And they say you can't build Roma in a day

Когда Люсьен после ссоры - кричать нельзя, стены картонные, а соседи слушают чутко, им подавай хлеба да чужих драм - выбегает на улицу в расстегнутом пальто, прямо в октябрьскую ночь, прошипев проклятия и грязные, обидные ругательства в адрес своего творца, Каммерер садится на диван, прислонив прохладные бледные пальцы к вискам. Дверь в квартиру остаётся распахнутой, этажами ниже слышны голоса соседей, молодой и красивой пары, что идут куда-то кутить. "Нильс, ты не забыл шарф?". "Дорогая, возьми перчатки". "Ты простудишься!". Дэвид сидит на диване ещё минут сорок. Слушает звуки многоквартирного дома. У него нет сил и желания искать Лу. Но он чувствует, что должен. Он обходит все знакомые бары и пабы, малодушно избегая смотреть на знакомые лица. Пробегает взглядом по головам, пытается найти светловолосую макушку. Его волосы пшеничного цвета. Когда Дэвид, отчаявшись искать, садится на скамью на набережной, закуривая, он видит чуть поодаль, у самой воды, его. Карр сидит у реки. Прямо на траве в своём стильном и, безусловно, дорогом - пять зарплат Дэвида, одна истерика Люсьена в магазине - пальто. Дэвид мнется. Не знает, стоит ли подходить. Наконец, бесшумно встаёт, по-кошачьи пластично, и Люсьен, словно чувствуя его присутствие своей спиной, встаёт и оборачивается. Из взгляды встречаются, а рты набиты молчанием, словно сырой землёй. Говорить не нужно. Слова не нужны. В з г л я д. Лу дергается нервически, словно пытается оторвать ноги от земли и сбежать, но те его не слушаются. Он чувствует себя глупым кроликом перед лицом опасного и хитрого удава. Этот взгляд, полный любви. От него не уйти. Твоя любовь меня задушит. Дэвид берет инициативу на себя. Он сильнее и справится. Он делает только шаг - а разделяет их, наверное, шагов семь - и сам не понимает, как это Лу вдруг падаетв его руки и шепчет полузадушенно: - Прости. Ком в горле, Каммерер не может говорить. Я сломал тебя, искалечил. Сколько, черт возьми, вечеров в унылом свете полуслепой настольной лампы. Сколько, черт возьми, ночей на взбудораженных простынях, с одним-единственным вопросом в воспаленном мозгу. Зачем. Их встреча была фатальной, роковой ошибкой. Однако разомкнуть рук, разомкнуть губ - они не смогли. Губы чернели, сочась ядом. "Судьба", - шептало очерневшее же сердце. Больно, больно, больно. И Дэвид старался дать ему как можно больше. Зная, сколько забирает сам. Зная, что не компенсирует, что обмен не равен, ибо: Люсьен, глупый мальчишка, не знает этих правил. Искренне верит, что вертит смешным рыжеватым зверем как ему вздумается. А зверь проедает его душу своим нечеловечьим, ведьмаковым желанием обладать, клеймить, влезть ему под ребра. Заставить сердце разрастись до объёмов, на кои оно не рассчитано. И Люсьен вдыхает и выдыхает глубоко, чувствуя чужое, как ему видится, как ему кажется - обожание. Не замечает, как каждый вдох и выдох разворачивает его грудную клетку до невероятных размеров. Он покупается на красивые конфетки в ярких обертках. Как они шуршат - галереи, музеи, театры, корешки билетов, высшее общество, высота мысли в полной противоположности зашоренности и мещанству его собственной матери. Каммерер уверенно - внешне - кладет свою горячую ладонь на вздрогнувшие худые плечи. Они стоят так минуты две, и Люсьен прячет лицо - но не плачет - на груди у Дэвида. Чувствует исходящий от него запах хвойного мыла, одеколона, табака. Затем, всё так же не глядя, отрывается от него и идёт вперёд, к мосту через реку. Не проверяя, идут ли за ним. Потому что знает - да, Каммерер идёт. Уже идя по мосту - около пяти минут спустя - Люсьен начинает что-то спрашивать о системе субординации в его университете. Ему просто нужно слушать монотонные интонации. Ему нужно дать Дэвиду почувствовать и самому попробовать на вкус снова - всё в порядке, ты вновь знаешь больше, научи. Расскажи. Дэвид включается в игру. Говорит, не следя за мыслью, но отслеживая интонационный узор. Они доходят до середины моста. Начинает светать. Дэвид вдыхает полной грудью, стремясь навсегда запомнить это мгновение. Рассвет, и они, утихшие после ссоры, стоят на мосту; грань октября и ноября, под глазами Люсьена - тёмные круги. Они смотрят на ту линию вдалеке реки, где вода всё силится с предрассветным небом. У них одна мысль на двоих. Я. Тебя. Разрушу. Это чертовски грустно, и Дэвид хотел бы разомкнуть объятия, но видят боги - здесь решает не он. Что-то - фатум, судьба, чёртово колесо сансары - решает за них двоих. Бьёт их током. Они знают, что разрушат друг друга. Они знают, что иначе нельзя. Лу задыхается без Дэвида. В этом мужчине - его свет, его лестница к звёздам. Только с Дэвидом он чувствует себя так, словно что-то из себя представляет. Дэвид - первый, кто показал ему это. И Карр знает, что никто и никогда не даст ему больше. Иногда, после вспышек злости и ярости, после расставаний на неделю и больше, он утыкается губами под ключицу мужчины в попытке обмануть свою временно дремлющую и стремительно развивающуюся в отстутствие Дэвида асфиксию. Лу изображает, что ещё умеет дышать. И Каммерер чувствует это. Ему страшно. Он не хотел, действительно не хотел, чтобы было так. Он не знал, какой потенциал скрыт был за этим светлым лицом. Теперь он всё сильнее и порочнее. Ему лишь 18, а он уже идёт по осколкам и огрызкам чужих слабых сердец. Им обоим не уйти. Каммерер не хочет целовать Люсьена. Он поправляет воротник его светлого пальто. Их первый поцелуй - первый поцелуй Карра вообще - голодный, злой и жадный, на полу в комнате Дэвида, со вкусом виски и изящных тонких сигарет. С послевкусием чтения вслух Байрона и По. Граммофон играет лютней. Страшно, тревожно. Лу кусается в поцелуй. Дэвид смеётся. До утра ещё два часа. Вода уже тянется льдом.