Ты не захочешь иначе

Он усмехался. Дьявольски. Безжалостно. Словно жалом пробивая ее что-там-такое, за чем намертво скрыто сердце и прочие внутренности типа души. Где никому не подвластно. Где доселе было абсолютно холодно ко всему. Сакура Харуно в ужасе смотрела на Учиха Мадару. Разве ему понять, что взглядом он расщепляет что-то? Что ей, бедной девушке, учительнице в вечерней школе, до такого, как он. Этот мужчина вскружил не одну голову и снес не одну барышню с каблуков. Разве ему понять, что его холодная усмешка ранит до глубины души? Однако Сакура Харуно, не лишенная собственного чувства достоинства, относилась к этому ученику с презрением. Харуно до колик в желудке ненавидела таких, как он. Холодных мужчин, самоуверенных и знающих себе цену. Может, именно поэтому она всегда придиралась к Мадаре? Дотошно так, ставя его на место, показывая, что тут он не властен, и спуску не будет. Разве она это заказывала? — Вы меня не любите, да, Сакура-сенсей? — спросил мужчина, сидя за первой партой. Идиот, надменный, высокомерный… Харуно, сидя за учительским столом, в черном строгом платье, что казалось нелепым из-за ее миловидности, подавилась слюной. — Вы себе льстите, я о вас даже не думаю, — фыркнула учительница, мнимо изучая школьный журнал. Это надо быть просто везучей, чтобы застрять в кабинете с человеком, который в тебе раздражает буквально все, аж на атомном уровне. — А по-моему, вы ко мне относитесь предвзято, — этот черноволосый демон в человеческом обличье смотрел на нее иронично. Только и может смеяться. Вот только это слишком больно. Усмешка-скальпель что-то там рвано рассекает. — А по-моему, вы слишком высокого о себе мнения, — склоняя голову вбок, сверкая своими яркими зелеными глазами предостережено, хмыкнула учительница. Дура, почему не можешь сдержаться? — А почему бы и нет. Я добился всего, чего хотел. Я успешен, — самодовольно он парировал. Почему-то ему невозможно в этом отказать. Может, потому, что ты себя чувствуешь такой жалкой? — Да, только вы не образованны, — яд в словах девушки был таким сладким, что впору было блевать. Разве можно себе отказать в ответной колкости, когда аж скулы сводит от бешенства? — А вы одна и озлобленна, — тихо он засмеялся. Глаза Учиха Мадары сверкнули опасно. Он ведь не будет тактичным… Харуно готова была взвыть. Потому что сама нарывалась: честно и откровенно. Да что это, черт возьми? Почему нельзя промолчать? Прикусить свой ядовитый язык! — Вы мной так интересуетесь? — Харуно готова кусаться. Это уже невозможно игнорировать. Хочется в ответ откусить побольше от этого человека. Убрать к чертовой матери эту гадкую ухмылку. — Да, — сказал он так обыденно, словно она — новости в утренней газете. Черт, конечно, она же ничтожество для такого, как он. — Не смейте мне дерзить, — Сакура вдруг почувствовала себя загнанной в угол. — Я вас ведь раздражаю. Вы ко мне не равнодушны, — и вновь он усмехался, вот только это было больше похоже на оскал хищника в разгар охоты перед прыжком. Подловил. Тише, Сакура, тебе же нельзя, вся эта профессиональная этика просто запрещает позволять себе нарушение субординации. — Вы себе что-то напридумывали, — как можно спокойнее. Вот только внутри пожар, что-то там да стало наматываться на невидимый кулак. Кажется, ее внутренности кто-то сжал. Ком к горлу подкатил, а во рту пересохло. Если она сейчас что-то скажет, то точно ее голос дрогнет, словно она, словно она… — И вы краснеете. Я вас уличил и смутил, — Мадара открыто насмехается над ней, сидя за партой. В своем таком шикарном черном костюме. И ведь в этих темных глазах какая-то своя бесконечность в личной Вселенной. Харуно же затянет туда, если она позволит себе чуть дольше секунды смотреть этому мужчине в глаза. — Вы меня возмущаете, — как можно ровнее. Это сложно, тогда почему это подобие игры вдруг так заводит? — Желанием к себе? Я это давно вижу, пора бы и вам прозреть, — как прописную истину какой-то идиотке. Ублюдок. Самодовольный. Наглый. — Не хамите мне, — Харуно пытается спрятаться за еле заметной улыбкой и тихим голосом. Как бы не так! — А вы не лицемерьте, — кажется, господин Учиха перешел в наступление. Нельзя же так прижимать к стене! — Вы тут никто, всего лишь ученик, — дерзко с ее стороны, но Сакура готова отбиваться от этого мужчины. К черту сейчас полетят все этические законы! — А если все отбросить, то вы всего ли одинокая девушка, — он, кажется, смаковал эту горькую для Харуно, но такую сладкую для себя фразу. — Замолчите! — вскрикнула Сакура. Зеленые глаза наполнились праведным гневом. Вот-вот, и разразится буря. — А вы наконец заговорили искренне, — Учиха как будто получил подтверждение своим сумасшедшим мыслям, которые были не подвластны бедной учительнице. — Вы невозможны, — голос девушки дрожал. Нельзя же так смущать, просто запрещено! — Для вас я как раз-таки очень возможен, — Учиха склонил голову вбок, прищурился, и во взгляде, кажется, пробежала толпа демонов. Точно шабаш в ненормальной черепной коробке этого человека. — Вы меня смущаете, это недопустимо, — капитулировала она, заправляя за ухо выбившуюся розовую прядь волос. Выбилась и она из сил. Выбило и почву под ногами. Абсолютно выбило. — А вы меня раздражаете, вот это недопустимо, — сказал так строго, будто Харуно что-то там нарушает. Будто она залезла ему куда-то под кожу, абсолютно вторгаясь в зону комфорта Мадары. Они замолчали. Потому что абсурдность ситуации зашкаливала. Его тянуло подтрунивать над этой девчонкой. Кем бы она там ни была — она хорошенькая девчонка. И ее строгость и отказы заводят мужчину. — Когда нас откроют, я заберу вас на свидание, — он внимательно смотрел на лицо учительницы: как то покрывается алым румянцем, и вот уже нижняя губа девушки затряслась, а из горла должен был вырваться поток возмущения. — Я не вещь, а ваше отношение просто отвратительно, — Харуно уже и не думает сдерживаться, когда этот мужлан заявляет по каким-то непонятным причинам, причем вообще-вообще мистическим, права на нее. — Мне нравится ваша недоступность, — мужчина ухмыляется, словно ему известно что-то такое, что уже давно решило исход ситуации. Нельзя же быть таким заносчивым! — Найдите себе иное развлечение, — буркнула она, отворачиваясь к окну и даже не думая удостаивать взглядом откровенного хама. Даже такого привлекательного! Фу, что за мысли в этой голове?! Это все вынужденное пребывание с этим ненормальным в замкнутом пространстве! Скорее бы слесарь уже пришел! — Так попробуйте сами развлечься мной, — кажется, Учиха Мадара себя почувствовал абсолютно бессмертным, а может, вообще в ней шлюху увидел?! — Не переходите допустимые грани! Вы ученик — я учитель! — рявкнула Сакура, сверкнув яростно своими зелеными глазами. — Вы женщина — я мужчина, — он так приторно это сказал, что на самом донышке его голоса, если бы такое существовало, послышалась хрипотца. Словно, словно он завелся?.. — Это все замкнутое пространство и вынужденное пребывание вместе! — пискнула девушка, отчаянно смотря на дверь, которую так и никто не собирался, кажется, взламывать, хотя слесарь и получил сообщение на телефон. Учиха Мадара усмехнулся, а потом прикрыл своей огромной ладонью глаза. Провел пальцами по лохматым блестящим черным волосам. И встал. Сакура аж чуть не подпрыгнула от испуга, ведь ситуация вообще выходила за рамки нормального, да и этот великан вышел из-за парты. Всего несколько метров между ними. Когда мужчина сидел, было еще куда нормально. Но когда он стал возвышаться над учительницей, девушка готова была сжаться в комочек. Уж это было совсем и слишком. — Сядьте на свое место, пожалуй… ста, — сглотнув, прошептала она срывающимся голосом. Вот только ему было плевать. Что-то такое было в этом замкнутом пространстве. Маленькая стерва, которая его будоражила своей холодностью. Эти нелепые розовые волосы. Эти зеленые глаза. Этот голосок, сводящий рот мужчины, будто он надкусил наикислшейший лимон. И в Учиха Мадаре вдруг поселилось такое острое чувство. Выбить всю спесь из этой пигалицы. Вытереть ее рот от всего этого высокомерия и надменности. Что-то сделать с ней, дабы девка завизжала сукой. Той, что познала свое место, явно нарываясь на урок от него. Не все же ей учить. Учиха Мадара тоже умеет мозги вправлять. Особенно заносчивым дамочкам. — Сядь… те — ее горло, кажется, сжали невидимые руки. Нет, о, это был взгляд этого властного мужчины, который просто не может остановиться, который должен все уничтожить на своем пути. Абсолютно все, что неподвластно. Потому что этому мужчине подвластно абсолютно все обывательское в этом мире. Ничего не стоит. — Ну же, где же весь ваш запал? — он усмехался открыто в эти зеленные глаза девушки. Можно прятаться под тонны пуританских тряпок, закрываясь за строгостью, но румянец на миленьких щечках не спрятать, а ведь не это ли показатель ее истинных эмоций? Все же просто, не нужно тут особо никакой тактики и стратегий. Скорее всего, эта дамочка тихо так обзавидовалась, скорее всего, на то, что он ее вниманием обделил мужским. Скорее всего, решила к себе привлечь хоть в виде колкости. На, получай, попробуй только отказаться, сука. Сакура лишь икнула, ощущая невыносимый приступ паники и нехватки воздуха. Казалось, ее легкие горели, буквально сжигая все внутри. Что могут сделать пару сантиметров между нами? Особенно, когда легкие сжимаются за несколько секунд. И кажется, что воздух раскалывается буквально. Когда он вплотную подошел к ее столу, девушка и с места не могла сдвинуться. Словно припечатало под весом сотни тонн этого темного взгляда. Харуно невольно облизала губы, но в горле, кажется, было катастрофически сухо. — Ну, и что же вы будете делать? — он так медленно склонялся специально, чтобы насладиться моментом ее паники. Это имело почти божественный вкус — абсолютное чувство триумфа. Сакура закипела. Да как он смеет? Как смеет ее так смущать, так играть на чувствах! Она и сама не поняла, как вскочила со своего места. Откуда нашла в себе столько силы и мужества встретить его вызов. Откуда в ней появилось столько отчаянья. Или наглости? Черт его знает, но как к стене ее буквально загнал этот мужлан? Плевать на его обжигающий взгляд! Плевать на эти проклятые миллиметры между ними. — Что надо, то и сделаю! — рявкнула она, ткнув указательным пальцем в эту широкую и, кажется, каменную грудь! Горячо, черт возьми! Она горит ли, он — не важно. Что-то полыхнуло за считанные доли секунды. — И? Ну же, пока только одни слова… — Учиха прошептал это каким-то странным тоном, таким низким, вскрывающим у Сакуры внутри нечто, запечатанное на все амбарные замки. И девушка была готова отшатнуться, уже дернулась, однако пальцы мужчины как-то жутко и обреченно сжались на строгом воротнике ее пуританского платья. — Отпустите! — громко зашипела учительница. Рука поднялась в воздухе, так и не смея коснуться Мадары. Для Сакуры даже шоковым было осознать, что они могут соприкоснуться кожей. Вновь! Да она только что буквально бесстрашно тыкалась пальцем в его грудь. Поди, такую горячую. А если бы на секунду услышать стук сердца этого человека? Свой она слышит в ушах, словно вода пытается пробить черепную коробку, ощущает каждой веной. — Ну уж нет. Вам этого хочется. И вы не захотите потом иначе, — хмыкнул Мадара, прожигая своим бесконечным черным взглядом там, ниже глаз девушки, причем намного. Сакура вспыхнула, готовая задохнуться, готовая издать такой сдавленный писк, однако потом до нее дошло, куда обращен взгляд этого дьявола. На ее бледные губы. Проглотить ком в горле невозможно. Шелохнуться — тоже. Заорать? Это вообще из ряда фантастики. А под кожей какое-то раздражение. Расчесать бы, разорвать, добираясь до вен, где все уже понятно гребаному телу. Желание ядом — рассудок вдребезги. Когда его ладонь так по-хозяйски оказалась на ее затылке, Сакура лишь напряглась. На затылке, пальцами перебирая волосы, касаясь кожи. Нежно, но так властно. И обжигающе, опаливая последние крохи самообороны. — Что вам стоит сдаться? — Учиха шепчет в губы. Сладко, твою мать, слишком. Когда время остановилось? Когда последние крохи гордости опали, а миллиметры сгорели в этой опасной близости? — Вот вам надо, вы и сдавайтесь, — еле выдыхает она. Какая-то гордость. Какие-то предубеждения. Страх быть очередной. Перешагнутой и забытой, оставаясь в том участке памяти этого мужчины, где существует черная дыра. Где ничего не существует хоть отголоском. Сказала эти жалкие слова, хоть и не без толики чувства собственного достоинства, Харуно, на данный момент просто девушка, что дышала буквально в губы Мадары и готова была задохнуться окончательно. А он, человек такой привлекательный, такой привлекающий, мужчина-мечта-сотен, сейчас боролся с той, которая не смотрела даже в его сторону. А если и смотрела, то с выраженным презрением. И Сакура продолжала смотреть с вызовом в эти темные глаза. А сдаться-то как хотелось! Словно в грудной клетке собралась стая волков, завывшая на проклятую полную луну свой какой-то реквием. О чем воют волки? Да хрен его знает, — вот и у Харуно так — хрен его. А потом Учиха Мадара закрыл глаза. Словно сдаваясь. Словно опуская все свои постулаты. Ведь он все-таки был мужчиной не только по биологическому определению. А еще мужчиной, который ради комфорта девушки мог сдаться, тем самым выигрывая. Сакура сама закрыла глаза. Не поняла, как дернулась вперед. Ощущая его горячие губы своими, обжигаясь. Но поняла, чего хочет безумно. Не думая, не гадая, не просчитывая все дальнейшие вариации событий и последствий. Почему все могут, а она нет? Тем более, у нее всегда будет маленькая защита — это он начал. А Сакура даже не поняла, как выгнулась навстречу губам, которые так манили. И Вселенная, казалось, останавливалась, и было лишь только одно острое желание, чтобы сейчас, вот прямо в эту самую секунду, Учиха Мадара овладел бы ее губами, и пусть весь мир подождет. Усмешка донеслась до нее штормовым предупреждением. Неприятное, буквально липкое чувство осело где-то в области спины. Словно скатываясь по каждому хребту. — Так вас всего лишь надо выбешивать, — голос Учиха Мадары донесся как-то триумфально. Учительница должна была вздрогнуть и отшатнуться, что от пощечины, но выдержка, черт возьми, пресвятая выдержка не позволила. Конечно, разве она могла его хоть как-то привлечь и зацепить? Учиха просто над ней пошутил, и это было самое жестокое издевательство в ее жизни. Отдаться хоть на пару секунд, но так и не быть взятой. Харуно раскрыла свои глаза, и зеленая буря бешенства, медленно, но верно обволакивала радужку. Учиха Мадара смотрел на нее с чувством собственного превосходства, словно преподал урок этой пуританке-строптивице. И стоило ему закрыть глаза на секунду, чтобы распробовать этот триумф, прислушиваясь к своим рокочущим ощущениям, как хлесткая пощечина достигла своей цели. Лицо мужчины дернулось. Зубы щелкнули. Как у волка, который упустил свою добычу. — Поцелую все же быть, — преисполненная чувством собственного достоинства, спокойно ответила девушка, ведь дело тут не касалось учителя и ученика. И, хотел бы Учиха Мадара, сверкая своими темными и бешеными глазами, спалить все тут дотла, однако звук со стороны дверей класса абсолютно вырвал его из намечающейся катастрофы. Ах, да, они же просто застряли в классе. Ждут слесаря. Он — ученик, она — учитель. И они не переваривают друг друга. — Отойдите от стола, — сталь в голосе Харуно, этой хрупкой девушки, поражала и зачаровывала. Мужчина сам не понял, как подчинился. Сам не понял, с каким вдруг уважением посмотрел на эту девушку. Ведь ни одна из всех многочисленных пассий ни разу не осмелилась ударить. Дать вытрезвляющую затрещину. Только она. И Учиха Мадара вдруг понял, что не захочет иную и иначе больше. — Ох, извините, что так долго, — раздался голос слесаря, высвобождая, наконец, невольных пленников. — Ничего страшного, — небрежно ответила учительница, словно и не было перепалки, словно и не было недопоцелуя. Словно не было ее-его этого черт знает что. Что еще больше укололо Учиха Мадару, раззадоривая и подпитывая азарт. Страсть зачастую зарождается в раздражении. В бешенстве. В желании покорить и проучить. Мужчина, оказавшийся вновь обычным учеником вечерней школы, смотрел с восхищением на удаляющуюся спину Харуно Сакуры. И понимал, что больше не захочет ни иную женщину, ни иначе. Его щека по сей момент горела от «поцелуя» Сакуры. Губы помнили привкус и мягкость. Нос ощущал аромат этой девушки. Или женщины. Или девчонки. Одно было точно ясно: ты не захочешь иначе, Учиха Мадара. А Харуно Сакура шла гордо, потому что знала наверняка, что так еще Мадару никто не целовал. Ведь женщина, чтобы стать единственной, должна быть уникальной хоть в чем-то, и тут дело даже не в розовых волосах.