Requiem

Испокон веков мне твердили, что такие, как мы, не способны чувствовать. Я помню тот день, когда впервые увидела тебя. Помню и понимаю, что, видимо, мне лгали. Тогда была хмурая осень, дождливая пора, окутанная мрачной красотой, пробуждающей самый потаённый смысл. В то время всё покрывалось толстым слоем неизведанной тоски с оттенками особенного обаяния, вызывающего дрожь по телу. Тогда все становилось другим, будто доживающим последние минуты жизни. Тогда, именно тогда, именно в тот проклятый день, ставший роковым для меня, прогуливаясь по улицам, теперь уже привычным и приевшимся до ужаса, мой взгляд упал на тебя. Тебя, похожую на этот город, и ровно потому сливающуюся с ним воедино. Ты была похожа на Чистилище, Вейверли. Ты была такой же странной и загадочной, также заставляла моё сердце биться сильнее, и точно также после приняла меня. Это был сентябрь, конец первого месяца осени. Дождей было жутко много, небо мрачное-мрачное, переливающееся серыми оттенками, листья опадали с деревьев, усыпая собой узкие дорожки маленького города. И во всем этом ты чувствовалась самой нужной частью, недостающим пазлом в идеальной мозаике. Твои волосы, собранные в пучок, твоя блестящая улыбка, светящая светом, твои глаза, в которых, казалось, спрятан весь мир. Блять, пусть будет проклято всё живое и мертвое, пусть я лишусь возможности существовать, если совру, сказав, что в тот момент я ощутила, как мое сердце забилось. Почувствовала кровь по телу, тех проклятых бабочек в животе, закруживших в неизвестном мне ранее танце. Знаешь, Вейвс, уже тогда, когда ты просто смеялась с какой-то неудачной шутки Вайноны, не оглядываясь по сторонам, я точно понимала, что влюбилась. Влюбилась, как проклятый смертный, влюбилась, как малолетняя девчонка, и была готова пожертвовать всем ради тебя. Во мне бил адреналин, по моему телу бегали мурашки, а в венах чувствовалось тепло, самое настоящее человеческое тепло, пришедшее, когда я поняла, что люблю тебя. Это не было желанием, это не было похотью или внезапной страстью, это было самым искренним чувством, которое мне приходилось ощущать за всю мою жизнь. Я хотела защитить тебя, стать частью твоей жизни, а после умереть с тобой в один день, игнорируя те факты, что это невозможно. Блять, Вейверли, я хотела обнимать тебя, касаясь твоих нежнейших волос, хотела дотрагиваться до твоих узких плеч, делать массаж – просто быть с тобой навсегда. Понимала, что за такие желания меня могут убить, могут выгнать, но не имела права и возможности подавить их, желая видеть твою улыбку каждую секунду. И, когда ты и твоя сестра, когда вы завернули в какую-то маленькую кафешку на углу, я просто выдохнула, отпуская всё. Я просто решила рискнуть, понимая, что иначе моя бесконечность будет бессмысленна. Я, правда, немного боялась, но все же пошла вслед за вами, надеясь больше не потерять тебя. Всё еще невероятно рискуя и дрожа скорее душой, проклятой душой, которой у меня даже нет, я присела к вам за столик, когда твоя сестричка вновь рассказывала о том, как ей наскучила обычная жизнь. Неловко и чуть смущаясь, я спросила, можно ли присесть к вам, а ты улыбнулась, по-настоящему, улыбнулась, поправляя непослушную прядь волос рукой. — Разумеется, — твои глаза горели, как два изумруда на ярком солнце, а я таяла, попадая в объятия света. Вайнона недовольно хмыкнула, но после продолжила говорить о чем-то своем, вот только я видела, как твой взгляд был направлен на меня: и когда официант принес заказ, и когда ты пила черный кофе без сахара. Я помню этот взгляд, и по моему телу до сих пор проходит волна удовольствия, стоит хоть на секунду вернуться обратно, лишь мыслями, но ощущать, как растекаешься физически. Весь мой спектр бесчеловечности, все принципы – всё пошатнулось в тот день. Словно жизнь, ранее разукрашенная черным, обрела яркие цвета – в моём существовании появился смыл. И я допивала свой эспрессо, наслаждаясь твоими улыбками, твоим смехом и шутками. Ты приняла меня сразу, не стесняясь и не прячась за амбиции сестры. И прямо тогда, в том самом кафе на окраине Чистилища, когда Вайнона вышла заводить машину, а мы с тобой всё еще сидели за столом, доедая пирожные, ты показалась мне настолько родной, настолько нужной и правильной, что я задохнулась в чувствах, охвативших меня. Не видела ничего, кроме твоих румяных щек, твоих светящихся глаз. Боялась показаться навязчивой, но просто не могла не смотреть на тебя. — Вот мой номер, — сказала ты, протягивая мне маленькую визитку. — Позвони мне, Николь. И тогда наши руки соприкоснулись, лишь на мимолётную секунду, но я почувствовала тепло, исходящее от них. Ощутила весь заряд доброты, всю нежность – всё то, что составляешь ты. Захотела согреться в твоем тепле, сгорать в твоих пожарах, отдаваясь без остатка. И вот теперь я сжимаю твою ладонь, но чувствую лишь холод. Слишком много холода для живой. Я пытаюсь согреть их своим дыханием, но оно до невозможности ледяное, и не способно помочь. Я чувствую слезы на своих щеках, хотя прежде была уверена, что не плачу. Продолжаю сжимать твою руку в своих, но не ощущаю ничего из того, что было прежде. Ты холодна, как смерть. Мне рассказывали о том, что такие, как мы неспособны дорожить людьми. Но тогда почему, видя тебя, мне хочется жить? Я пересилила жажду, удовлетворяя все потребности кровью зверей. Давно не пью человеческую, точнее с тех пор, как начала общаться с тобой. Боюсь сорваться и напугать, боюсь испортить то, что еще даже не появилось. Мне тогда казалось, что с нашей первой встречи прошла вечность, хотя для меня всё слишком относительно – принимаю год за несколько дней. Я не знала, чего ожидать, просто надеялась на удачу, позволившую мне стать любимой, стать такой, какой не становился никто из нашего рода. Найти то, о чем мои предки даже не мечтали. Той зимой, в начале декабря, было наше первое свидание, если простой поход в кино можно так назвать. Я тогда впервые за несколько десятилетий оказалась в кинотеатре, жутко волновалась, но твоя рука нежно сжимала мою, будто повторяя о том, что ты рядом, что мы вместе и способны на всё. Это был какой-то ужастик, но для меня это не имело смысла, потому то все два часа фильма я не отводила взгляд от тебя. От твоего изящного человеческого профиля, который хочется расцеловать, оставляя пылающие отметины, от твоих тонких рук – просто от тебя во всех проявлениях, потому что моя любовь была бесконечна. Все правила мира тогда потеряли смысл для меня. Была только ты на фоне черной человеческой массы. Ты была особенной, точно вписывающейся в данное. И я желала, чтобы ты вписалась в меня, становясь частью. А знаешь, Вейверли, я ведь тогда заметила, как ты, словно в невзначай, коснулась моей коленки, пряча улыбку в глубину экрана. Я замечала всё и всегда, потому что моим главным фильмом, главным кинопоказом этой вечности была ты. Я тогда касалась твоих пушистых волос, аккуратно покрывающих плечи. Бережно проводила по ним пальцами, зарываясь в мягчайшие локоны, вдыхала твой запах, запоминая навсегда. Но прямо сейчас я провожу по твоим волосам ладонью. Желаю почувствовать и ощутить всё то, что прежде, но получаю только алые пряди, лишённые жизни. Мне хочется вдохнуть твой сладкий запах, но всё, что я вдыхаю, наклоняясь к тебе чуть ближе – резкий запах крови, разжигающий желание внутри. Теперь твои волосы, как солома, Вейверли. А я всю жизнь думала, что не должна защищать. Но стоит мне представить твою смерть, как я вновь понимаю, что ошибалась. В тот весенний день, покрытый паутиной зелени, легким щебетанием птиц и ароматом расцветающих подснежников, мы договорились встретиться в центре города. В маленьком центре мизерного городка, где каждый знает каждого, где лишено смыла понятие «личное пространство», где все, будто на ладони у судьбы. Я так сильно хотела ощутить твой вкус на своих губах, так сильно желала прикоснуться к тебе, практически забывая вкус недавно съеденного животного. Стараясь подавить врождённые желания, заменяя их высоким и самым дорогим. И у меня даже получалось улыбаться, отгоняя подозрения и предостережения. Я мечтала быть с тобой, сглатывая от предвкушения, от нахлынувшей волны неописуемой нежности, когда вдруг увидела тебя на перекрёстке. Ты была настолько спокойной, что я ощущала это через расстояние, неспособное разделить то, что обречено быть вместе. Но вместе с тобой я ощущала автомобиль, на бешенной скорости несущийся прямо по одной из дорог. Ощущала это, боясь признать, что это правда. И вот он на расстоянии десяти метров от тебя мчится слишком быстро, чтобы ты успела среагировать и убежать или просто остановиться. Он должен был сбить тебя, Вейверли. Он мог уничтожить тебя, мою сладость и мой смыл. И от этих мыслей на сердце завыли волки, преобразуя чудовища из тьмы. Мне так резко стало всё равно на всё вокруг, стало плевать на людей, проходящих так близко, на мнения, на слухи. Я не могла представить свою жизнь, где не будет тебя, не понимая, как посмотрю в глаза твоей сестре, если та узнает, что я была рядом, но не спасла. Не представляла, как смогу смотреть на себя, если буду знать, что позволила умереть тебе. Я слишком сильно любила тебя, Вейвс, чтобы не спасти, оставив умирать на осколках уничтоженного мира. Подавив человечность, которой во мне осталось на донышке. Отдавшись инстинкту, моя скорость стала невероятно быстрой, и уже через мгновение ты стояла на обочине, а мимо нас проезжал автомобиль. Твоё сердце бешено колотилось, и я чувствовала это, но ты была жива. Восторженно смотрела на меня, приобнимая руками за шею. Тонула в моих глазах, пока я задыхалась, отпуская спасательный круг рядом с тобой. — Спасибо, Николь. Я люблю тебя. Ты вновь смущалась, осторожно вставая на носочки, чтобы коснуться моих губ – невесомый поцелуй, пропитанный благодарностью и заботой. Так не целуют вампиров, потому что особенно сложно подавить страсть. Но я справилась, прижимая тебя за талию к себе, чувствуя твое тепло так близко с мои холодом, обнимая сильнее и растворяясь в миллионе грез. — Я тоже люблю тебя. Мне было так хорошо тогда, понимая, что ты жива и больше никто не сможет отнять тебя у меня. Я гладила твою спину, тонула в нескончаемых молниях, забывая о том, кто я есть. Старалась отправить это всё прочь, целуя тебя в макушку. Я была счастлива, видя твой неподдельный блеск в глазах, появляющийся лишь рядом со мной. Была счастлива, понимая, что, по-настоящему, обрела смысл. Вот только теперь я смотрю в твои глаза, а там черная бесконечность и ни капли любви или нежности. Твои глаза пусты, как пропасть, Вейвс. «Люди никогда не смогут принять вампиров. Так говорили мне, и я верила в это. Но я помню тот вечер, когда я призналась тебе. Помню и убеждаюсь, что вся жизнь – ложь.. Тогда было слишком солнечно для апреля, Вейверли. Тогда всё было слишком: слишком много нервов уходило в прах, развеиваясь над нашими мечтами, слишком мало времени, переходящего и сливающегося с пустотой, и слишком много ответственности, нагружавшей твои хрупкие плечи. Всё казалось таким сложным и непонятным даже для меня, хотя раньше всё было таким прозрачным. А знаешь, я ведь даже не собиралась говорить тебе это, Вейвс. Не собиралась открываться так скоро, хотя, кажется, уже была видна насквозь. Я боялась стать непринятой, боялась, что, сказав это тебе, получу кол в сердце или направленный в висок пистолет. Верила тебе, но всё равно опасалась в свете луны, что испортится всё. У тебя ведь всё всегда было по-другому: каким-то необыкновенным, особенным, разукрашенным позитивом и пахнущем путешествиями. Ты всегда была не такой, как все, способной видеть больше, чувствовать шире, открывая душу насквозь. Вейверли, ты была единственным бриллиантом, среди изуродованного хлама. И моё сердце, сердце, остановившееся так давно, хотело жить, признавая человечность, хотело стучать, выпрыгивая из груди. И я не представляла жизни без тебя, хотела перебороть всё «слишком», разрушая стену непонимания и недоверия, возникшею однажды ночью. Вейвс, я не знаю зачем, но в тот вечер, блять, в тот вечер ты была так прекрасна: твои плечи, облаченные в красный бархат, твои ресницы, порхающие, как крылья бабочки, и твоя улыбка, окрашенная блеском. Я тогда лишь на секунду коснулась рукой твоей скулы, обвела точные черты твоего лица, как вдруг случайно из моих губ вырвалась та фраза, просто потому, что больше не смогла гнить в душе. — Я вампир. Это было слишком шепотом, но ты прочла по губам. Притянула меня в ответ и, словно вторя о том, что тебе неважно, о том, что ничего не имеет смыл, кроме нас и наших чувств, поцеловала меня, обнимая за талию, прижимая так сильно к себе, разрушая все расстояния и правила. — Я знаю. Простые слова через миллион пустоты, после всей нежности и всех чувств, захлестнувших нас тогда. Ты доказала, что абсолютно ничего неважно, что каждый день обречён лишь на удачу, сливающуюся с пониманием среди бесконечности улиц. Ты даже не представляешь, как я была счастлива тогда, понимая, что ты не отступила, испугавшись. Не спряталась среди тьмы, просто поверила мне, поверила, открываясь до конца. Обнимая, прижимая к себе со всей силы, обрекая не на миллионы лет страдания в одиночестве, а на мгновенную, но настоящую любовь, где нет места предательствам и разочарованию. Знаешь, Вейверли, ведь тогда всё стало абсолютно иным. Я подвергла сомнениям все принципы, в которые верила раньше, все награды, которыми прежде дорожила. Всё то, что раньше было дорого, потеряло свой смысл. Тогда была важна лишь ты. Ты, которая не воткнула мне кол в сердце. Не сожгла под солнечными лучами, а просто укрыла взаимностью, заворачивая в любовь. Я верила тебе и верю до сих пор. И в тот вечер я смотрела на тебя, растворяясь где-то глубоко, оставаясь физически здесь, когда морально давно была за границей чувств. Тогда я на мгновение коснулось твоей скулы рукой, мимолетное прикосновение, оставившее след, не убиваемый никогда, остающийся клеймом, чувством, мечтой. Ты улыбнулась, как улыбалась всегда, игнорируя дожди, метели и вьюги, застилающие существование Земли. И прямо сейчас я провожу по твоей щеке, холодной щеке, но в ответ не вижу ничего. Ты всё также не здесь, но отныне не улыбнёшься, согревая меня. Ты мертва, Вейверли? Ты слишком холодна, чтобы быть живой. Я слышала, что вампиры не способны уничтожить своё желание. Но я вспоминаю тебя и свет, излучаемый тобой. Вспоминаю и понимаю, что это было неправдой. Я никогда не желала тебя убить, не хотела испить твоей крови, но даже если и появлялись такие мысли или чувства, я старалась подавить их, покрывав всё черной пеленой. Я не собиралась навредить тебе, Вейверли. Только не ты, кто угодно, блять, пусть всё горит адским племенем, только продолжай улыбаться. Ты была смыслом, вычерченным на грани моей души. Ты была всем, Вейверли. А я чувствовала, что являюсь всем для тебя. Не думала, что способна на такие чувства, пока за окнами шел дождь. — Николь, — ты тихо позвала меня, чуть приоткрыв дверь комнаты. — Я люблю тебя. Ты сделала шаг вперед, захлопывая дверь за спиной, уничтожая все пути обратно, делая окончательный выбор. Ты была так прекрасна, Вейверли. В этом облегающем платье, едва прикрывающим бедра, с этой помадой на губах и неподдельным желанием в глазах. А на полу были свечи и лепестки белых роз. Почему-то не банально-красных, а именно белых, очищающих наши души. Я хотела притянуть тебя к себе. Слиться в поцелуе, граничащем с безумием под звуки грома за окном. Моё сердце бешено стучало или иллюзии просто было слишком много. Я рисовала мир, в который верила, пока ты осторожно шла ко мне, смущенно улыбаясь уголками губ. — Ну же, детка. Ты же знаешь, что я не причиню тебе вред. Я верила в себя и в свои намерения, чувствовала душой, спрятанной так долго до. И когда ты оказалась так близко, что один шаг способен уничтожить всё. Твои губы разошлись в улыбке, и ты засмеялась, не опуская взгляд с меня. — Ты самое лучшее, что случалось со мной, Николь. И тут уже было не до выдержки самоконтроля. Я просто притянула тебя к себе, оставляя еле заметные отметки на твоих острых ключицах, я просто желала попробовать тебя везде. Я впервые чувствовала себя настолько живой, пока ты покорно выгибалась в моих руках, руша преграду. Ты целовала меня в ответ, путаясь в миллионах красных нитей, оставаясь единственным важным элементом этой цепи. Слышала твое дыхание, проглатывая его до конца. Ныряла, не боясь потонуть, теряя способность дышать. Выпивала залпом, снимая с тебя столь изящное платье, открывала вход в новое и неизведанное, безумно желая разузнать полностью. Правда, всё то, что было выстроено прежде, спотыкаясь о линию твоего тела, о твои эмоции, не поддельные, а настоящие, испарялось, скрываясь в темноте. Но внезапно щелчок, и ты начинаешь кричать. Громко кричать, а я не могу понять, что происходит. Ты пытаешься отпихнуть меня, и сказка кажется плохой, чёрной и изуродованной. Ты плачешь, пытать вырваться, а я сильнее держу тебя. Не понимаю до конца, не осознаю, возвращаясь в реальность лишь на вдохе. На моих руках твоё тело, Вейверли. Тогда и до сих пор. Я не смогла подавить инстинкт, страсть захлестнула меня без остатка, и я сделала то, за что буду ненавидеть себя бесконечность. Я убила тебя, Вейверли. Я убила тебя, не сумев подавить то, что подавляла так долго. Моё желание, моя страсть и похоть, они захватили мой рассудок полностью. Я просто вцепилась в твою шею зубами, не думала, что всё зайдет так далеко, но выпила всю твою кровь без остатка, игнорируя пределы и нормы. Вейверли, я не хотела, не собиралась убивать тебя или причинить боль, но проводя сейчас по твоей шее, я не чувствую пульса, тепла или нежности. Тут лишь отпечатки моих зубов, отметки нежности на груди. Я не верю, что сделала это, что сдалась, уничтожая себя и тебя до конца. Я думала, что сумею справиться, что сумею остаться человеком до предельной точки. Но всё оказалось сложнее. Твоя голова на моих коленях. Я пытаюсь заставить тебя проснуться, проводя ладонью по твоим плечам. Но ты не реагируешь, оставаясь во тьме. Я хочу, чтобы ты жила под звук дождя, преобразуясь миллионами молний. Но ты мертва, Вейверли, и я убила тебя. Выпила всю твою кровь, сливаясь отныне и навсегда. Теперь ты навсегда в моём сердце и душе. И мне не нужно прощение, мне нужна смерть. Я мечтала не об этом, но обрела первоначальное, то, что называется исход. — Я любила тебя, Вейверли, и никогда не бросила тебя бы. — Не уходи от меня, Вейверли. — Не бросай меня прямо сейчас. Я понимаю, что это невозможно. Понимаю всё, теряясь в твоем бледном лице, замершем навсегда. И ты до сих пор прекрасна, среди хрустальной красоты. Среди белых лепестков и мерцания свечей твоё тело кажется волшебным. Ты первозданное волшебство, Вейверли, и я бесконечно влюблена в тебя. Моё сердце больше не бьется, а сильная боль поселяется в душе. Я, кажется, должна вернуться к своей первоначальной цели, навсегда запоминая тебя. Я в последний раз касаюсь твоих бледно-розовых губ. Целую, вкладывая всё то, что не успела сказать прежде. Целую, запоминая навсегда, проваливаясь до конца. Люблю до безумия, сходя с ума. А прекращая поцелуй, вытираю слезы, превращаясь в чудовище. — Дьявол, как я люблю тебя. А дальше темнота и тоска, которой выложено существование. Дальше нет ничего вообще, кроме боли и разочарования. Вновь не хочу существовать, потому что мои чувства сошлись на тебе. И Чистилище станет бессмысленным серым городом без звонкого твоего смеха. Ты была моим всем и теперь мой мир разрушен. Я просто не хочу забывать тебя, исчезая в бесконечности дождя. Я буду помнить тебя. Мне говорили, что вампиры не умеют любить. Но тогда почему моё сердце разрывается так сильно без тебя? Тогда почему я хочу быть с тобой до конца? Я знаю, Вейверли, что люблю тебя.

Разбитые и уничтоженные. Сломленные и разрушенные. Мы все потрепаны временем, Но тобой разложено будущее.