Психея

Мустафа раскаленной в жаркой борьбе кожей ощущает мимолетный поцелуй веревки, остервенело желающей затянуться на горле. Мужчина спиной чувствует очередное приближение молчаливых палачей. Наследник династии знает, что необходимо скорее выбраться из шатра повелителя, скорее попасть на свободу, тогда ведь его янычары сумеют постоять за своего шехзаде. Мустафа думает о своем спасении, как о том, чему сбыться практически не суждено. У мужчины одно глупое желание застряло где-то в районе ребер, рядом с неугомонным сердцем. Шехзаде хочется заглянуть в глаза отцу и понять наконец, отчего тот отдал суровый приказ о казни, почему хладнокровно наблюдает за предсмертными метаниями собственного сына, по какой причине на лице Сулеймана ни один мускул не дрогнул? Мустафа уже совсем близок к выходу из темного шатра. Полоска света выбивается из ткани и медленно ползет к шехзаде. Он так близок к спасению. Не оставляют мысли о том, что может произойти дальше, после того, как янычары увидят своего предводителя выбежавшим из покоев повелителя с чистейшим ужасом на лице. Они прорвутся к шатру, перебьют чужих воинов, а потом и до повелителя доберутся. Мустафа не сможет этого так оставить. Сколько бы зла не причинил ему Сулейман, тот все еще являлся его любимым отцом и всегда будет оставаться им. Шехзаде был таким с рождения. С малых лет в его крови жило и крепло милосердие. Он понимал, что кровью и яростью в этом мире ничего не добиться. Разумным и рассудительным рос мальчик под крылом Ибрагима-паши, любимого друга, верного соратника, учителя и наставника. Справа показывается юркая фигура в темных одеждах, она опрокидывает шехзаде и безжалостно принимается душить, не теряя более ни единой минуты. Веревка нежно касается шеи в обманчивой ласке, затем сжимается со всей своей гибкой силой. Это похоже на цепкий смертельный захват змеи. Кажется, Ибрагим-паша что-то однажды читал об опасности змей тогда еще маленькому Мустафе, пытаясь предсказать любые несчастные случаи. Ибрагим всегда заботился и дорожил шехзаде, как собственным сыном. Шехзаде задыхается. Глаза ничего толком не видят, оттенки смешиваются в одно черное пятно, которое все разрастается. И тут, на стыке нашего мира и мира мертвых Мустафа в полной тишине слышит мягкий смех. Он становится ближе, переливаясь трелью колокольчиков. Волшебный звук, сопровождающий шехзаде на протяжении многих лет. Ташлыджалы. В голове против воли всплывает образ улыбчивого открытого поэта, искреннего человека с ранимой душой. Зеленоглазый албанец, частичка души, смелый лев. Какими только словами не отзывалась душа Мустафы об этом удивительном человеке, как только не называла дражайшее существо. Как можно его не любить? Не коснуться молодой упругой кожи, не провести по непослушным волосам, путая пальцы, оттягивая пряди? Как можно его не любить? Не уделить времени простой истории, пересказанной с радостной улыбкой, не услышать новые, дорогие, близкие сердцу стихи? Как можно его не любить? И Мустафа улыбается болезненной улыбкой. Многие моменты из жизни проносятся перед глазами, но пракически все из них — проведенные с Яхьей. Шехзаде больно. Физическая боль не идет ни в какое сравнение с болью душевной. Когда ты ощущаешь настырное давление в области груди и можешь только задушено выть на одной хриплой ноте от скрытой неясной боли, постепенно вскрывающей грудную клетку острым османским кинжалом. С ним совсем не хочется расставаться, не хочется в очередной раз бросать одного, хотя Мустафа клялся Ташлыджалы, что никогда не оставит. Теперь знает наверняка: оставит, но никогда не покинет, не забудет. Будет незримо согревать холодными вечерами, все также ласково гладить по волосам, с величайшей нежностью собирать бесконечные соленые слезинки с впалых сонных щек. Шехзаде никогда не перестанет любоваться грацией и редкой необыкновенной красотой своей Психеи, своей души, своего дыхания. Даже после смерти Мустафа останется рядом, поощряя темным взглядом новые произведения албанца, тайно прочитывая их первым. Шехзаде будет безответно сжимать пальцы тонкой руки так, будто никогда прежде ничего не было для мужчины столь важно, как эти любимые изящные руки. В сознании одни зеленые колдовские глаза все место занимают. Мустафа вспоминает, как впервые встретил Яхью, как тот доверчиво глядел в глаза шехзаде, нисколько не пугаясь его происхождения. Этот смелый взгляд и гордая осанка уже в первое знакомство Мустафу с ума свели. Разве можно не повестись на подобную дерзкую красоту? Можно пройти мимо и позабыть то великолепное, что увидел? Закрыть свое сердце раз и навсегда? Шехзаде сдается судьбе, благодарный уже за ту малость увиденного в сознании счастья в последние мгновения жизни. Веревка затягивается все сильнее. В горле застревает одно последнее имя, которое произносилось мужчиной ежедневно, по многу раз на дню. «Яхья. Яхья. Яхья. Ях…» Беззвучный шепот Мустафы замирает, молитва из четырех букв застывает на кончике языка, чтобы больше никогда с него не сорваться. Где-то в лесу слышится юный крик Ташлыджалы, который даже через расстояние во всей мере прочувствовал ту боль, что испытала его родственная душа.