Эдвард очень любит поспать. Сколько он себя помнит, он всегда спал, как только представлялась для этого возможность. То ли виной этому служила его связь с телом Альфонса, и поэтому он отсыпался — ну, по крайней мере старался — за двоих, то ли способствовала этому обычная человеческая усталость. Как бы он не хотел признавать, но тогда он был все-таки невысокого роста, и это, видимо, также подливало масла в огонь. Да, Эдвард любит спать, и иногда ему не хватает тех дней, когда он ещё был всем известным стальным алхимиком и искал способ вернуть себе и брату тела. В те времена, все-таки, он спал где только мог, и, собственно, никто ему не мешал.
— Папочка, вста-вай! — весело по слогам проговаривает светловолосый ребенок, прыгая на сладко спящего Эдварда. — Вста-вай! Вста-вай! — и, уже сидя на своем отце, он громко говорит и слегка подпрыгивает на мужчине.
Эдвард хмурится, приоткрывает глаза, и тут же солнце ослепляет его, отчего мужчина утыкается в подушку. Но громкие крики ребенка не дают возможности снова, хотя бы чуть-чуть, насладиться сном. В такие времена он желает окунуться в прошлое и насладиться сновидениями, и неважно, где бы он находился: дома, в поезде, на улице — зато никто не кричит и не прыгает на тебе. Лепота.
— А-а-а, Анна! Все, папа встает, — вяло отзывается Эд, слегка пристав на локтях. Он сбрасывает с себя дочку на кровать, начиная щекотать её, называя это наказанием за то, что прервала прекрасный сон отца. И вся комната наполняется заливистым смехом.
У кого-то утро начинается с кофе, а у кого-то — с молока. И для Эдварда Элрика это не самое хорошее начало дня. Неважно, сколько ему будет лет, хоть в старости, хоть в молодости, неважно, что случится с Землей, даже если войны начнутся, упадет огромный метеорит или наступит конец света — ни при каких условиях Эдвард Элрик не выпьет это противное молоко.
— И что эт такое? — сверля пристальным взглядом миниатюрную банку с белой жидкостью, Эд готов уничтожить её лишь одним своим устрашающим взором. Да и вообще, кто знает, может, огненная алхимия таким образом проявится, и тогда он станет ещё одним огненным человеком? — Уинри, ты же знаешь, я ненавижу молоко!
— Вот поэтому ты был маленьким, да, папочка? — невинно спрашивает Анна, пытаясь достать с другого конца стола хлеб. Если присмотреться, то можно заметить, что уголки её губ слегка приподняты вверх.
— Ч-что?! — возмущенным голосом издает Эдвард, пытаясь держать свой гнев в узде. Ну в самом-то деле, не кричать же и не беситься на собственную девятилетнюю дочь? — Уинри! Уинри Элрик!
Но женщина не спешит на кухню к своему мужу, так настойчиво кричащему её имя. Знал бы Эд, как на самом деле она пытается сдержать свой смех, дабы не разозлить еще больше и так злого бывшего алхимика. Для Эда хоть низкий рост в прошлом, но упоминание об этом до сих пор выводит из себя, как и когда-то раньше. В такие времена, когда родные или друзья таким образом шутят над ним, он мгновенно превращается в того самого ребенка, так и норовясь поколотить обидчиков, естественно выкрикивая вопрос «Это кого здесь от земли не видно?» или другие похожие и всем известные вопросы в стиле Стального Алхимика.
— Мама, когда мы ещё были маленькие, сказку рассказывала о Стальном Алхимике с золотыми волосами и глазами, ну мы и поняли теперь, что это она рассказывала о тебе, — вместо сестры или мамы отвечает мальчик, с предвкушением намазывая на хлеб масло. — Ты был классным, папа! — с детским восторгом продолжает одиннадцатилетний мальчишка, но после, уставившись на отца, прищуривает с какой-то хитростью глаза, тем самым напомнив Эдварду Альфонса. — Но если бы ты пил тогда молоко, то сейчас был бы выше!
Эдварда охватывает ступор. Губы искривляются в ещё более странной гримасе, чем обычно, а левая бровь только и делает, что вовсю дергается. Теперь и его собственные дети над ним издеваются! Расскажи это Рою Мустангу, тот не только начнет смеяться так, чтобы его смех слышал весь Аместрис или даже соседние страны, но и вовсю поддержит маленьких негодников и при случае с наслаждением научит их своим шуткам.
Эд, сдерживаясь как только может, отодвигает стеклянную бутылку молока как можно дальше от себя. Как бы он ни пытался испепелить это ненавистное вещество взглядом, голод все-таки берет над ним вверх, поэтому Эдвард с охотой принимается за еду. Подкрепиться надо как следует, ведь кто знает, какие задания ему придумает Уинри, а алхимией он больше не может воспользоваться, поэтому, конечно, придется делать все своими руками. Нет, он ни чуть не жалеет о том выборе перед Истиной и что теперь ему приходится трепать руки, ведь он наконец-то осуществил заветную мечту — вернул родному брату его тело, а это куда важнее какой-то там алхимии. Хотя побаловать и очаровать своих детей чудо-наукой очень даже хочется.
Протяжный негромкий звук — и банка молока снова рядом с Эдвардом. Удивленно-ненавистно уставившись на неё, мужчина не сразу замечает взгляд Анны, направленный на него. Девочка пристально следила за отцом, как тот с большим аппетитом завтракает, и как только тот уже собрался было вставать, Анна пододвинула к нему «то самое вещество».
— Папочка, пожалуйста, выпей молока, — жалобно скулит Анна, состроив мордочку, как у кота из мультфильма «Шрек». Эдвард замер, нервно сглатывая. Этот взгляд дочки сильно давит на него, и приходится приложить немало усилий, дабы собраться эмоционально и выйти вон из кухни.
***
— Ал! Это просто ужас! Моя дочь растет страшнее самой Уинри!
Эдвард встретился с братом на станции, и теперь они вместе неспеша идут домой. Ал все ещё продолжает ездить в Ксинг, но уже чтобы поведать там друзей, в особенности Мей Чан, да тренировать рентанджицу, которое ему до сих пор дается нелегко. Элрик-младший рассказал все: что с ним приключилось, и как поживают их общие знакомые, а стоило тому заикнуться про Мей, так Эдвард сразу принял хитрую гримасу. Кажется, в этом братья очень похожи. Но стоило Алу спросить, как у него течет время, как Эд сразу поморщился и начал изливать душу.
Альфонс на заявление брата смеется, а выражение лица Эда и размахивания в стороны руками делают ситуацию ещё более комичной. Бывший алхимик рассказывает о сегодняшнем утре, а как только заканчивает, то сразу смотрит Алу в глаза в поисках поддержки.
— Да, братец, вот всегда ты был таким противным, когда дело касалось тебя и молока.
Но Эдвард не успевает ответить на заявление Альфонса, так как с громкими криками радости из дома выбегает сын, врезаясь в Ала и крепко обнимая его. И когда только они успели подойти?
— Ван! И я тебя рад видеть, — опускаясь на корточки, мужчина также прижал ребенка к себе.
Глядя на эти счастливые обнимашки, Элрик-старший фыркает и сразу вспоминает взгляд сына, так похожий на взгляд брата, и ещё больше бурчит.
— Пора прекращать тебе видеться с моим сыном, а то он больно на тебя стал походить, — угрюмо издает обиженный отец, спрятав руки в кармане брюк.
На это заявление Альфонс смеется и хитро-подозрительно щурится, ещё больше доводя братца до взрыва. Эх, кто-то тут у нас ревнует.
***
А утро старшего из Элриков встречает снова небольшой банкой молока и, на этот раз, женой за плитой. Встал Эдвард позже всех, так что завтракать теперь ему приходится одному. Потянувшись и широко зевнув, мужчина садится за стол, с адским огнем в глазах отодвигая как можно дальше от себя банку с белой жидкостью.
— Доброе утро, — смеется Уинри, глядя на это представление за столом. — Это подарок от Анны. Выпил бы уже и не мучился, — ставя тарелку с яичницей, Уинри целует мужа в щеку и с веселым настроением выходит из кухни.
Еда манит своим видом, а ароматный запах сводит с ума. Эдвард, не теряя минуты, принялся с наслаждением кушать приготовленный завтрак. Наевшись, он берет тарелку, а на глаза ему тут же попадается отодвинутая банка, от чего Эд морщится. Взяв её в руки, Стальной уже собирался вылить молоко в раковину, представляя, как бы обрадовалась дочурка пустому утреннему подарку, как вдруг что-то ударяет его затылок.
Эдвард оборачивается и замирает на месте, а дрожь пробегает по его телу от головы до ног. У дверного проема стоит Анна, сверкая глазами, а её аура гнева будоражит страхом кровь отца.
— Нельзя выливать молоко, папа! — сейчас Эдварду кажется, что Анна куда страшнее своей мамы в гневе, а это еще больше наводит страху.
Эд нервно сглатывает, ставит ненавистную банку на стол, поднимает брошенную в него игрушку и подходит к своей дочурке. Та резко отбирает вещь и убегает, а мужчина переводит дух.
Следующее утро… и другие два также встречают бедного Эдварда Элрика банкой молока, которую он пуще прежнего возненавидел. Не желая и дальше видеться с ней каждое утро, Эдвард решительно подходит к столу и берет её. Он сверлит её глазами, а сам чувствует, как все находящиеся на кухне смотрят на него. Открывает банку и залпом выпивает содержимое, резко ставя её, уже пустую, обратно на стол.
Анна радуется, а Альфонс тихо посмеивается то ли от белых усов брата, то ли вообще от всей ситуации в целом. Эдвард гордо садится за стол, а мысленно понимает, что все-таки его смогли заставить выпить молоко, как бы он ни противился. Не было конца света или войн, но зато есть Анна Элрик, ставшая исключением из правил.
— Больше страдал, — смеется Уинри и целует мужа, легко, но нежно.
— Ну вот, теперь папа подрастет на сантиметр, — весело вставляет свои пять копеек Ван, и кухня заливается смехом взрослых. Лишь Эдвард крепко сжимает ложку, а привычные слова так и хотят вырваться на свободу.
Эдвард думал, что с молоком покончено. Но не тут-то было.
Очередное утро начинается снова с молока. От ненависти до любви всего пару шагов, и Анна уверена, что сможет помочь отцу преодолеть их.
