Лесли

Она умерла. Она умерла, и меня не было рядом. Она… Она умерла. И вместе с ней умер целый мир внутри меня. Он рухнул с оглушительным треском… и затих. Затих навсегда. Никто больше не потревожит эти руины. Ни одного пленника не томится в этих осколках. Кроме меня. Не стало больше ни солнца, ни луны, ни звезд. Не стало ни шелеста ветвей, ни обволакивающего мягкого ветра, ни теплых летних дождей. Не стало безумных затей, задорных игр и … Не стало ничего. Я закрываю глаза, и вижу лишь пустоту. Я слышу лишь тишину. Я осязаю лишь холод. Ведь потух самый яркий огонь, что мог существовать в этом мире. Огонь жизни маленькой Лесли. Мы писали друг другу письма, с тех пор как наши пути разошлись. И отправив письмо, я всегда знал, что через две недели, возвращаясь домой, я открою свой почтовый ящик, достану лишь один конверт, который узнаю из тысячи. Конверт от Лесли. Письма, фотографии, открытки, рисунки… Маленькие сокровища, волшебные артефакты, которые помогали мне переносится в то лето, в тот волшебный мир. Лесли была в моем отряде, когда я работал в детском лагере вожатым. Тогда я впервые пробыл там все лето на всех сменах. Счастливый жеребей определил Лесли в мой отряд на первой смене, а потом уже и речи не было, чтобы она попала в любой другой отряд. Знаете, я за все время, что работал вожатым… нет, не так. Я никогда в жизни не встречал таких людей. Человек-искра, человек-палитра, человек-калейдоскоп. Её невероятная фантазия ужасно занимала всех вокруг, казалось, что это не просто тематические смены, а настоящие волшебные миры со страшными орками и чудесными феями, коварными ведьмами и злыми колдунами, доблестными рыцарями и прекрасными принцессами. По ночам её всегда можно было найти у костра. Она всегда рассказывала что-то интересное. А когда рассказывать было не кому, она просто любовалась звездным небом, трескучим костром с миллионами искр, рассветами и утренними туманами. Я так и не помню ни одной ночи, когда бы не видел её у костра. Стыдно вспоминать, но в первое время, я пытался отправлять её спать. А потом я все чаще стал составлять ей компанию. И… как будто начал смотреть на мир совсем с другой стороны. Утром уже было все равно, что прошлую ночь ты не смыкал глаз, ведь впереди был ещё один чудесный день. Когда последняя смена подошла к концу, лагерь едва сдерживал слезы. Но только не Лесли. Она улыбалась, обнимала своих друзей, оставляя им заботливо приготовленные конверты со своим адресом. Такой я её и запомнил. Лучезарная улыбка, блестящие глаза и такое чуткое, нежное, настоящее «Напиши мне, ладно?». И я писал. Не знаю, сколько писем я отправил — мне и в голову не приходило их считать. Я писал и о своей жизни за пределами лагеря, и ностальгические «а помнишь…?», и миллионы идей, что мы сможем сделать, когда увидимся следующим летом. А потом читал её письма о том, как они переехали. О новой школе. О чудесной школе и новых друзьях. Точнее, друге. О том, как они создали такой же волшебный мир, как тот, в котором мы провели целое лето. Я так много читал об этом, что казалось, будто я тоже там побывал. Они назвали это место Терабития. Там все было чудесно… было. Однажды письмо не пришло в положенный срок. Шли дни, недели… Было немного грустно — казалось, что тот мир захватил её так сильно, что старые друзья оказались не нужны. Каюсь, но я погрузился в океан уныния и скверных домыслов. Но когда я все же получил письмо, все мои терзания оказались такими ничтожными, что хотелось… нет, не хотелось абсолютно ничего. Ни новых приключений, ни костров, ни звездного неба… Конверт был с другого адреса и без подписи. Там было два письма. Одно от Лесли, по-прежнему наполненное счастьем от каждой прожитой минуты и другое, в котором сообщалось о её смерти.