Человек продуманных порывов

На афтепати после премьеры «Валленштейна» Иффланд притащил мужика. Новомодный пиар-ход — вот что это было. Иффланд желал быть на гребне шквальной волны каминг-аутов. Гете было плевать. Ровно до того момента, как Иффланд подошел к нему и Шиллеру — разумеется, вместе с мужиком. — Шампанское превосходно! — весь он генерировал дружелюбие. Гете на всякий случай распрямился. Шиллер, ведущий с Иффландом своего рода холодную войну, отставил шампанское на столик. Улыбка Иффланда не дрогнула. — Это мой партнер — Марк, — пропел тот. — Марк в восторге от Вас, господин Гете. — Я счастлив познакомиться, — мужик протянул руку. Гете посмотрел на нее, потом на свою, в которой держал бокал. Протянул другую. Улыбка Иффланда не дрогнула. — Я обожаю «Вертера», «Лесного царя», «Мейстера», видел несколько спектаклей, когда Вы с труппой приезжали в Гамбург... Гете кивал, глядя в даль. В дали, координаты которой относились к соседнему столику, Шиллер настойчиво рыскал в поисках чего-нибудь не-шампанского. — Прекрасный вечер, прекрасный фильм, — заливался Иффланд. Рука Гете была отпущена на свободу. Шиллер, вернувшийся с вином, мрачно сообщил: — Через пять секунд тут будут журналисты. — Мы не успеем уйти, — уныло согласился Гете. Иффланд переминался в нетерпении. Распахнулись двери. Шиллер одним глотком осушил бокал. Щелкнула первая вспышка. Гете заложил руки за спину и втянул живот. — Господин Гете! Господин Шиллер! Господин Иффланд, кто Ваш спутник? Это был момент триумфа. Паскудно усмехнувшись, Иффланд с отрепетированной страстностью засосал своего мужика. Под объективами камер, под фоновую музыку и голоса, слившиеся в далекий полифонический гул, Гете взглянул на Шиллера, а Шиллер взглянул на него. И стало как-то неудобно. *** Иффланд добился цели, став популярнейшей звездой месяца: его отважным подвигом восторгались даже на Би-би-си. Фильм о Валленштейне, плод шиллеровских мук, писательских и сценарных, и режиссерско-продюсерского дара Гете, окупился, попал во всевозможные номинации, и все было замечательно — и только Шиллер накручивал сам себя. Сидя вместе с Гете в кафе за завтраком, он с плохо скрываемым негодованием зачитывал вслух рецензии ехидной троицы Шлегелей. — У этих людей гордыня непомерна, — праведный гнев вываливался из него кусками. — Они настолько ненавидят меня, что в ослеплении не видят, как критикуют и тебя. Хотя они постоянно... — Лижут мне жопу? — продолжил Гете. Идиома оказалась чересчур волнующей. Шиллер закашлялся и скрылся за нетбуком. Несколько секунд они пробыли в молчании. Гете мешал сахар в чае, Шиллер хмуро перечитывал рецензии. — Вот послушай, — и он снова зачитал особенно возмутительные сентенции. — Все не так уж плохо, — попробовал успокоить его Гете. Со Шлегелями он не ссорился, но решил, что пора им намекнуть, чтобы держали себя в руках. И чтобы Шиллер держал себя в руках. — Хуже Рейхарда, хуже Николаи! Это объявление войны, понимаешь? И Шиллер грозно выпрямился. Было видно: он уже экипировался на крестовый поход. — Не совсем, — пожал плечами Гете. Ради сохранения мира во всем мире оставалось одно: прибегнуть к нечестной, незаконной уловке. Он взял Шиллера за руку и бросил на него ласково-проникновенный взгляд: — Оставь эти рецензии, дружище. Шиллер глупо моргнул и завис, глядя на его рот. — Прогуляемся? — еще проникновенней спросил Гете. Зависнувший Шиллер кивнул. В парке он, уже оправившись, недовольно, но без запальчивости распространялся о том, как его достали критики-графоманы. *** Александр Гумбольдт, младший брат Вильгельма Гумбольдта, подающий надежды молодой ученый, популяризатор науки, доцент в двадцать с чем-то и в общем отличный парень, сиял, держась за руки с другим парнем. — Ну, он тоже, наверное, отличный, — заметил Вильгельм Гумбольдт, приканчивая третью рюмку коньяку. — Наверное, — поддакнул Гете. Он прилагал все усилия, чтобы не встречаться с Шиллером взглядом, поэтому не растрачивал их на поддержание беседы. — Как Америка? — спросил Шиллер. Вильгельм Гумбольдт покачал головой, издал невнятный звук смиренного отчаяния и махнул рукой. — Вот так, — кивнул он на брата и его парня, к которым никто не мог подойти ближе, чем на три метра, из-за излучаемых ими явно ядовитых волн счастья и любви. — Так он американец? — осведомился Гете и тут же поплатился за это. Контроль был потерян. Поймав его взгляд, Шиллер моргнул, хрустнул пальцами и, промямлив: « я курить», умчался в сторону курилки. — Он же бросил? — растерялся Вильгельм Гумбольдт, наливая себе четвертую рюмку. — Нет, не американец. Его зовут Ге-е-е-енрих. Гете покивал. Александр Гумбольдт и парень элегантно подплыли к ним, как два самых белых лебедя-гея в садовом пруду. Излучение любви было такое, что кожу закололо и пришлось прикрыть глаза, чтобы не ослепнуть. — А где господин Шиллер? — расстроился Александр Гумбольдт. — Я хотел познакомить его с Генрихом. Прокоптившись сигаретами, Шиллер вернулся и с запоздалым содроганием отступил на шаг, когда Александр Гумбольдт ринулся к нему вместе со своим парнем. — Я так рад, рад, — бормотал Шиллер, судорожно шаря рукой по карманам. Достав платок, он раскашлялся до слез и остаток вечера провел, обессиленно лежа на диванчике. Гете сидел возле него, загораживая собой от опасного энтузиазма Гумбольдта-младшего и Генриха. — Тебе не надо было курить, — втолковывал он, понимая, что звучит как мамаша. — Да-да, — соглашался Шиллер и огорченно вздыхал. Умилившись, Гете погладил его по горячему лбу. — У тебя температура? Шиллер ответил, что не знает. *** На кинофестиваль они взяли в отеле один номер на двоих. — Так дешевле, — железно аргументировал Шиллер. У Гете было смутное предчувствие готовящейся ловушки. Зайдя в номер, Шиллер первым дело с мрачной решимостью принялся отодвигать тумбочку, стоящую между кроватями. Гете ждал еще одного железного аргумента. И дождался. — Мне удобнее, когда тумбочка с другого боку, — заявил Шиллер, чувствовавший, что такие действия надо как-то оправдать. — Так выбрал бы не эту, а ту кровать, — сказал Гете. Шиллер мотнул головой и насупился. Решимость закончить начатое возвратилась к нему через несколько дней. Гете вышел из душа и увидел, что обе кровати были сдвинуты. Шиллер полусидел, нога на ногу, прямо в центре. — Вот как, — сказал Гете и машинально втянул живот под халатом. — Я уловил твои все эти вот намеки, — обвиняюще начал Шиллер. Нервно кашлянув, он продолжил: — И ты мои. Так что, — он дернул плечами, — твой ход. — Все продумал? — улыбаясь, спросил Гете и подошел к кроватям. Он наклонился, Шиллер потянулся к нему навстречу, утянул на себя и, перекатив их, навалился сверху. — Это был порыв, — последовал ответ, и Гете расхохотался. Шиллер, сосредоточенно развязывающий пояс его халата, рассмеялся вслед за ним и уткнулся носом ему в шею, неловко и тепло.