Never Surrender

Все словно в тумане после того, как они высадились в доках. Живот Томми сводит, будто они все еще на море, хотя поезд долгие часы вез их сквозь ночь. Алекс все еще рядом с ним, забирая предназначенные им два яблока, два пива и два одеяла, и слушая инструкции о том, где им можно принять душ, где поспать, а где встретиться утром для получения дальнейших указаний. Алекс крепко держит локоть Томми, когда их запускают в импровизированные бараки, обходя суетящихся солдат, чтобы найти им хорошее место для сна. До войны это здание было целым и функционировало, но теперь оно почти развалилось и олицетворяло облик войны. Они нашли место за небольшим деревянным ограждением, за которым наверняка раньше держали лошадей, и там осталось немного сена, разбросанного по полу, на котором уже спали двое других солдат. - Это намного лучше, чем спать на голом цементе, - мягко говорит Алекс, позволяя Томми опереться на стену. Двое других парней только поежились, но ничего не сказали и даже не взглянули на них. Лягушатники, судя по их форме. Они оба пытаются заснуть, их глаза закрыты, а руки прижаты к телу. Возможно, они просто слишком растеряны, чтобы попытаться хоть что-то сделать, а может чувствуют себя виноватыми, что лежат тут, живые, в то время как их братья, скорее всего, нет. По мнению Томми, эти двое слишком похожи на трупы. Он вспоминает о Гибсоне. Здесь тихо, даже несмотря на то, что в ушах все еще звучат звуки выстрелов, бомб, крики и волны. Снаружи слышны только тяжелые шаги солдат по гравию в сторону еды, кроватей и безопасности: на остальное у них просто нет сил. Все они пересекли Ла-Манш, но вряд ли они скоро вернутся домой. Ни через месяц, ни даже через год, возможно никогда. Томми лежит на спине и смотрит в потолок, у него нет сил даже закрыть глаза. Рядом с ним сидит Алекс, который сгорбился над уже повидавшей мир газетой и отказывался отдавать ее кому-либо. - Что это за слово? Ос-, ос-во-, - он поворачивает газету к Томми и указывает масляным пальцем на слово. Хоть они и помылись после прибытия в это место, им так и не удалось полностью вычистить масло из волос и из-под ногтей. – Я не могу прочитать, здесь слишком темно. Томми подозревает, что Алекс вообще не знает этого слова, но держит язык за зубами. - Освобождение, - говорит он. – Это значит быть свободным. - Я знаю, что это, черт возьми, значит, - выдыхает Алекс. Томми натянул свое тонкое одеяло повыше. Он устал, но ему совершенно не хочется засыпать. Каждый раз, когда он закрывает глаза, брюнет слышит, как рядом с ним падают тела, когда он бежал от пуль по улицам Дюнкерка, слышит оглушительные крики после того, как торпеда попала в эсминец, слышит выстрелы по тральщику, их последней надежде выбраться из Франции живыми. Враги, как все продолжают говорить, словно это объяснение тому, почему люди убивают друг друга по всему континенту. Враг, думал Томми прижимая пистолет к голове немецкого мальчика. Его палец дрожал на спусковом крючке, пока малец, сложив руки перед собой, умолял: «Gnade, gnade, gnade.»* Ему не нужно было знать немецкий, чтобы понять, что тот говорил. В тот момент они были слишком похожи. Оба дрожали как листья на ветру, каждый по свою сторону пистолета, и ни один не мог уйти. Алекс вытирает нос рукавом куртки и откашливается. Он продолжал кашлять с тех пор, как увидел скалы в Дорсете, с каждым разом его голос становился все ниже. - Здесь говорится, что победа уже рядом и следует сразу после освобождения, да? Они говорят, что мы смогли выиграть, пока были там? - Наверно. - Что написано здесь? – подталкивает его Алекс. Томми убирает палец Алекса и читает: - Мы будем сражаться на пляжах, мы будем сражаться на земле, мы будем сражаться в полях и на улицах, мы будем сражаться в горах. - И здесь? Что написано чуть ниже? - Иди спать, Алекс, - вздыхает Томми. Алекс только качает головой на это и подталкивает газету ближе. Она была в черных и жирных пятнах, где за нее брались руками. - Ну же, прочитай это. Здесь слишком темно для меня. - Мы никогда не сдадимся, - шепчет Томми, отводя глаза в сторону. На потолке растянулись нити серебристой при свете луны паутины. Он еще никогда не чувствовал себя таким уставшим от этой жизни. – Мы никогда не сдадимся. Вот что здесь сказано. У него все еще было чувство, что небо в любую секунду поглотят языки огня. - Никогда не сдадимся, - повторяет Алекс, проводя пальцем по словам, словно они были тем самым спасительным плотом. – Здесь сказано, что мы выиграем эту чертову войну? Победа и освобождение. Никогда не сдадимся. - Наверно. Алекс ложится рядом с ним и прижимается так близко, будто собирается рассказать какой-то секрет. - Я слышал, как один из рабочих сказал, что, возможно, нас отправят в Африку. Никогда там не был, - он ухмыляется, а на его щеках появляются ямочки. Его глаза прекрасны, и они сияют так, словно темное небо с миллионом вспышек на нем. – Если честно, я нигде не был. Томми поворачивает голову в его сторону, не отрывая плеч от пола. Дыхание Алекса согревает его подбородок, оно влажное и несвежее, но уже такое знакомое. Он все еще пахнет океаном, тем самым, который пытался убить их обоих. - Звучит, как отличное место, чтобы умереть, я думаю. Алекс на это только рассмеялся. - Мы выжили в Дюнкерке, приятель. Теперь мы можем сделать все что угодно, - он пристально смотрит в глаза Томми и только на секунду переводит взгляд на его приоткрытый рот. – Может, они отправят нас в Африку вместе. Томми сглотнул и огляделся, чтобы убедиться, что их не слышат. Его прошибает озноб, который доходит до самых костей, и тонкое одеяло мало чем помогает. - Я не поеду в Африку, - шепчет он. – Я больше не вернусь туда. С меня хватит. - Но война не окончена, - между бровей Алекса пролегла морщинка. - Для меня, да. - Ты не можешь просто- Это не закончится просто так. Это будет продолжаться. Их планы- - Я не вернусь туда. - Ты не можешь поехать домой, - Алекс не просто говорит, он шипит. – Они схватят тебя за дезертирство. - Пойду куда-нибудь еще, - говорит Томми, сжимая в кулаке лист бумаги. Он чувствует, как ужас охватывает его, как соленая вода вновь окутывает его плечи. – Мне плевать. Я не вернусь. Я не могу. Алекс смотрит на него долгие несколько минут. Томми думает о том, как впервые схватил Алекса за руку, помогая тому выбраться из воды до того, как эсминец прижал его к пирсу, а потом его тело вынесло бы на мол. Он думает о том, как Алекс крепко держал его на тральщике: «Кто-то должен уйти, чтобы спасти других.» Он думает о том, как они смотрели друг на друга, сидя в этой маленькой лодке, пока пересекали канал, пропитанные маслом, но живые благодаря друг другу. - Может, я пойду с тобой, - наконец шепчет Алекс, натягивая свое одеяло на плечи Томми. Он снова быстро посмотрел на рот парня. – Я никогда не был где-то еще. Томми сглатывает, а его сердце готово вырваться из груди. Они не друзья, но они слишком много раз спасали друг другу жизни, что могут попытаться ими быть. - Нужно уйти, пока темно. Никто не должен нас видеть. Иначе ничего не выйдет. Алекс только ухмыляется, он нежный, самоуверенный и все еще немного странный. - Мы пережили Дюнкерк, приятель. Все остальное уже не важно.