Забытые

«Когда-то мои предки творили истинную магию и внушали трепет двуногим крысам, не способным самостоятельно добыть огонь, а сейчас я смотрю на отголоски их величия, ничтожный червь, позор своей матери и печаль рода, и творю, о, пустота, невесть что...» — Благодарю вас. Никогда бы не подумала, что вы умеете так ловко это делать. Ладонь выскользнула, даже через перчатку оставив на бинтах тёплый след, и Альхаге ощутил, как к щекам прихлынула кровь. От давления, несомненно, ударило и в нос, и чтобы хоть как-то оправдаться, ежели не повезёт и он закровоточит, маг вернулся к прежнему занятию: принялся колдовать. До «истинной магии» было далеко: он творил ступени. Пусть Александра и уверила его, что вполне способна съехать вниз и вскарабкаться на другую сторону сама, он возразил куда быстрее, чем подумал. И теперь... «Вероятно, судьба и Праматерь намекали на моё скудоумие с самого рождения. Иначе с чего я не стал великим магом, как грезилось, вождём или наставником, а сижу здесь? Несомненно, я слишком глуп, чтобы даже это понять». Он выдохнул, кивнул Александре и с мягким шелестом развёл ладони: тяжёлый концентрат магии плеснулся, взбираясь от дна жёлоба до самого края, и учёная, схватив Альхаге за рукав, рванула вверх. Уплотнившийся воздух гудел под сапогами и со слабо ощутимым толчком расходился, и каждый раз казалось, что это произойдёт раньше, чем нога переступит на другую ступень. Александра прыгнула на твёрдый камень и вжалась в стену, притянув к себе Альхаге. И он, и она первым делом поглядели в пустоту. Альхаге рассмеялся. — Если бы мне предложили так сделать, я бы отказался, — сказал он через несколько секунд, жадно глотнув воздуха и качая головой. От захлестнувшего голову азарта он не сразу почувствовал, что руку сдавили, и обернулся. Женщина, снова потянувшаяся к маске, разжала ладонь, горестно и шумно выдохнув: — Простите! Я... — Растерялись, — подсказал Альхаге, разминая кулак. Сбившийся бинт сполз ниже, тёр ссадины, но уже не мешал шевелить пальцами. — Я тоже. Подождите немного, я отдышусь, и мы пойдём. Нет, — искоса поглядел он, уже расслабленнее прислоняясь к стене и затоптавшись на карнизе, — просто... откат. Это место своенравное. Пожалуй, колдовать и вправду стоит поменьше. Зачем-то он снова поглядел на женщину, выискивая неодобрение, не нашёл и неловко улыбнулся. В голове творилось невесть что, и это тревожило. Быть может, даже не меньше ситуации, в которой они оказались, и вероятности вовсе остаться без сил. Чтобы хоть как-то прийти в чувства, Альхаге потёр саднящую костяшку о скол на стене, искривился и кивнул: — Я готов. Александра, поглядывавшая то на него, то в темноту на той стороне, выискивая хотя бы силуэты коллег, замялась. — Как полагаете, — спросила она шёпотом, заставив себя сделать шаг, — если мы отыщем святилище первыми, стоит делиться славой с остальными? Или пусть завидуют? — Я бы не стал говорить об этом, пока мы не окажемся в имперском порту, — поразмыслив недолго, отозвался Альхаге. Карниз под ногами неумолимо расширялся, и он бросил взгляд через плечо. — Чтобы у Густафа и Гоито не было искушения забыть вас здесь, уронить в ущелье, не заметить скорпиона в степи или помочь оступиться и свалиться за борт... или вы не это хотели услышать? — озадачился он: учёная закашлялась, пытаясь сдержать смех. То, что получалось, походило на едкий птичий клёкот. — Я пошутил, госпожа. Александра расхохоталась уже в голос и ухватила Альхаге повыше локтя, спасаясь от падения. Проводник придержал её и сам, выводя на площадку нишу, и позволил себя приобнять. Человечица, едва ли выше его и в наряде, меньше всего подходящем для занимающих голову мыслей, пахла теплом, потом и пылью, и, не удержавшись, он наклонил голову, вдыхая до боли в гудящих рёбрах. Ладони на боках казались именно такими, как он думал, пока его бинтовал здоровущий Гоито. — Здесь теплее, а? — протянул он, когда пауза стала неприлично долгой. Руки Александры разжались без поспешности, даже с едва уловимой заминкой, но Альхаге предпочёл выбросить это из головы и шагнул вглубь, к стене и чёрному провалу. — И вода в ручье показалась мне прогретой. — Подземная река, протекающая рядом с вулканом? — более чем охотно предположила учёная, первой сунувшись в арку, квадратную и простую, не больно схожую с гладкой величественностью колонн. Только резьба та же, что и в прочих частях храма. — Не представляю, бывает ли такое на самом деле: ничего не смыслю ни в огне, ни в камнях. Если на них, конечно, — наклонилась она, почти вслепую оглаживая изрезанную стену, — не написано какое-нибудь «Иди сюда, здесь спрятаны древние свитки». — Поверите ли, но я тоже, — неожиданно для себя признался Альхаге, вслед за ней тронув старые надписи и всё же отстраняя Александру. — Хотя у нас это считается важным. Свитки приятнее камней и огня. И людей. — Точно. Она снова заинтересованно сунулась в чернильную тьму, но уже под локтем Альхаге, и проводник невольно принюхался. И, ругнувшись сквозь зубы, решительно зашагал в коридор к следующему повороту: угол на ощупь тоже исписали чередой насечек и завитков. — Скопировать бы всё это... и попытаться перевести. Не здесь, — поспешно уточнил он в ответ на скептическое хмыканье за плечом, сбавляя шаг, — а в более подобающем месте. И если то, что вы рассказывали о своём университете, правда, то я почти согласен. Только без передачи знаний юным. — Не любите детей? — то ли тайком глумясь, то ли вполне искренне поинтересовалась Александра, и вот здесь-то проводника передёрнуло: — Научил в своё время... Должно быть, в этот раз его голос прозвучал слишком безрадостно для вопросов, и Александра смолчала, тронула между лопаток и выдохом взъерошив волоски за ухом. Пауза затянулась на шесть поворотов: отрезки коридора становились короче и шире, шли будто бы зигзагом и постепенно наполнялись... светом. В первые секунды, приметив чуть более отчётливые письмена на стене, Альхаге подумал, что заснул на ходу, но за следующим, а там и следующим поворотом стало светлее прежнего. Зал открылся им, перетекая из расширившегося коридора, залитый тёплым светом и пропитанный запахами горящего шалфея. Альхаге замер, а Александра остановилась рядом, приобняв за талию и с ничего не выражающим лицом глядя вперёд. От стены до стены, путаясь в отблесках слишком яркого света, растекалась магия. Её отголосками пел серо-желтоватый камень, ничем не схожий с холодной чёрной гладью позади, её отражали бока медной чаши в центре, и даже огонь, горящий без углей, потрескивал колдовскими искрами. Это было почти больно. И невыразимо прекрасно. Первой сделала шаг Александра, и рука, скользнувшая по спине, привела Альхаге в чувства. Ослеплённый и почти не различающий стену по ту сторону от входа, он заозирался, моргая разнывшимися глазами, шагнул под высокие своды и первым же делом растёр, как сумел, лицо, шею и плечи. Не глядящая в его сторону учёная повторила жест, встряхнулась и шагнула к чаше, пробормотав обрывок фразы. Ужасающе неправильно пробормотав. — Нет-нет, госпожа, — неожиданно сдавленным и севшим голосом поправил её Альхаге, перестав разглядывать восхитительно высокий потолок, — короче гласные, их и так слишком много для вашего произношения. Где это? От взгляда на пламя виски резануло, но он, прикрываясь ладонью, опустился рядом с женщиной, разглядывая чашу. Тронул горячую медь кончиками пальцев. — Точно не усыпальница, госпожа моя, — пробормотал он минуту спустя под шумное дыхание Александры у уха, — такое обычно не пишут. Я не знаю этого языка, но кое-что перевести могу, очень уж он похож на наш. Чт... «Что ж, поздравляю с долгожданным открытием, достойным упоминания в летописях», — хотел он было произнести с самым серьёзным выражением, но слова застряли в горле. Подняв несколько обвыкшие глаза поверх края чаши, где едва приподнимались одиночные язычки пламени, он наткнулся на нишу ровно напротив. То, что сидело в ней, сложив руки на задрапированные расшитыми тканями колени, являлось человеком когда-то очень-очень давно и теперь скалилось в пустоту иссохшим черепом. Остатки носа чернели меж глазниц с ввалившимися и ставшими единым полотном веками, и столь же тонкая кожа обтянула выпирающие скулы. В вороте, тёмном, как и шея, остро блестели, ловя влажные отблески, драгоценные камни. — Что? Узнали знакомые слова? Александра, оторвавшись от любования игрой тени и света на древних надписях, глянула в ту же сторону, но, не выдержав, спряталась под ладонью. Поёжившись от сдавленного свиста, вырвавшегося из горла проводника, она потёрла переносицу, проморгалась и повернулась подальше от пламени. — Аль... хаге... Тела в нишах, до половины укрытые тенью от скошенных стен, окружали их кольцом. Только теперь проводник различил среди тёпло-терпкого травяного бездымья привкус старых книг. Или просто кожи, как в детстве, когда наставница приносила ему сохранившиеся с давних времён фолианты и позволяла листать их, сидя у очага. Мертвецы были такими же: древние и хранящие свои тайны в полном безмолвии. Он медленно поднял руку, призывая Александру не шевелиться, и на пробу сделал взмах. Чувствуя, как начинают ныть в ожидании икры, хлопнул в ладоши, почти не ощутив боли... и, коротко и хрипло выдохнув, поднялся. Тела не сорвались с мест и не попытались сожрать нечестивцев, вторгшихся в их храм. Не началось новое землетрясение, не заскрипели петли скрытых дверей, и только огонь продолжал потрескивать, дыша жаром и ароматом сушёных трав. — Это... ужасно. Александра встала и, забывшись, стянула маску и перчатки, обтирая вспотевшее лицо. В глазах рябило, но первый испуг сошёл, оставив лёгкую дрожь, гудящую в пальцах. Альхаге вновь повторил жест, прося не приближаться, и она лишь отступила от чаши, наблюдая, как он склоняется то к одной, то к другой мумии. Длинный нос то и дело оказывался так низко, что казалось, будто проводник обнюхивает скрюченные трупы, а пару раз — и чего похуже. Подавив смешок, Александра, вновь защищая глаза рукой, обошла чашу с огнём, всматриваясь в одно из тел — от полуистлевшей подушки до едва различимых на тёмно-песочной коже лба светлых полос. Конечно, она расскажет обо всём остальным и позволит Гоито зарисовать находку. Может, на обратном пути они заберут с собой мумию и с почётом, подобающим такому невероятному экспонату, переправят домой. Но это — потом. — Жрецы, — всколыхнул её исследовательски-хищный азарт сдавленный голос Альхаге. Женщина обернулась. — Вернее, жрицы, трое из них точно. «Бездна» и «свет», — указал отступивший проводник на тускло переливающуюся вышивку рукава, — мы до сих пор используем их в заклинательстве. «Начало» — символ Праматери. Я мог бы перевести это... если бы было время. — Густаф ещё долго не пойдёт нас искать, знает, что вы бы устроили грохот, попади мы в ловушку, — неловко пошутила Александра, но дёрнула уголок губ вниз. По спине волной разошлись мурашки, повело плечи. — Насколько же они все старые? Ткани, тела... Мне кажется, — подбирая слова и почти сведя брови, с усилием проговорила она, — будто это пламя не дало влаге уничтожить их. И если так, сколько они могут здесь находиться? Века? Тысячу лет? Больше? — Больше, — эхом откликнулся Альхаге. Нестерпимо захотелось чихнуть. Схватившись за нос и поняв вдруг, что маска давно спущена под подбородок, учёная подтянула ткань и глянула на Альхаге, но тот думал совсем об ином. — Вы здесь. Вы видите это надписи и... штуки, — позабыв половину слов, развела она руками, — так что скажете? Чьё это место? Какая магия держит его? Я ведь... чувствую, но... Альхаге глянул на неё, и светлые глаза, поймавшие рыжие отблески, показались ей кусочками янтаря. — Чувствуете, — согласился он. — По вам видно, госпожа, только я не могу понять, чьей вы крови. Вы похожи на наших женщин. Немного. Я заметил, ещё когда вы скакали между лоточниками в деревне, а ваши приятели пытались объясниться со старостой. Может, поэтому за вами и пошёл. Слабо раздвинув губы, проводник кивнул ей и, выдохнув, решительно шагнул к иссохшемуся телу ближайшей жрицы. Садился на пол он кривовато, подворачивал ноги — с привычностью. — Я почитаю, — зачем-то пояснил он уже бесстрашно прислонившейся к стене Александре. Время поистине огибало эту комнату, переполненную живым светом и мёртвой плотью. Александра Неттано, обошедшая половину горных заброшенных поселений своей родины и не меньше трети — заметённых песками городов полуострова Матра, всегда бежавшая к новым развалинам, не чуя под ногами почву, неожиданно поняла, что впервые за долгое время бежать не хочет. И, в общем-то, двигаться тоже. Она отыскала свой храм, подобный загадочному Кетро или потерянному в песках городу Дома Фатос, и больше незачем спешить. И даже если придётся выбраться на поверхность, она и вправду предпочтёт остаться на этом острове-континенте, чтобы выучить старый язык и вновь спуститься вниз. Прикоснуться к взрезавшим камень буквам, взять в руки тяжёлые ожерелья жриц, прижаться к гладкому янтарю щекой и больше никогда не отпускать. Александра моргнула. Глаза пересохли, заныли и тут же наполнились едкой влагой: она слишком долго смотрела на переливы драгоценного шитья и блеск камней. От тепла, запахов и неподвижности затошнило, и женщина не сразу вспомнила, как вытащить из крепления флягу. Серая тень сбоку от неё шевельнулась, и в памяти Александры всплыло: Альхаге. — Лучше нам уйти, — всё ещё нетвёрдо и непривычно тихо проговорила она, отлепив пригревшуюся руку и бок от стены. Вопреки ожиданиям, ноги подчинялись вполне сносно. — Что-то тут не так. — Ты иди, раа, позови остальных, а я продолжу. Вам это пригодится. Альхаге отозвался почти без заминки, спокойный и расслабленный, и это напугало Александру куда больше полуосознанного оцепенения. Их нервный проводник, ссутулив спину, успел пересесть так близко к объекту своих исследований, что едва не касался с ней коленями. В бледной ладони лежали слишком податливые для пересохших пальцы, и Альхаге, размышляя о чём-то, обводил их своими: мизинец, указательный, задержаться на смещённой и плохо поправленной, выбитой когда-то костяшке, подняться вверх до среднего и сразу же к большому — и вернуться обратно тем же путём. Получалось бережно. Почти любовно. — Альхаге, хватит, — отведя взгляд, куда твёрже потребовала Александра. На её встряхивания Альхаге только мягко махнул свободной рукой. — Достаточно. Мы попросим Гоито всё зарисовать, пойдёмте! Здесь наверняка есть не одна такая комната! — Чш-ш-ш... Он улыбался, глубоко и жадно вдыхая ароматы шалфея, и вглядывался в мёртвое лицо. Голос человеческой женщины не раздражал — он тонул, как и прочее, в переплетении мыслей. В искрах на дне грубо огранённых камней. В глади обточенных водой и умелыми руками кусков смолы. В множащихся отражениях его собственных зрачков. Память хранила ужас бесконечных коридоров, но и сама она, и стыд, и мир перестали существовать, растворились без остатка, забрав с собой даже не первый год рвавшую его на части ненависть. Прошлое потеряло власть, и важными остались лишь глаза жрицы и мягкость её руки. Альхаге видел её лицо, несимметричное, нечеловеческое, проступающее сквозь марево двуногой обезображенной оболочки. И он задыхался от уверенности: они виделись прежде. Когда на небе горели не все звёзды. ...Шипение резануло по ушам так, что светлокосый маг повалился набок, прижимая ладони к голове и содрогаясь всем съёжившимся телом. В зале, внезапно вернувшем реальность и объём, тяжело воняло каким-то болотом, а от пара в первые секунды перехватило горло. Мокрая ткань не погасила огонь сразу, но Александра замахнулась ещё, а затем — ещё, грозя и вовсе перевернуть медную чашу на пол. Она била и била по остаткам пламени, которое, словно обозлившись, расползалось и норовило укрыться за краем. Но увы — на камни посыпались лишь искры, да и они погибли, припечатанные крепким походным сапогом. — Альхаге! — швырнув в накрывшую их тьму остатки своей куртки, бросилась к мужчине Александра, налетела на бок чаши и ругнулась. — Уф! Вы в порядке? Слышите меня? Стало холодно и почти непроглядно темно. Альхаге внезапно ощутил, что по полу гуляет лёгкий сквозняк, и его касания после обжигающего тепла почти причиняют боль. Морщась, маг приподнялся, опираясь на слабые, до отвратительного похожие на ветки руки, и попытался оглядеться. Последние искры оставили в глазах радужно-огненные круги. — Ты... вы это чего? — просипел он, перевалившись на живот и поднимаясь на колени. Проморгаться не выходило, а от растирания круги расцвели с новой силой. Довольно холодное «не дала вам оцепенеть, господин любитель мумий» показалось ему репейником, брошенным за шиворот. Когда он сумел подняться, в теле щёлкнул буквально каждый сустав, что был на это способен. Александра звонко чихнула, и в этом звуке сосредоточилось всё возмущение мира. — Благодарю. Не знаю, что это было, но благодарю. Его повело в сторону, и только благодаря учёной он снова не растянулся на полу. Зябко поёжившись от хруста в колене, Альхаге тронул запястье, приобнявшее его за талию. — Вы снова сняли перчатки, — улыбнувшись темноте, прошептал проводник, прикрыв глаза и запрокидывая голову. На этот раз Александра прильнула к боку, щекоча волосами открытую шею и играя с длинной косой. — Ну и холодные же у вас руки, госпожа. — Вам-то откуда знать? — чуть в стороне коротко хохотнула его спутница. Ладонь ласково провела по животу, цепляя край рубашки. Щелчок, схожий с хрустом его собственных костей, повторился чередой, как позвоночник, не будь он выпрямлен и неподвижен. — Не умею я кокетничать с дамами, — признал Альхаге сдавленно, — простите. Идите к выходу, а я тут кое-что обронил. Фляжка свалилась. — Помочь? — чуть потеплел приблизившийся голос Александры. — Свою воду я истратила, так что лучше вам не разбрасываться. Альхаге заставил себя вновь сомкнуть веки и дышать ровно. Вместе с огнём ушла и магия, и пустота, просочившаяся в зал вместо неё, навалилась на плечи. К счастью, за слишком долгую жизнь Альхаге научился отделять реальность от удушливых, очень убедительных иллюзий. — Разумеется, госпожа. Я не задержусь. «Беги». Приказ вышел грубым, едва оформившимся и отозвался болью в затылке, когда игривая рука дёрнула за косу, но и этого хватило: Александра, лёгкая и неутомимая, восприняла его естественно, как собственное желание. Хохотнув веселее, чем до того, она, чуть заметная в темноте, развернулась, зашагала, переходя на бег, к чернеющему проёму — и ойкнула, пролетев под протянувшейся тонкой рукой до самого поворота на расползшейся по полу ледяной кляксе. Крикнув: «Шутник! Догоняйте!», она рванула по коридору, стуча подошвами. Щелчки сомкнувшихся в воздухе пальцев Альхаге услышал и едва не рассмеялся, но подавился: над ухом невесомо, будто разочарованно прошелестело подобие вздоха, когда ломкие пальцы, забравшиеся под рубашку, наткнулись на слои бинтов. «Если это смерть, — решил он, вновь гладя сухую и тонкую кожу, — то лучше, чем предыдущая. Здесь хоть не рвут на части». Он откинул голову до ноющей боли и поднял руку. За нарастающим со всех сторон хрустом он не услышал, но почувствовал, с каким звуком соприкасаются бинты и кожа древней жрицы. Он помнил её волшебные глаза и ради забавы разрисованное лицо и почти не боялся. Он знал её имя. Когда-то очень давно. Пальцы одновременно сжались на запястье и на шее, стискивая стремительно промерзающую до костей плоть, и в нечеловеческом прыжке Альхаге извернулся, бросившись вперёд. Оторвавшуюся ладонь с плохо леченым пальцем он швырнул в стену, кого-то сбил с ног, припечатав по хребту каблуками, ударил локтем, куда попал, и угрём вывернулся из слабой ещё хватки. Извиваясь и не давая себя зацепить, молясь всем божествам, которых помнил, он выскочил за первый поворот, почти оглушённый лавиной хруста, обернулся, потянулся всем телом, перестраивая кости, и дунул. Пламя и впрямь хранило жреческий зал: за прошедшие минуты воздух в коридоре потяжелел и наполнился липкой влагой. Её-то и подхватил чарами Альхаге, вплетая в выдох и превращая в тонкую, но крепкую пробку, закупорившую наискось коридор и почти доставшую до потолка. Альхаге отступил к стене, судорожно вздохнув. Лицо и руки горели, возвращаясь к человеческому виду. Что ж... вышло, пожалуй, значительно лучше, чем он вообще мог ожидать. С первым ударом по ту сторону щита, даже не пошедшего трещинами, он хрипло, до боли в рёбрах расхохотался. Осталось добраться до остальных и не свалиться по пути. Если пустота отнесётся к его колдовству лучше храмовой магии, у них всех будет время. Нужно поблагодарить Гоито за заботу. Альхаге разницу оценил.

***

— С вот такими вот! — изобразила Александра лицо мумии, жутковато закатив глаза. Коллеги завистливо зацокали языками. — Магия! Трупы! — Весело... — загрустил Гоито, глянул ей за спину и махнул рукой: — Альхаге, давайте сюда! Помочь спуститься? Проводник, несколько поспешно вышедший из арки, отупело уставился на учёных: они расположились на каменном «берегу» по другую сторону обмелевшей реки, слушая увлекательный рассказ, и то, что успел расслышать Альхаге, выходило и правда забавно. — А впрочем, стойте там, — первым поднялся глава группы, поднимая свою сумку. — Незачем вам прыгать. Мы переберёмся, сделаем наброски и, может, сумеем вынести одно из тел. Одно, Альхаге, — повторил он, ухитрившись разглядеть, как переменилось лицо проводника, — мы не грабители и не собираемся разорить вашу святыню. Но если всё так, как говорит Александра... — Гораздо любопытнее, — хмыкнула женщина, обернувшись и глядя через плечо. — Ты сам не представляешь. Какая красивая у улаев была письменность! А как звучала! У меня так не выходит: слишком мягкое произношение, а? Вместо ответа Альхаге, зажмурившись, весьма неизящно съехал по склону жёлоба и под недоумёнными взглядами принялся спешно карабкаться наверх. Не сразу, но руки ему протянули и выбраться помогли. — Я думал, вы полетите, — признался Густаф, придерживая его за плечо, — Александра почти пообещала, что вы нас поразите колдовскими талантами. Альхаге перегнулся пополам, откашливаясь, и, не глядя, потянулся за своими вещами. Перед глазами стояла толща магической воды и расцветающие на ней розетки льда. Ему казалось, что за мутной пеленой блестят обнажённые в вечном оскале зубы мертвецов. Он знал, что это лишь разыгравшееся воображение. Конечно, только воображение. — Поспешим, — ровно велел он, разгибаясь. — Вернёмся сюда позже, а сейчас — наверх. — Но... — Но там центральная зала! — перебил коллегу Гоито, ткнув в сторону второй пары колонн, пониже и поменьше тех, что поделили огромное помещение на две неравные части. — Мы хорошо осмотрелись, даже поковыряли двери, а тут вернулись вы. Да если мы сейчас поднимемся и потащимся в ближайшее поселение, а здесь всё тряхнёт, я себе не прощу! Хоть наброски, но останутся! Нет уж, я не в восторге от бешеного энтузиазма и разделения для, ха, разведки, госпожа и господа, но это просто неразумно! «И я удавлю всех, кто встанет у меня на пути, а после упаду и умру сам», — отчётливо горело в его глазах. Альхаге затравленно поглядел на остальных и зажмурился. Счёт до десяти и обратно не помог, раздражение закипало в нём, несмотря на желание упасть первым, но вместо споров проводник чётко развернулся и первым пошёл в указанном направлении. Несомненно, воображение продолжало подшучивать, потому что за такой толщей камня, уходящего в скалу, он никак не мог услышать треск льда. — Альхаге, — через какое-то время, подстроившись под взятый проводником темп, нагнал его Густаф, — что там было? Играй роль ревнителя традиций, если так хочется, но я знаю, что дело не в этом. Поверь, я не из паникёров, — понизил он голос, поглядывая на застывшее бледное лицо и гадая, как с такой скоростью можно хромать, — я многое повидал. Мне рассказать можешь. — Магия, — после затянувшегося молчания нехотя разлепил губы Альхаге, не снижая темп. От нарастающего едко-сладкого аромата луга гудело в голове, и он не оглядывался и не проверял, поспевают ли остальные. — Женщина говорила? — Да. Александра говорила. И что потушила дурманящий огонь, чтобы привести тебя в чувства, тоже. Как видишь, она достаточно крепка, чтобы ему противостоять. Дыхание начинало сбиваться, и каждый вдох сопровождался еле различимым присвистом. Альхаге смотрел то под ноги, то вперёд, на три огромные арки впереди, и думал, что совершенно не желает быть здесь и разбираться с выживанием человеков. Если их сожрут мертвецы, прогрызшие ледяной щит — и к демонам, не жалко: всё равно никто не считает шаги. Суета не прибавит вёрткости и сообразительности, и, может, их троих хватит, чтобы согреть замёрзших жриц. — Он загорелся снова, — отрывисто бросил Альхаге, таращась под ноги. Навязчиво крутилась мысль, что не было никаких поднявшихся с мест трупов — лишь его безумие и отравленный спорами воздух. Мог он лишиться рассудка, сначала изгнанный из собственного дома, а затем заперший сам себя в подземельях, среди цветущей плесени и... людей? — Ничего опасного, но ходить туда не стоит, как и задерживаться здесь. Дым может попасть и сюда. И благо, если нас только повыворачивает от такого запашка. Взгляд Густафа стал недоумевающим, и лишь затем — смешливым. До самых центральных ворот он не приставал с расспросами, а на месте велел Альхаге не мешаться и с коллегами пошёл к створкам, обматывая лицо смоченным шейным платком прямо поверх маски. Казалось ли изрядно напуганному Альхаге, но свечение плесени стало ярче, а вонь уж точно начала нарастать с каждой минутой. Спрятать рот и нос пришлось и ему: от головокружения покачивало, а за стуком крови в висках чудились крадущиеся шаги высохших жриц. Чтобы удержать себя в руках, Альхаге, брошенный без дела, топтался на месте и нервно щёлкал пальцами, высекая быстро гаснущие искры. Готовился к нападению, к новым чудовищам, молил Праматерь о землетрясении и более надёжной защите, чем кусок лишь отчасти настоящего льда. Когда он, устав от чудящихся за плечом вздохов, вскинул голову и уставился на далёкий чёрный купол, то понял, что ему напоминает холодный мерцающий свет: трижды или четырежды прежде виденное северное сияние. Страдал от беспокойства не только он. Александра, в отличие от коллег, спешно, но слаженно разбиравшихся с механизмами ворот, всё чаще встряхивала головой, озиралась, запиналась на ровном месте и в итоге была отослана отдохнуть, но не утихла и бесцельно принялась расхаживать вдоль разделяющей арки стены. Впрочем, постепенно сдавали и остальные. — Прокляните меня, если я снова поддамся нездоровому энтузиазму, — потребовал Гоито, усевшись на пол, и, явно задерживая дыхание, приникнул под масками к фляжке. От взгляда на изрезавшие створки письмена у него ныла голова. — Это место нас убьёт. — Стоило сказать это у входа в храм, почтеннейший, — хмыкнул Альхаге, прижимая к тряпице на лице ладонь. — Тем же путём мы уже вряд ли выйдем. Под взглядами обернувшихся учёных он высек ледяную искорку, и та потухла, не успев сорваться с пальца. В наступившей тишине, наполненной то ли галлюцинациями, то ли скрипами и хрустами старых камней, он подумал немного и прибавил, тяжело и по капле втягивая воздух: — Но впереди шансов несколько больше. Воистину, нужно быть недоумками, чтобы сделать ровно один путь в святилище, и если вы утверждаете, что оно там — вариантов у нас мало. — Если этот храм хоть немного похож на все остальные... Альхаге улыбнулся, вспомнил, что этого не увидят, и махнул рукой, вновь вглядываясь в раскинувшийся позади зал. Он не стал спрашивать, во всех ли храмах положено ставить огромные ворота и не случалось ли прежде, что не святилище они охраняли, а всё остальное — от того, что внутри. Не спросил он и того, видят ли люди странные, ломкие руки, мелькающие над краем жёлоба шагах в семистах от них, и молча ждал. Это место ломало его, крошило и дробило осколки, но не чудищами и мерцающей растительностью на стенах, а сомнениями. Что толку от магии, если ты шагнул во тьму, отыскал дорогу в её глубины, но не знаешь, как вернуться, и теперь обречён остаться в ней и окаменеть, как существа из твоих иллюзий? Но вот если это не красочный и ужасный бред, напрочь вгрызшийся в разум, тогда... Прежде он думал, что случится после, как Густаф Лаэрмо вернётся домой. Славный получится обмен: колдуна на храм. О себе Альхаге не тревожился, но понимал, что неугомонное, ничего не уважающее человечество хлынет в эту степь, и кто знает, в качестве паломников или как завоеватели. Теперь же, если разум его каким-то чудом твёрд, а твари — реальны, люди сделают то, что испокон веков получалось у них лучше всего. И такой поворот не понравится вождю крылатого народа, живущего на этой земле. Пожалуй, только ради возможности увидеть его лицо, когда всё от гор до побережья наполнят толпы вооружённых двуногих крыс, и стоит выжить. Альхаге не обернулся, когда защёлкали удерживающие двери механизмы, и не стал помогать сдвинуть с громким хрустом проехавшуюся по полу створку. Куда больше его интересовал сухой, приближающийся шелест, похожий на тот, с которым ветер метёт поздней осенью листья. — Альхаге? — точно не впервые окликнул его Густаф, и проводник обернулся: Гоито уже протискивался в раскрывшуюся щель, а Александра, держа в руках сумки, дожидалась своей очереди. Женщина проскользнула по ту сторону куда быстрее, и Густаф юркнул следом, выжидающе глянув на Альхаге. Тот без раздумий шагнул к щели, больше не вслушиваясь, как волочатся по полу богато расшитые жреческие одеяния: из-за дверей потянуло знакомым ему и Александре запахом жжёных трав и... сквозняком. Холодным свежим воздухом.