Уйти по-королевски

Юрию почти тридцать. Двадцать семь это же почти тридцать, да? Он одинок, даже кота нет. Да и какой кот, если вся его жизнь лет с пятнадцати сплошные отели и самолеты, новые лица, новые спонсоры, новые тренера — новые профессионалы, которые пытаются сдвинуть его, уставшего, злого, ледяного Короля с пьедестала. Он не совершил ошибки (?) Никифорова. Забил на личную жизнь, посвятил себя Лилии, Якову и льду. Так лучше, больше никто не нужен. Он прекрасно может один ночью выпить пару бокалов пива — фу, плебейское пойло, вино лучше. Прекрасно спит один на огромной постели, застеленной белыми простынями — животные принты в прошлом. Серебро и снег, вот его удел. Сам, когда замерзает варит глинтвейн. Тешит себя мыслью: «мне это не нужно». Безбожно лжет. Он сам идет в больницу, едва начинает понимать — все больше терпеть нельзя, слишком долго терпит лающий кашель, харкать кровавыми горькими ландышами дерьмово. Продержался почти десять лет. Молодец, Юрочка, почти смог убедить себя, что любишь лед сильнее Виктора. Такого же холодного и опасного, как ледяные осколки (стекло) Виктора. Виктору не интересны люди с характером. Зачем? Если можно подстроить под себя и тогда будет хорошо и замечательно. Тихо, мирно, никаких ссор. Стоячая вода — болото, но она теплая и комфортная. Лучше тонуть в гнили собственных скрытых комплексов и подчинения, чем биться в ледяных водах бурной горной реки. В больнице говорят ожидаемое: «мы не можем помочь, чужая душа потемки» Остается умереть. Красиво, по-королевски, победив напоследок с самой прекрасной программой, заставить мир помнить. Белый костюм, серебряные чешуйки, так похож на агапе, но есть отличие. Кроваво-красный всполох на спине между лопаток, так похожий на пятно от ножа. Воспоминания заставляют выплевывать бело-красные мелкие, тонко пахнущие бутоны во время выступления японского фигуриста — воспитанника Кацуки-Никифорова. Их приемника. Рей Кацуки-Никифоров. Рей. Ебаное дитя. Ебаной любви. Ебаных Свиньи и Виктора. Пятнадцать лет. Как когда-то он, захватил лед и не хочет отпускать. Но Юрий все еще хрупок и прекрасен, как чертова фея, он в отличие от Виктора не стремится все время удивлять, но удивляет. Шесть четверных и все во второй части, ни одного падения. Выше оценки быть не может. До награждения Юрий лежал в позе эмбриона в душевой. Белое тело, на белом кафеле, в белом помещении (склепе), затянутом клубами горячего пара. Алые, кровавые губы растянуты в мучительной улыбке, сломанный правый клык в крови, нижняя челюсть оттенка краплака, на снежной плитке кармиовые бутоны источают сладко-соленый запах. Юрий не плачет. Кажется. Ему нельзя, он накрашен. Но вода уже давно смыла серебряные блестки с тонких скул, а ресницы давно не белые, а рыжевато-коричневые. Награждение. (Не)искренняя улыбка и тонкие пальцы с по-детски обгрызанными тонкими ногтями сжимают огромный букет лилий — символ жизни? Золотая медаль — двенадцатая подряд (?) ложится на впалую грудь. Доставляет еще больше боли, во рту вместо слюны кровь и яд ландышей. Он не может их выплюнуть, не здесь. «Звезда Российского Фигурного катания Юрий Плисецкий скончался в номере отеля N двенадцатого декабря ровно полночь. Фигурист страдал от неизлечимой болезни. Его кровать была засыпана ландышами. Яков Фельтцман отказался от интервью, избив интервьюера. Юрий был двенадцатикратным чемпионом гран-при, не покидал первую ступень пьедестала с пятнадцати лет… Мы навсегда запомним Ледяного принца.» Где-то в Японии в ванной наполненной розоватой водой, опустив руки, лежал Ледяной король. Гордость. Она действительно убивает. Юри поймет, поймет же? Юри не знает, что он лишь покладистая и мягкая, хотя и до безумия целеустремленная замена, одного злого, наглого мальчишки, не принявшего его, Виктора, «любовь» к Юри и умершего от нее. — Я женился на Юри (я люблю тебя) — Мне похуй