Сын Тьмы

И упав, не паду я ниц, ибо и коленопреклонённым душою не сломлен я. И как бы не желали враги мои смерти моей, я ещё жив, а смерть моя теплится на устах у той, пред кем суждено предстать мне в час великого суда надо мной. Сумрак. "Омут прошлого"

Вот поднимаю я глаза мои, полные не смирения, но благоговейного трепета, и взору их предстает Великая Матерь Темь, во всей красе своей и великолепии. Струятся чёрные шелка одеяния её, подобно самому ночному небу, а лик ее спокоен и светел, как сияние звезд. Синие глаза Великой смотрят на меня сквозь пелену времени, видя во мне всё того же новорожденного внука. Внука, ее не достойного, но все же не посрамившего. И хотел бы я преклонить пред нею буйную мою голову, но не стоящему на коленях делать сие, и хотел бы я протянуть к ней руки и коснуться губами тонких пальцев её, но сковали меня презренные цепи. Кандалы, что не достойны быть на руках сына Великих, но удостоенные чести пленить непокорного. А воздух здесь густ, подобно предрассветному туману, что стелится во близи худых мест. И вижу я, как за спиною Великой стоят сын и дочь её, что мать и отец мне. И мать моя, Тьма изначальная, смотрит гордо, ибо не видит вины моей. Да и была бы если она, вина та самая, не отвратила бы мать моя от меня взора своего, ибо я сын ей. О, мать моя, как же прекрасны косы твои черные, и глаза твои черные, и руки твои белые. Об одном лишь жалею я, что не могу припасть к коленям твоим, мать моя, ибо лишь у одной тебя мне должно просить прощения. И если б не преграждал путь твой меч отца моего, в единый миг лишились бы жалких жизней своих стражи, что посмели ставить сына твоего на колени. Лишь ты, рожденная из Хаоса, способна понять небьющееся сердце мое. А вот отец мой, из Животворящей силы вышедший, отводит ясные очи свои от презренного им сына. И веет холодом от серебра одеяния его, и веет безразличием от всепоглощающей любви его. Из тысячи звуков, что окружают меня, слух мой ловит звон цепей и шелестящие шаги уставших ног, и чую близость я жён моих. Чуть поворачиваю голову и вижу, как пред советом ставят их на колени подле меня. Сила в груди бушует, подобно снежной лавине, но воля Великой Матери и ошейник на шее крепко держат её. Эх, лишь бы дал мне господин Случай единый шанс, я бы преподал недостойным слугам урок, как должно обращаться с женщинами. Ближе ко мне стоит, не склоняя головы, жена моя первая, и имя ей - Ярость. Из великого огня она создана, и огнем льются косы её, и алым горят глаза её, и пурпурными бусинами падают капли крови её на серый мрамор. А сковали Ярость мою цепи золотые, ибо лишь золото способно сдержать трансформации её. Не вижу, но слышу, как тяжело дышит вторая моя жена, что носит имя Порок. Не бойся, милая моя, не бойся. Я скину с плеч твоих ангельские перья, что сжимают душу твою, свободную от ложной морали мира сего. И тогда ты будешь столь же ослепительна, как и прежде, и будет вольный ветер развивать белые твои косы, и будешь ты смотреть на падение врагов твоих во бездны мрака. Не вижу и не слышу, но знаю, что здесь и третья моя жена. И имя ей Жажда. И знаю я, что ей тяжелее всех, ибо нет для нее ничего, способного сдержать, кроме лишь чистой силы пресыщения. И знаю я, что если слишком долго подле неё будет пресыщение, моя Жажда умрет. Так пусть же свидетелем мне будет мать моя - Тьма изначальная, что не допущу я смерти ни Ярости, ни Порока, ни Жажды. Сам смиренно приму я из рук Смерти чащу горькую, но не дам им испить из неё. Голос Великой Матери Теми вырывает меня из мыслей моих: - Ответь мне, сын дочери моей, внук мой, почему? Почему ты сделал это? - Ты действительно хочешь услышать мой ответ? Зачем, ведь ты и сама все знаешь, о Великая? - лишь последнее слово слетает с губ моих, искривленных извечной усмешкой, чувствую, как рот мой заполняется теплой кровью от удара моего тюремщика, а слух мой режет противный металлический голос: - Как смеешь ты дерзить госпоже твоей, мальчишка?! Ничего, капитан, я уже запомнил тебя, запомнил, еще когда ты вероломно предал меня. Смеюсь в голос, смеюсь, как умалишенный: - Хорошо, я расскажу всем вам, - привстаю с колен, пересиливая своих тюремщиков, - историю моего падения.