Opium

Все началось еще тогда, когда Стас был юн и не думал ни о последствиях, ни о будущем. Он думал только о том, что убьет себя, если не найдет что-то, что открыло бы ему новую, яркую сторону жизни. И все. Было и подростковое баловство с курением травки, передозировкой сиропов от кашля и различных капель — все будто бы легально, потом таблетки. И все было нормально, под относительным контролем. Жизнь стала совсем другой. Тогда он еще не знал Лаврова, тогда он не верил, что захочет жить. Трава помогала расслабиться. Мир становился новым, свежим, а сознание сливалось с ним. Было весело. Они с компанией курили и смеялись, придумывали забавное дерьмо, а потом называли это творчеством. И, в принципе, неплохо на нем выезжали. Потом таблетки и марки. В тот день, когда Стасу посчастливилось попробовать ЛСД, он понял, что мир, который видишь под травой — совсем не тот, не говоря уже о том, что лживо транслирует тебе реальность. Он тогда будто бы смог прочувствовать всю его сущность, от и до. Все звуки, запахи, тактильные ощущения усиливались стократно, и его мозг работал в турбо-режиме. Он готов был выпить этот искристый мир до дна, но это было, к сожалению или к счастью, невозможно. Тот день он почему-то еще долго считал самым лучшим в своей жизни. В первый раз все кажется самым лучшим, самым ярким, а потом, в последующие разы так уже не срабатывает. Годы шли. Жизнь и окружение менялись. И однажды Стас встретил Игоря. Нет, уже не в первый раз. Первый раз был еще в десятом классе, когда Стас лишь мечтать мог о травке и из запрещенных веществ употреблял только алкоголь. В шестнадцать лет алкоголь можно считать запрещенным веществом, ведь его продают только с восемнадцати. Это была рядовая стрела в старых, заросших диким кустарником гаражах, где они обычно курили с кентами. Это были времена, когда Стас еще увлекался граффити, надеялся, что это разнообразит его жизнь, называл криком души, думал, что это взбудоражит кровь. Тогда — будоражило, но не теперь. Они оба наставили друг другу синяков и на этом разошлись, утирая лишь окровавленые, саднящие костяшки, остальные тоже. Но теперь все было по-другому, в новой, мирной обстановке. И Стас понял, что, возможно, наркотики это не самая будоражащая вещь в мире. И, возможно, жизнь имеет какой-никакой смысл. Ведь наркотики давали много идей для творчества. Игорь был ходячим генератором идей, настоящих, рабочих идей, которые было реально воплотить в жизнь и что-то с этого поиметь. Игорь знал, что, где и как надо сделать, чтобы взыграло, чтобы тебя заметили. Наркотики меняли восприятие окружающей действительности. Игорь не то чтобы насаждал свою точку зрения и свое восприятие, но, общаясь с ним, Стас и сам невольно всем этим заражался. Игорь открывал ему новые горизонты, на которые Стас боялся смотреть сам. Оказалось, он все это время просто трусил поднять голову и увидеть, что над ним светит солнце, оно светит для него, освещает ему дорогу в будущее. Но этого стало мало. Он устал от работы, которой на него возложили чересчур много, ее количество было несоизмеримо с его возможностями. Творческая деятельность требует огромной затраты сил и нервов. С нервами был напряг, они у Стаса слабые. Но это ничего. Творчество утомляет еще и физически. Бессонные ночи перестали быть редкостью. Тогда Стас опять упал в это. Но только для того, чтобы выдерживать, он знал меру, у них уже были деньги, поэтому он знал, что и у кого берет. Он знал, что такое самоконтроль. Если не убеждать себя в своей зависимости, то и не станешь зависим. Это работало с курением в юности, когда не было возможности регулярно доставать сигареты. Это сработает и сейчас. Стас знал, что делает. Стасу не нужны няньки, Стаса не надо было учить, он отлично со всем справлялся. Так, он успевал клепать треки, сниматься и еще и кутить. Они кутили и развлекались вместе. И не только. Жизнь не состоит из бесконечных тусовок и трипов. Жизнь состоит из череды снов, пробуждений, обыденных хлопот, домашней рутины. Ведь идеи и их постепенное воплощение происходят не в клубах и не на вписках. У них уже были какие-никакие деньги, но они так же еще были юны и относительно беззвестны. И поэтому могли позволить себе обычную, спокойную жизнь. Стас и не заметил, как почти перестал приходить домой. Потому что дома у Игоря было совсем не так, как было дома у Стаса. У Стаса там было мерзко и одиноко, только одна кошка его согревала, хотя и та большую часть времени орала голодной, потому что он оставлял ее надолго. Дома у Игоря было светло и тепло, там была сама жизнь, и дома у Игоря был Игорь. Стас не заметил, как в какой-то момент это стало самым главным аргументом. Они тоже курили и смеялись, прямо на месте что-то записывали, а потом как ни в чем не бывало шли играть или пить пиво на кухне. Стас, когда передавал Игорю раскуренный, быстро сгорающий косяк, жалел, что тогда в десятом классе они только избили друг друга вместо того, чтобы начать общаться. Они могли бы пройти вместе те дни, и Стас, возможно, сейчас смотрел бы на мир совсем другими глазами. А сейчас у него привычка, привычка ненавидеть себя и легко поддаваться депрессивным позывам. Это как клеймо. Это тоже своего рода зависимость или болезнь, только эта зависимость сидит глубже — в психике. А наркотики это магический допинг вместо невозможного избавления, пыльца фей вместо подорожника на открытый перелом. Рядом с Игорем приходы были другие. Они были светлые, ощущения — невозможные, как бесконечная щенячья радость от одного взгляда в его укуренные глаза. Рядом с Игорем всё как приходы. Игорь и сам как наркотик, да о чем речь, если Стас на него так плотно подсел, что перестал ходить домой. А Игорь и не против. Стас по пьяни спрашивал у него, что тот думает насчет гомосексуальности, а сам лениво рассматривал узор на стене, изредка и с осторожностью кидая взгляды на его беспечное лицо и почему-то именно на длинную шею. По пьяни Игорь отвечал, что много об этом думал и что он уважает тех, кто любит того, кого хочется любить, потом тянулся к рюмке, и Конченков, изображая эдакий взгляд в никуда, откровенно хмельно залипал на его руки с выпирающими венами. Их хотелось сжать, а точнее почувствовать, как его собственные руки тонут в широких и теплых, наверное, ладонях. Хотелось зажать одну из этих беззащитных венок пальцем. Потом в другой раз по пьяни Стас предложил ему марку, которая была только одна. А их было двое. По пьяни он долго не думал, поэтому положил ее на язык и подполз к Игорю, высунув его и демонстрируя марку как вопрос, и Игорь не отодвинулся. Марка растворилась гораздо быстрее, чем они закончили целоваться. То ли это было от алкоголя в крови, то ли кислота подействовала, но неимоверная слабость разошлась по всему телу, а сердце при этом заходилось в припадке. Такого с ним никогда не было, Стас понимал, что происходит что-то неладное, но остановиться уже не мог. Момент здравого решения упущен. По пьяни курить приятнее, целоваться приятнее, а секс и вовсе похож на трип. А если секс под наркотиками? Потом Стас все-таки прервал поцелуй и отполз на свое место на ковре. А Игорь, едва ворочая языком, спросил: — А как думаешь, целоваться с лучшим другом считается гомосексуализмом? Стас водил босой ногой по бордовому ковру, почесывая ворсинками пятку и воображая, будто у него тело горит. Даже получилось вообразить боль и страшные ожоги на коже. — Я думаю, да… — Вот же ж блять… — в ответ Стас смог только вяло улыбнуться. Они долго не возвращались к этой теме. На утро Стас даже уехал домой, где упал на кровать и пролежал так до вечера, прокручивая в голове произошедшее на бесконечном репите. Игорь тоже очень долго думал, принимал и планировал. Главное было: не врать себе. И ему пришлось признать это, уже ведь не маленький. Стас же его всячески избегал. Он даже перестал отвечать на звонки. И когда Игорь уже окончательно все решил, то отправил ему СМС, раз на звонки он не отвечает, то его прочитать должен.

«Если целоваться с лучшим другом считается гомосексуализмом, то так и быть. Стас, приезжай. Или, если хочешь, я могу заехать?» «Нет, я сам» Стас — самостоятельный мальчик. А потом Игорь сам его поцеловал, и не по пьяни, без марок и без таблеток. На абсолютно трезвую голову. Это многое поменяло. Но не поменяло одного: с наркотиков Стас не слез. И когда они с Игорем стали совсем близки, выяснилось, что слезть он уже и не мог. Его теория о самовнушении сломалась сама о себя. У Стаса обнаружились сразу две зависимости: Игорь и наркотики. Если в начале он вмазывался, чтобы активно заниматься творчеством, то теперь вмазывался, чтобы вмазаться. А на творчество сил снова почти не оставалось. Игорь заметил однажды, что его бирюзовые вены на худых, длинных руках все исколоты. Это край, это же пиздец. Как говорится, если куришь, то и таблетки глотаешь, а если таблетки глотаешь, то и порошок по вене пустишь. А ведь все было под контролем. А ведь Стас уже давно не пацан с района, он давно не дворовый оборвыш. — У меня нет проблем. У Стаса и были-то одни только проблемы. Единственное, что его держало — это Игорь, а наркота помогала забыться совсем. Она больше не действовала на восприятие, не приоткрывала завесу тайн человеческих возможностей. Она просто была необходима. Игорь все время был рядом. Сначала он просто просил Стаса бросить эту дрянь, пока не стало совсем поздно, он говорил, что у него еще есть шансы, что все получится, что он поможет, чем только сможет. Но в ответ получал: — У меня нет проблем. Мне не нужна твоя помощь. Работать прекращать уже было нельзя. Дело пошло, но Стас все срывал. Игорь тащил все публичные выступления на себе, надеясь, что Стас очухается и напишет еще хоть что-нибудь, что можно будет вставить в альбом. Должно быть хоть что-то, если они сейчас все проебут, то все труды, все мечты обратятся в прах. Какие у Стаса были мечты? Когда он отходил, он говорил, что его мечта — подзаработать хорошенько и жить вместе спокойной жизнью. Но Стасу становилось хуже с каждым днем. Он закрывался в себе, отказывался от еды, целыми днями спал и все время находился в раздражении, потому что Игорь забрал у него деньги и карточки. — Мне, блять, не пять лет, мне не нужна воспиталка. Я сам в праве распоряжаться своими деньгами. Тогда злился Игорь. Он говорил: — Если ты хочешь денег и спокойной жизни, то перестань спускать бабки на это дерьмо и начни работать! Но деньги пришлось отдать, ведь Стас и правда давно не ребенок, и Игорь не вправе его воспитывать. Стас стал часто уходить и пропадать надолго. Он не приходил на съемки, из-за него переносились концерты. А ведь его фигура была значимой, все стало затухать, а Игорь старался держаться уверенно и не паниковать. Он однажды пораскинул мозгами и решил, что если проект сдохнет, ему есть куда пойти. Например, он может попробовать стать комиком. Но что делать со Стасом? Однажды Игорь обрадовал его предложением обратиться в реабилитационный центр. Стасу оно не понравилось. И после этого он снова исчез. В этот раз очень надолго, Игорь пробовал его искать, звонить, но все было бесполезно. Он даже подумал, что Стас ушел насовсем. Стас был у старых друзей, если их можно было назвать таким словом. Это были люди, которые тоже вмазывались, и у них было свободное помещение, где они собирались. Там Стас дневал и ночевал. Он своими руками делал укол какой-то размалеваной девке. Вид иглы, протыкающей взбухшую под жгутом вену, и капель крови, брызнувших внутрь шприца, снова будоражил. А потом они целовались в туалете. Когда Стас снимал с нее пропахшую приторными цветочными духами одежду, она ему казалась даже красивой. Но это все равно было не то. Игоря ничто не смогло бы заменить, даже героин. И после всего этого ему стало так ебано, что он подумал позвонить, но не решился. Наверное, Игорь уже забыл о нем, наверное, он уже подобрал на его роль в шоу кого-то другого, наверное, он ему уже поперек горла. Все эти предложения проносились в голове Стаса, а потом от каждого уверенно отсекалось слово «наверное». И смысла продолжать жить таким образом больше не было. Тогда Стас решил вмазаться еще раз, чтобы успокоиться, и схватил передоз. Перед глазами все крутилось и вертелось, локации в бешеном темпе сменялись одна за другой, а он даже не помнил, как вышел на улицу. Зато в голове один за другим всплывали флэшбеки и дежа вю. Какие из флэшбеков были правдивыми, а какие лживыми — он никак не мог разобрать. Вот он бьет кулаком по носу Игоря, вокруг слышны крики, в воздухе стоит запах бензина, пыли и свежей крови. Вот он запускает свой язык к нему в рот и ощущает корку высохшей кожицы под своими губами, его рука ползет по мягким отросшим волосам на затылке, а ладонь Игоря, и правда широкая и теплая, ложится ему на спину под футболкой. Сухие подушечки пальцев бегут по выпирающим позвонкам. Вот он сидит в своем кресле в студии и слушает, как Игорь в образе что-то шутит про пидоров, а Стас смотрит на него и посмеивается. Вот Стас раздвигает мягкие ноги обдолбаной шмаре в грязном туалете, и ему хочется блевать. И, кажется, его и правда выворачивает прямо на улице. Он оглядывается по сторонам, пытаясь сфокусироваться и понять, где он находится. Все предметы вокруг внезапно становятся слишком четкими, будто кто-то в редакторе повысил резкость и насыщенность на все сто процентов, так, чтобы у Стаса выело глаза. Плохо, плохо, как же невыносимо плохо. Он шел, хватаясь за какую-то шершавую стену, мимо него проходили бабки, качали головами, крестились. Все тело болело. Постоянные провалы в памяти не давали сконцентрироваться и сосредоточиться. После очередного провала он обнаружил себя во дворе у Игоря, и неизвестно, как он сюда пришел. Но сил дойти до дома уже не оставалось. Все органы скрутило адской болью, его снова вывернуло на глазах у людей, или двор был пустым? Стас, как бы ни силился, не мог понять сколько было времени. Ночь сейчас или утро? Небо было черным или даже красноватым. На дворе стояла зима, и небо действительно казалось красным на фоне ярко-белого снега. Ноги перестали его держать, Стас обнаружил, что лежит в этом самом снегу, желудок и сердце болело до невозможного, тошнило не переставая. Перед глазами вдруг снова стали крутиться какие-то вспышки ядовитых контрастных цветов, от которых голова была готова разорваться, Стас скреб ногтями о льдинки, зарываясь пальцами в хрустящий, мокрый сугроб и уже почти не чувствуя их от холода. Это было похоже на настоящий ад. Он ничего не понимал, он только хотел, чтобы это закончилось, он впервые понял, что правда хочет жить, ну или уже умереть поскорее. Он лежал на земле, а по ощущениям на барабане, как в Поле Чудес, и его нащадно раскручивали из стороны в сторону, а потом и вовсе переворачивали вверх тормашками. Только бы это прекратилось. В глазах почернело, все тело заледенело, в итоге, Стас отключился прямо здесь, на улице, в снегу. В тот вечер Игорь подумал, что надо обратиться в полицию, потому что он понятия не имел, где Стас может находиться, тем более так долго. Но он решил дать ему еще время и вышел в магазин за сигаретами. Сначала он думал, что ему показалось, когда он заметил знакомую шапку и куртку в снегу возле детской площадки, прямо рядом с перекладиной, которой обычно эти площадки и обносят. А потом когда подошел ближе, понял, что, к сожалению, не обознался. Стас был синий от холода, на губах собралась слюна и пена, он не реагировал на раздражители. Как бы Игорь ни кричал и ни тряс его, он не приходил в себя. — Стас, блять, это нихуя не смешно, очнись сейчас же! — Животный страх сначала захлестнул его, когда Игорь сжимал худое почти родное запястье, надеясь почувствовать пульс. Он был. Но потом Лавров решил, что паника — не лучший вариант, паника ему была не к лицу. Игорь не знал, что делать с тем, кто схватил передоз, поэтому сделал то, за что Стас бы ему врезал по лицу — вызвал скорую. Он ехал в неотложке и боялся даже думать, как выкарабкиваться из всего этого. Он надеялся, что это хотя бы вообще возможно. Игорь всегда считал себя оптимистом. Но что сейчас? Стаса откачали, а Игорь договорился о том, чтобы его не ставили ни на какой учет. Он понадеялся сам справиться. Это все же лучше, чем если все узнают, что «Пимп лечится от наркозависимости». Нет, без этого обойдемся, если получится. Игорь вызвал такси до дома, Стас стоял рядом и, тяжело дыша, курил, он едва держался на ногах, но тщательно это скрывал. Он был чернее тучи и все это время только молчал, но Игорь и не ждал, что он начнет изливать ему душу, тем более сейчас и в таком состоянии. Ведь он все же вчера как-то дополз и именно до его двора, этим уже все было сказано. Какой смысл сейчас вообще ему что-то говорить? Он начнет уверять, что больше не будет? Так это неправда. Просить прощения? Игорь в этом не нуждался, и Стас, наверное догадывался, что это было бы бессмысленно. Тут проблема была такая: как помочь ему слезть. Игорь решил для себя, что только он способен обеспечить это Конченкову, он гарантирует ему, что этот раз и правда был последний. Ситуация была плачевная, но Стас все еще имел шансы, и Игорь по своей натуре не мог позволить ему их упустить.

***

Первые дни пока Стас корчился в агонии, Игорь сидел рядом с дверным проемом в спальню и упорно его игнорировал. Потом ему это надоело. Стас метался по кровати, шептал, а потом кричал, что ему нужно-то одну дозу, только одну, крохотную, самую-самую последнюю. Он сам не ожидал, что окажется в такой заднице с этим, и когда пелена ненависти к непреклонности Лаврова спадала, он удивлялся и поражался до глубины души тому, что тот все еще не выкинул его из квартиры, как мешок с дерьмом, коим он себя ощущал. Ранки и синяки на внутренней стороне локтя постепенно проходили, но не боль. Сначала были галлюцинации, потом снова флэшбеки, на этот раз все ложные, и все безумные. Ему слышались стоны, хрипы из-под кровати со сбитыми им чистыми простынями, что-то скреблось о линолеум, и он был уверен, что это кто-то из его «друзей» так же сдыхает в передозе, как он сам недавно. Его кошка входила через дверь в комнату, поднималась по стене, царапая дорогие обои, и шла по потолку, стремительно приближаясь к нему, мерзко мяукая и шипя. Стас кричал от боли, прятался от нее под мокрые простыни, а под ними видел ту телку из туалета, постаревшую и обезображеную. С ее рук слоями слезала гнилая кожа, волосы на голове выкатывались целыми клоками, губы опухли и все были покрыты кровавыми нарывами, и тогда Стас падал с кровати. Он пытался умолять, но Игорь лишь кивал головой, говорил, что ему надо подождать, и утыкался в телефон. И Стасу хотелось сорвать этот чертов линолеум с паркетным узором, разодрать свои ногти в хлам, в кровь, сгрызть себя до костей. И он грыз, но только костяшки, чтобы унять агонию, которую не прогнать обезболом. Тут было другое. Стас вылил суп, который Игорь имел глупость ему предложить. Когда Конченков окончательно понял, что Лавров ему ничего не даст, он по новой стал орать и корчиться, хватаясь за живот и голову, царапая кожу на плечах, уже больше имитируя, надеясь всем своим видом показать, что без дозы он умрет. Но Игорь просто уходил и закрывал дверь, в которую потом летел табурет или хуже — об которую Стас начинал биться головой. Стас старался держать себя руках, как только мог, он думал: либо наркотики, либо Игорь. И тогда снова ложился на кровать, сворачивался в комок и терпел, терпел, терпел. Этот ад длился полных дней восемь, за которые Игорь успел узнать о себе столько всего нового, хотя понимал, что все это говорит ему не его Конченков. Но на восьмой вечер Стас очухался. Днем он вдруг утомился и надолго уснул, не на час-полчаса, как все это время, а серьезно, надолго. А когда он проснулся, боли почти не было, все закончилось. Игорь снова сидел на своем месте и читал что-то, у него в ногах действительно лежала Стасова кошка, Стас отчего-то сильно удивился. — Ты что, читаешь? — Представь себе, — Игорь отложил книгу. — Ты как, ожил? Стас потер опухшее, видимо, от рыданий лицо. — Вроде.

***

Сначала Игорь планировал ограничиться коротким отпуском, но потом понял, что это нереально. Стасу было необходимо лечение, а потом полная смена обстановки. Как только прошла боль, его схватила и сжала в ледяных, липких объятиях депрессия. Он не мог работать, об этом не шло и речи. Игорь пошел в разнос с рекламой, сотрудничеством, лишь бы больше денег было, чтобы потом надолго уйти в подполье. Самым главным для него было вытащить Стаса из этой депрессии и научить его жить, ведь была же причина, по которой он начал употреблять, ведь не был же он так глуп, чтобы делать это за компанию так долго. Игорь же тоже всякое пробовал, но не подсел и до тяжелого ничего не доходил, да и не собирался. Даже их первый поцелуй — и тот был под кислотой. Он помнил свою главную задачу и старался не обращать внимания на то, что Стас не употреблял уже достаточно долго, почти полгода, потому что героин умеет ждать, как никто другой, к тому же, бывших наркоманов не бывает. Осознание того, что даже если Стас окончательно выберется, он все равно всю жизнь будет хотеть к этому вернуться, неплохо так говнило душу. Но Игорь ведь оптимист, да?