We can get heavy on it all night, all night, all night
Он никогда не сможет стать прежним, только не в своей голове. Его путь закончится ещё, не успев при этом начаться. Режиссёр его жизни уже успеет крикнуть лаконичное «снято», а работники сцены, конечно, сразу же опустят занавес. Никто не станет горевать о нём слишком долго. Не расстроится, что больше не увидит этого по-настоящему сумасшедшего парня, что жил в своё удовольствие, забывая абсолютно обо всём. В его руках больше никогда не окажется простого карандаша, что так долго и верно помогал ему написать очередную песню. Он больше никогда не заснёт над листом в клетку, только что вырванным из только-только купленного блокнота. Это всё теперь не его история. Может, это никогда и не было его историей. Ему даже никогда не придётся вновь объяснять значение каждой строчки, что выходила из-под его пера. Не нужно будет писать посты о том, что очередное издание (в очередной, долбанный, раз) испортило ему настроение своим враньём. Он перестанет оправдываться, искать в себе изъяны, которые придумали люди, что даже никогда не встречали его. Он наконец-то станет спокойным. А его мысли перестанут беспричинно и молниеносно сменяться внутри черепной коробки. Он больше не станет каждый день слушать музыку, чтобы отвлечься от проблем, получить вдохновение. Его жизнь потеряет краску, станет блеклой и серой, словно фотографии прошлого века, что лежат и собирают пыль на бабушкином чердаке. Он больше не станет расстраивать дочь, не станет забивать на семейные праздники. И всегда теперь будет ходить на собрания в школе, что посвящены благотворительности или выставкам, чтобы дочка, захлёбываясь в эмоциях, показывала ему кабинеты, в которых у неё проходит математика, английский, литература, актёрское мастерство и фото. Он бы делал редкие паузы, чтобы сфотографироваться с другими детьми (они ведь, конечно, узнают его, будут стоять, хлопать ртами, словно рыбёшки, которых выкинули на берег), а потом он бы снова увлечённо слушал о том, кто такой Луи Дагер и почему его дочь так им заинтересована. Он бы стал лучшим отцом для неё. Только бы Кейси смогла бы дать ему эту возможность. В конце концов, только Кейси и имела для него значение. Всё остальное он со спокойной душой мог послать к чёрту. Листья под ногами хрустят. Словно он идёт по снежному ковру, а на улице середина января. Никто не обращает на это внимание, что он тут стоит и погибает, словно за окном не его родной штат, а долбанная Аляска. Он и правда был не дальше и не ближе: Аляска. Этим всё сказано. Скорее всего, он даже, в конце концов, откажется от мимолётных связей, что так ужасно подпортили ему репутацию. Остепенится, станет, как и любой другой житель страны. Найдёт достойную работу, отрастит пивной живот, может, даже сведёт все свои татуировки. Соседи больше не станут тыкать в него пальцами, просто потому, что им захотелось сделать фотографию или рассказать своим гостям, что рядом с ними живёт тот-то и тот-то. Пьяные компании больше не будут просить его притормозить, как делали это раньше: кто-то из интереса и любопытства, узнать, когда же выйдет новый альбом или спросить о том, как у него дела; кто-то нагло и агрессивно, накинувшись, словно его пьяный угар — лучшее о чём Колсону приходилось мечтать. Он перестанет посвящать песни городу, который значит для него больше, чем родной отец. Перестанет путешествовать на автобусе — том, в котором есть всё. Его больше не будут забавлять утренние интервью, журналисты, что так и норовят ткнуть своей камерой тебе в лицо. Каждый из них словно кричал, мол, посмотри, я только-только купил новый объектив, прилетел из Нью-Йорка, чтобы отснять про тебя репортаж. Репортаж. Такое ощущение, что он был на грани вымирания, а его фотография красовалась на первой странице в красной книге с надписью «Внимание! Особо редкий экземпляр!». Его кости перестанут так часто ломаться, а жизнь перестанет с завидной регулярностью подвергаться опасности. Первое время он всё ещё будет одержим идей всё вернуть, повторить, а затем…затем он просто будет искать выход. Ему больше не придётся каждый раз вздрагивать, если кто-то решит ему позвонить. Не будет он и с интересом просматривать почту — жадно, ненасытно, хищно. Такой хватке завидовал даже Слим. Ему больше никто не будет писать. Он знал, что нужен кому-то только тогда, когда его имя всё ещё на слуху. Он позволит быту поглотить свою жизнь, возможно, ворваться в каждый из снов. Каждый день будет похож наследующий, словно он Билл Мюррей, и Рамис решил отснять продолжение. Он не заметит как пройдёт неделя, затем месяц, а затем целый год. Он перестанет звонить по ночам Роуз, когда будет пьян. Скорее всего, он сразу удалит её номер, как только всё устаканится. Она удивится, когда больше не получит от него ни одного сообщения. Позвонит первая и бросит какую-нибудь безобидную фразу. Может, «как дела?» или «чем занимался последнюю неделю?», а он не сможет ответить ей, потому что всё уже перестанет иметь значение. Роуз позвонит ещё пару раз, возможно, расскажет о своём новом парне. Более известном, который не ставит интерес слушателей впереди своего. Она пришлёт ему фото из ресторана — они на курорте в Испании. Кажется, только что посмотрели игру «Барселоны» (или простую тренировку, от которой тоже захватывает дух). Его рука на её бедре, а Роуз улыбается, словно этот день в её жизни самый счастливый. Роуз позвонит ещё пару раз, а затем позволит ему двигаться дальше. Он даже бросит курить, уберёт в сторону бутылку, чтобы больше никогда не чувствовать запах табака, которым там глубоко был пропитан воздух. Его холодильник будет забит только пивными банками, потому что его сосед Бен работает на заправке и любит ходить в гости к парням, что потеряли себя. Его вечер навсегда превратится в дедушкины посиделки с телевизором и «Summer Shandy». Наверно, однажды даже наступит момент, когда он будет пить один. Не важно, что этот момент будет последним. Его волосы отрастут до плеч. И станут иссиня-чёрными. Он будет похож на рокера, который только-только хочет создать банду и показать миру, насколько же на самом деле вся музыка сейчас плоха. Он даже запишет кавер на «Marlboro Man» на диктофон своего старого телефона, а потом закинет трубку за диван, чтобы найти спустя несколько лет и даже не вспомнить, как он там оказался. Он продаст всю дорогую мебель, а потом и вовсе будет сдавать дом, скитаясь по съёмным квартирам, домам друзей, которые пустят к себе «бывшую звезду». Его даже накормят ужином (при условии, что он сделает фото, на котором высунет язык, а хозяин дома, проделав несколько нехитрых махинаций, загрузит фото в инстаграм и отметит, что сегодня они уходят в отрыв). Словно он собачка и нуждается в чьёй-то жалости. Его больше не будут интересовать кроссовки и кеды, а также новинки в коллекции любимых дизайнеров. Он будет спешить на распродажу рано утром, чтобы успеть ухватить какую-нибудь старую рухлядь и оставить её в гараже. Он станет таскать Кейси на спине, играть с ней в «Super Smash Brothers», рассказывая, что раньше был в этой игре самым лучшим. Кейси будет выигрывать каждый раз, и каждый раз будет смеяться над тем, что её отец был отпетым лгуном. Возможно, он был. А, возможно, он наконец-то научился быть прекрасным отцом. Уведомления твиттера больше не будут заставлять экран его телефона светиться каждую секунду. Он даже удалит приложение, чтобы не было соблазна начать всё сначала — закинуть удочку, мол, посмотрите, я всё ещё тут, я всё ещё готов зажигать. Вместо этого он купит подписку спортивного канала и будет целыми месяцами наблюдать за «Монстрами Кливленда», кидая что-нибудь в сторону «ящика» и посылая самым отборным матом вратаря. Пройдёт ещё неделя, прежде чем он осмелится написать о том, что произошло. Ему обязательно будет нужно рассказать, что стало с ребятами. И что всех ждёт дальше. Ему обязательно нужно будет найти оправдание и перестать убегать. Пока у него ещё есть возможность, а голова не забита каким-то хламом, который Эшли пыталась вбить ему в голову. Пройдёт неделя, прежде чем он начнёт заново учиться дышать. Пройдёт неделя, прежде чем раздастся выстрел.Треск
2 августа 2017 г. в 19:14