История

Покидая Обитель, мог ли я хотя бы предположить, с чем мне придется столкнуться? Всю свою юность мы с братьями тратили на изучение пыльных фолиантов в монастырской библиотеке. Это были красивые сказки о людях, которые жили праведной жизнью, совершали лишь богоугодные деяния и, несомненно, являлись примером для подражания всем нам. Такова была наша судьба. Мы — не из тех людей, что вершат историю. Вовсе нет. Каждый из нас это спасенная душа, ведь многие из нас сироты, которых приютила Обитель. В свою очередь, мы должны отдать долг и продолжить дело наших учителей. Те самые сказки из пыльных фолиантов давали нам невероятное вдохновение и простор для наших ещё совсем детских фантазий о будущих странствиях и… приключениях. Но мир оказался другим. Словно низвергнутый с небес, я был в отчаянии, когда только начинал своё паломничество. И корень моего отчаяния заключался в моих спутниках, к которым я примыкал во время путешествий от города к городу. Это были дремучие, необразованные, грязные душой и телом люди, которых, казалось, невозможно спасти. Самым безобидным ответом на мои проповеди был добродушный смех захмелевших купцов. Бывало и куда хуже…. Изо дня в день я убеждался в своей никчемности, и это причиняло куда больше страданий, нежели синяки и ссадины на моем теле, нежели отвратительное поило, которое приходится пить вместо воды, нежели лютый холод ночью и опаляющий зной днем. Со временем стало легче. Со многим я нашел способы справляться, а с тем, с чем справиться не было ни единой возможности, просто свыкся. Кроме того, я нашел и тех, ради кого был проделан весь этот нелегкий путь. В тавернах мне встречались израненные люди, лишившиеся руки или ноги и не видевшие больше смысла в жизни, кроме как спускать последние гроши на выпивку в трактире. Я бы не хотел преувеличивать важность своих деяний, но, кажется, я давал этим людям новый смысл жизни, когда упоминал про Обитель. Кров над головой, еда, обучение грамоте и, затем, помощь таким же обездоленным. Увы, я не знаю, все ли из этих людей смогли добраться до Обители — я лишь помогал им найти попутный караван, а сам продолжал свой путь. На улицах я подбирал таких же сирот, каким был сам когда-то. С детьми постарше было сложнее — на улице они взрослеют слишком быстро. Едва ли кто-то из них внял моим словам о спасении и праведной жизни. Но вот несколько сирот, совсем малышей, я все же подобрал с целью отвезти их в Обитель самостоятельно. Они просили милостыню, а вечером наверняка отдавали всю выручку старшим за скромный ужин и спокойный сон. Теперь же они займутся более достойным делом. А мне оставалось только найти попутчика. Несмотря на то, что мои проповеди среди почтенных мужей редко встречали одобрение, подвезти монаха, вроде меня, многие считали своей святой обязанностью. Возможно, это единственное святое, что было в этих людях, но я благодарен им и за это. Этот раз не стал исключением — я быстро договорился с купцом, который явно торопился в путь, но никак не мог найти себе компанию. Разумеется, он рассчитывал не на блаженного монаха с горсткой беспризорников. Дороги слишком опасны, чтобы передвигаться по ним в одиночку, да и к тому же с ценным грузом, а потому купцы объединялись в караваны и нанимали для охраны дюжину головорезов-наёмников. Одному же купцу такая охрана была не по карману. Словно подстёгиваемый невидимым кнутом, мой новый знакомый бегал по площади в поисках каравана, к которому он бы мог примкнуть. По пути было только двум другим купцам, которые собирались выезжать не раньше чем через неделю. И, хотя для меня не было разницы — уехать сегодня или неделей позже, я загорелся стремлением помочь этому отчаявшемуся человеку. Несмотря на то, что меня чуть не зарезали, дважды, кажется, не говоря уже про привычные для меня унижения, я нашел нам того, кто будет сопровождать нас до города. Мне казалось, будто сами небеса послали нам этого рыцаря. Он помог мне подняться, когда меня выкинули очередные головорезы из очередного трактира: — Я слышал, вы ищете охрану для своего обоза, святой отец? — раздался глухой голос из-под забрала. — Да благословит тебя небо, сын мой — мне казалось, я молвил жуткую глупость, ведь вполне возможно я сам годился в сыновья этому господину — Мы, в самом деле, отчаянно нуждаемся в защите на пути в … — Неважно куда. Бог ведет вас нужной дорогой, а я лишь не дам обстоятельствам затруднить ваш путь. Со мной нет ни одного воина, но сам я клянусь защищать вас, покуда течет кровь в моих жилах, или покуда вы не освободите меня от этой клятвы. Я был поражен до глубины души, а потому не нашел, что ответить, промямлил что-то невнятное и жестом предложил пройти к нашей небольшой повозке. Не скажу, что купец был доволен, ведь затея предстояла довольно рискованная — история знает немало разграбленных караванов, которые защищались многими дюжинами наемников или даже солдатами королевской гвардии. Но все же один рыцарь это лучше, чем ни одного, к тому же он не требовал денег за свои услуги. Трезво оценив все шансы и риски, купец все же решил отправиться в путь со столь необычной компанией. Когда мы выехали, солнце уже клонилось к горизонту, потому проехать удалось совсем немного, прежде чем остановились на ночлег. Мне думается, так даже лучше. Вблизи города ночевать безопаснее, нежели в беспросветной глуши. Зато встав пораньше, мы сможем преодолеть солидный участок дороги. Более солидный, чем, если бы мы выезжали в это же время только из города. Я хотел было поделиться своими соображениями с купцом, но он так устал за день, что уснул сразу же, как только мы устроили привал. Рыцарь, не снимая доспехов, ухаживал за своим конем. Потому я начал рассказывать сказки сиротам. Те же самые сказки, какие читал в Обители. Меня вновь и вновь наполняло странное чувство. Вот я сам сирота, брошенный на растерзание этому миру, и, вдруг, я уже монах, спасаю таких же сироток, каждого из которых невозможно отличить от прошлого меня…. Кажется, они уснули. Я заботливо уложил их спать и хотел уже сам отойти на покой, но тут меня окликнул рыцарь, все ещё стоявший в полумраке: — Святой отец? — гремел всё тот же глухой голос из-под закрытого шлема. — Да, сын мой? — я начал привыкать к такому обращению. — Я слышал, как ты читал сказки этим детям. Что-то про спасение… кхм… души? — Все верно. Они научаться грамоте, языкам, истории, риторике… — начал я бодро — В Обители их научат вести праведную жизнь не только по книжкам, но и личным примером их названные братья и отцы-настоятели. А когда придет время, они отправятся по миру так же, как отправился я сам. Только небо знает, куда приведет дорога каждого из них… — А что же до тех, кому мало красивой сказки на ночь? Убийцы, воры, предатели…? — перебил меня рыцарь. — Коли они захотят покаяться, искупить свои грехи, тогда наши двери открыты и для них. Отпустить им прегрешения и наставить на путь праведный — наша святая цель и обязанность. Ну, а ежели не захотят, то много ли сил у простого монаха, чтобы противостоять им? В таких делах вам лучше знать, как с ними поступить. — Тогда исповедуй меня, святой отец. Долгие годы я брожу по миру в надежде искупить свою вину перед… — рыцарь запнулся на несколько секунд — но ни ратные подвиги, ни время, ни мирские забавы не могут мне помочь. Кажется, будто и сама смерть обходит меня стороной, обрекая на вечный путь во мраке скорби и позора — голос едва заметно дрогнул и сразу же затих. — Скажи мне, сын мой, как же мне называть тебя в молитвах об отпущении грехов? — загадка странного спутника, казалось, разрешена. Не самое обычное дело, но все же я наслышан о таких людях, которые во искупление грехов отрекаются от привычного течения жизни, ради службы таким как я. — Мое имя Тален Ф… просто Тален. Я более не достоин быть членом своей семьи. Просто Тален… Просто… — Хорошо, а теперь поведай мне, что же так гложет тебя, Тален? Рыцарь поведал мне удивительную историю, которую, с его позволения, я решил записать. Это совсем не то, что я читал в монастыре и потом рассказывал детишкам. Это в корне иное. Когда Тален закончил рассказывать, я уже было решил, что это будет целая книга, но я ошибался. Это был лишь фрагмент. В своем стремлении восстановить историю… нет, не историю — легенду, я зашел так далеко, что, оборачиваясь назад, даже не верю, что проделал такой путь.