогать тебе? Ты считаешь, что я стану помогать тебе?! – поразился Саске. -Ты говорил, что должен убить меня и отомстить за клан. Сделай это, - в голосе у Итачи послышалась напористость, из-за страха, что Саске может уйти, разозлившись. – Ты не убил меня в бою, сдал полиции. Давай сделаем все как задумывалось. -Ты нездоровый ублюдок. Это только ты все делал как задумывалось, по твоему гребаному плану! Саске кажется, если сделает хоть одно неспешное движение, оно непременно будет рваным, нервным. Как Итачи вообще смеет просить его о чем-то? Неужели он может еще рассчитывать на какое-либо согласие между ними? -Я не желаю иметь ничего общего с такой гнусной мразью, как ты! Не смей называть меня своим братом. Итачи затрясло – но больше от слабости, чем от негодования. -Я не прошу тебя считать меня своим братом, прошу только быстро убить меня. Нет, не уходи! Карму нельзя обмануть, Саске, твоя доброта вернется к тебе… Тебе ничего не будет за мое убийство, за этим твое полное право, ты же знаешь это… Никаких последствий не будет… Саске попятился, его начало мутить. -Пожалуйста, отото, не уходи, не оставляй меня им, меня снова будут пытать, меня будут убивать медленно, а ты можешь сделать быстро, – голос сорвался в рыдания, когда Итачи понял, что ему не помогут. Саске смотрел на дрожащее корчащееся тело, а затем резко развернулся и направился быстрым шагом прочь, но ноги не слушались его нормально, будто во сне, он прилагал все свои усилия, чтобы двигаться, а хватало их только на медленный, кривой и раздражающе нечеткий шаг. Рыдания неслись ему вслед, отдавались эхом по всему пространству. Ни одного проклятия, ни упрека, только мольбы. -Саске! Подожди! Пожалуйста, вернись, умоляю тебя… Саске, родной мой, не уходи! Чуть погодя, прислушавшись, младший Учиха уловил всхлипывания и тихий плач, больше похожий издали на чье-то шмыганье. Итачи понял, что Саске ушел и прекратил истерить ему вслед. Но и оставшиеся рыдания были конвульсивные, больше от ужаса, невольные, безудержные, нежели оттого, что Саске покинул его, так и не оказав помощи. Саске прокручивал в голове услышанное и пытался вернуть себе силы и твердость рук и ног. Эта невнятная, совсем прозрачная лесть – «какой ты стал взрослый и сильный шиноби»… Попытки уговорить безопасностью – «никаких последствий не будет»… и совестью «твоя доброта вернется к тебе»… Скорее бы уж Итачи казнили. Нет сил терпеть его на этой земле, даже когда он находится за тысячи километров, Саске неспокойно и отвратительно. Последний раз Саске слышал нечто похожее от цыган, выманивающих деньги. Если бы в камеру вошел не он, а кто-либо другой, все было бы то же самое. Все это только для того, чтобы избежать позорной казни. Он попытался унять дрожь собственных рук, но это не проходило… В мучительном состоянии он снова решил идти вперед, как можно тише, чтобы Итачи не узнал, что он еще здесь. Итачи слышно не было, может, потерял сознание или заснул. Саске пытался делать шаг за шагом, но его тянуло вниз и вниз. Тогда каждый шаг приходилось будто выторговывать у судьбы, выныривать, а его снова хватало и утаскивало вниз, в болотную густую жижу. Ужас вновь охватил все его существо, ему не выбраться, не выбраться… Итачи заберет его за собой… …Младший Учиха проснулся в дикой тряске. Он, кажется, стонал, но спящую рядом жену это не разбудило, к счастью. Саске огляделся, сидя в постели. В комнате тихо и темно-сине, за окном рассвет только начинается. Теплое мягкое тело Сакуры лежало под боком, и сейчас Саске понял, что это ее руки обхватывали его во сне и придавливали вниз, не давая кислорода. -Чертова сука… - прошептал он, разозлившись. Он встал и отправился в ванную, чтобы умыться, смыть с себя частички ужасного сновидения. Что ты можешь знать о моих проблемах, Сакура, подумал он. Считаешь себя самой умной, указываешь мне как жить, думаешь, что имеешь на это право. Ты и все окружающие. Только потому, что я когда-то «оступился», по вашему мнению. Подумаешь, не служил несколько лет, вам от меня только одно и нужно. Зато и на ресурсы драгоценные конохские не посягал, жил среди отступников и никого из вас не трогал. Чего вы все ко мне привязались?! Саске оставили в Конохе только на том условии, что он даст ей потомство с необходимым геномом. У его детей должны быть шаринган и эта гребаная семейная учиховская чакра. Сакура, конечно, добилась своего, можно сказать. Но этим его не свяжешь, крылья не собьешь… Саске внезапно захотелось сделать что-то всем наперекор! Сакура постоянно пилит его и злится без конца. И это не из-за беременности. Ей всегда все не так. Говорила, что любит, а теперь ее не угомонить ничем. Она думает, что Саске нужна врачебная помощь из-за прошлого. Из-за Итачи. Сказала, что ничего не желает слышать об Итачи. О боже, нет сил больше все это терпеть. Итачи никогда не отпустит его. Саске задумался… Из-за чего ему снова приснился этот сон? Какая связь? Да, вчера он возвращался домой по дороге через мясную ферму, и в воздухе стояла такая плотная вонь, что он сразу вспомнил это ощущение. Будто тебя наклонили над огромным чаном с кровью. Такое он впервые ощутил, когда склонился над умирающим товарищем, когда тому разорвало все брюхо на ошметки… С тех пор Саске научился не замечать этого запаха, потому что он стал повседневным, но каким-то образом он всегда понимал, где это следствие ран, а где – преддверие смерти. И в тот день, когда он вошел в камеру к Итачи, ему не показалось, на него дыхнуло смрадом смерти. Черные пятна на одежде Итачи ему не померещились, это не грязь и не мазут, это кровь. У него под одеждой все было в крови. Публичная казнь так и не состоялась. Сказали, что преступник умер, находясь еще в камере, от какой-то болезни. Что они с ним сделали? Что он почувствовал? Что хотели выпытать? Как долго его убивали? Сейчас нужно собрать кое-какие вещи по-тихому и уйти. Пока не поздно. Это невыносимо… нужно уйти куда глаза глядят… Но… Саске плеснул себе в лицо холодной водой и замер, стоя над раковиной и наблюдая, как с носа и подбородка капает в нее вода. Это не настоящая свобода. Настоящая… она… бывает лишь раз в жизни… Учиха перевел взгляд на аптечку с медикаментами. Быстро открыл шкафчик и нашарил там почти целую банку снотворного. Саске, что ты тут делаешь в 4 часа утра, скажи мне? Саске, ты опять не спишь, сукин сын, тебя можно сажать на цепь, чтобы не сбежал отсюда, чтобы ты жил и мучился в этой вашей сраной конохской системе? Так ты полагаешь, да, Сакура, подстилка чертова? Саске, тебя снова мучают кошмары? Саске, что ты задумал… Ты там? Ты почему не спишь? Он вздрогнул, наконец восприняв что-то извне. -Что? – недовольно вырвалось у него. -Я спрашиваю, ты там? Почему ты не спишь? Что случилось? – голос Сакуры из-за закрытой двери был приглушенным и сонным. -Я здесь. Иди спать, сейчас приду. Живот прихватило. Сейчас выпью таблетку и вернусь. -На дверце, на нижней полке, - напутствовала жена обеспокоенным тоном. – Ты хоть запей чистой водой, не из-под крана, Саске! Он не счел нужным спорить, надеясь, что она уйдет. -Будешь подслушивать?! – недовольно спросил он. -Ухожу, ухожу. Через пару секунд возня за дверью стихла. Внезапно ему стало до слез жалко Сакуру. Он мысленно попросил у нее прощения. Это не 80 таблеток убивают его. Это Итачи убивает его. Его прошлое убивает его. «Скоро все закончится, - думал Саске. – Я получу свободу. Итачи, слышишь? Ты сполна отомстил мне… настолько, что я сейчас делаю то, что делаю. – Саске горько ухмыльнулся. - Но ты ведь не хотел мстить… ты для этого слишком святой. Ты не назвал меня гнусной мразью, в отличие от меня… И во время пытки ты не подумал, что это все из-за брата-мудака, который отказал тебе в одной небольшой услуге… Что ты за человек? Что за звезда ознаменовала рождение такого, как ты? Возможно, тебе странно слышать даже подобный вопрос, и ты считаешь себя обыкновенным человеком… Все, нии-сан… все кончено… ты больше не сможешь жить в моих снах, не приснишься мне, и я забуду обо всех твоих мучениях. Я все-таки оказался слаб, как видишь.. Недостаточно взрослым и сильным, чтобы помочь тебе.. нам обоим… А ты… прости, если можешь, ведь доброта возвращается… Ты один любил меня, а я не знал этого…» … Сакура, пережив самое трудное в своей жизни, беззвучно плакала, а ее подруги пытались утешить ее. Но с каждой слезинкой уходили и переживания, будто ей стало легче после смерти мужа. Как странно и.. неправильно. Знакомые помогали ей, поддерживали как могли. Не обошлось без фраз: -Ты молодая, ты еще встретишь своего мужчину. -Не переживай из-за тела, оно послужит науке и всеобщей безопасности. -Ты сейчас нервы побереги, родишь ребеночка, тогда наплачешься, только от счастья. А представь, как тебя уважать будут – мать единственного существующего в живых обладателя шарингана, будущего шиноби. Можешь больше не рваться на службу, тебя и так обеспечат на всю жизнь. -Заладила «люблю, люблю», уж прости, конечно, о мертвых либо хорошо, либо никак, но твой слегка ненормальный был. Я тебе говорила, попомнишь еще мои слова, он такой же, как и братец его, и вот посмотрите! Учихи все отмороженные на голову были. Ты историю клана почитай на досуге – у них это в роду. Как бы ребенку это тоже не передалось… Может, и хорошо, что Учихи ликвидировались… Сакура слушала, слушала эти мерзкие увещевания, а на душе становилось предательски легче и легче.