Выбор

Гермиона Грейнджер устало опустилась в кресло и закрыла глаза. Все тело ныло, а особенно спина и ноги. Поерзав немного, девушка постаралась устроиться в кресле как можно удобнее, чтобы дать мышцам отдохнуть, перед тем, как идти домой. Что ж, быть медсестрой – работа не из легких. Из-за двери до нее доносился шаркающий шелест ног, в комнате отдыха изредка журчала вода в кулере. Эти звуки успокаивали ее. Это значит, что она не одна. Это значит, она живая. Она жива. Гермиона не выносила тишину. Ей всегда нужен был какой-то звук на фоне – будь то музыка в наушниках, трескотня телевизора или жужжание холодильника. Ночью она намеренно оставляла окно чуть приоткрытым – даже зимой – чтобы слушать звуки ночного Лондона. Только они и помогали ей уснуть. Все это ей нужно было для того, чтобы как-то заглушить тишину внутри нее самой. Чтобы поддерживать в себе жизнь. Прежняя Гермиона Грейнджер умерла, и уже довольно давно. Осталась лишь пустая оболочка, медленно увядающая, подводящая саму себя к концу. Сначала она думала, что увиденное никогда не покинет ее. Что все, через что ей пришлось пройти, будет видеться ей в кошмарах каждую ночь. Но она ошиблась. После того, как ей удалось спастись, она совсем перестала видеть сны. Гермиона Джин Грейнджер – единственная из их троицы, кто сумел спастись и остаться в живых. Гарри, Рон – оба они погибли в битве за Хогвартс. Малфой их… сдал. Сначала она думала – предал, но это слово было неправильным, ведь предают друзья, близкие. А он… он всегда был их врагом. И она все равно не могла понять. Как? Почему? Ведь она видела. Она видела в его глазах это сомнение, этот страх. В какой-то момент она надеялась – верила – что все это – не по-настоящему. Этого… просто не могло быть. Гарри и Рон погибли у нее на глазах. Каким-то чудом ей удалось трансгрессировать с поля боя прежде, чем успели схватить и ее. Правильно ли она поступила тогда? Гермиона ненавидела себя за свой поступок. Презирала. Но она осталась единственным человеком, знавшим тайну Темного Лорда. Могущим его победить. Теперь весь мир был только в ее руках. Но она сдалась. Что-то в ней сломалось и рухнуло. Она больше не была прежней Гермионой. Та Гермиона осталась бы в Хогвартсе до самого конца. Она бы не сдалась. Она бы билась до самого конца, до того, как ее палочка не переломится надвое, но и тогда бы она продолжала сражаться до разрыва легких, до полного уничтожения. Не магия, так она сама. Она бы кричала и царапалась, она бы саму себя уничтожила, но не сдалась бы. Та Гермиона была бы замучена Круциатусом или убита в бою. Она бы отомстила. Или хотя бы попыталась. Но… Без Гарри это все не имело смысла – борьба не имела смысла. Она не имела смысла. И она отчаялась. Она… предала. Не раз она хотела добровольно сдаться Пожирателям смерти чтобы просто закончить все это – себя, эту неправильную, сломанную жизнь. Но в итоге она оказалась здесь, в самой обыкновенной маггловской больнице на должности медсестры. Она сменила адрес, имя и фамилию. Она сменила внешность. Отказалась от магии. Стала совершенно другим человеком, с другой жизнь, с другой историей и иным прошлым, но совершенно без будущего. И если бы ее спросили, почему она все это сделала, она бы не смогла дать ответ. Но она бы спросила: А как бы поступили вы? Гермиона сотворила себя заново. Перекроила себя в Грету Гринбоу из Уэльса. - Гринбоу! – раздался оглушительный вопль прямо у нее над ухом. – Не спать! Твоя смена еще не закончилась! Гермиона дернулась и открыла глаза. Перед ней стояла старшая медсестра Петра. - Ну же, вставай, чего ты тут развалилась? Только что поступил новый пациент, палата двести шестнадцать. Состояние тяжелое, сейчас в коме. Молодой парень, кажется, попал в аварию. Слышала, что его сбил мотоцикл. Черт возьми этого парня, ни бумажника, ни документов – даже прав при нем не было! Пойди займись им, доктор Барелл велел вколоть ему эти препараты, – Петра протянула Гермионе листок бумаги, исписанный крупным неразборчивым почерком. Гермиона взяла листок и вышла из комнаты. Формально, Петра была не права. Рабочий день Гермионы закончился уже десять минут назад. Но ей было все равно. Она была даже не против остаться в больнице подольше – все ради того, чтобы не быть совершенно одной в пустой квартире, где есть только она и ее мысли. Не самая приятная компания. Палата двести шестнадцать находилась этажом выше. Гермиона работала в другом отделении, но с доктором Бареллом у нее сложились неплохие отношения, и он часто поручал ее заботам своих пациентов. Она этому радовалась – чем больше работы, тем меньше тишины. Наконец она добрела до нужной палаты и вошла внутрь. На кровати лежал парень, укутанный одеялом и увитый трубочками, словно коконом. Слева от него мерно пищали разные приборы. Гермиона даже не взглянула в его сторону. Это покажется жестоким, но ей, честно говоря, было совершенно плевать на него. Она просто делала свою работу. И она разучилась чувствовать что бы то ни было. Наверное, ее чувства тоже были в коме. Говорят, что с каждым днем, проведенном в коматозном состоянии, шанс очнуться тает все больше и больше. И часть Гермионы – наверное, единственная, которая осталась неизменной – верила этому факту. Она была в коме уже слишком долго, чтобы прийти в себя. Гермиона достала листочек из кармана своего белого халата, чтобы еще раз свериться с указаниями доктора. И в тот момент, когда она уже хотела было вколоть положенный препарат, что-то произошло. Она увидела его лицо. Оно было все в царапинах, синяках и ссадинах, но ошибиться было невозможно. Тот же знакомый прямой нос. Надменно приподнятые брови. Синий полумесяц вены на правом виске. И эти светлые, серебристые волосы. На больничной койке прямо перед ней лежал Драко Малфой. Гермиона застыла со шприцем в руках. Шестеренки в голове сначала скрипнули, отряхнулись от паутины, а затем начали крутиться с бешеной скоростью. Она вздрогнула и отступила на шаг назад. Гермиона не понимала, что с ней происходит. Ее мысли, чувства и тело жили отдельной жизнью, и она не могла их контролировать, не могла контролировать себя. И в тот момент, когда она сделала шаг назад и лихорадочно облизнула губы, он как будто почувствовал ее присутствие. Аппарат запищал чаще, его пульс начал ускоряться. Малфой словно все понял. А она прожигала взглядом его лицо. Если так продолжится и дальше, то через пару минут здесь окажутся врачи и… Каким будет ее следующий шаг? И упустит ли она свою возможность отомстить? Стоит перерезать всего один провод… Где-то в глубине сознания промелькнула мысль о том, как нелепа эта ситуация. Малфой, сбитый мотоциклом. Комичнее и не придумаешь. Сколько дорог должно было сойтись в одной точке. Сколько обстоятельств должны были наложиться одно на другое. Сейчас, глядя на его лицо, Гермиона оживала. Его щеки бледнели, в то время как ее лицо покрывалось румянцем. Глаза Гермионы заблестели, а над верхней губой блеснули капельки пота. Она не сомневалась. Малфой понял ее намерения. Почувствовал, даже лежа в коме. Ни один из них не может жить спокойно, пока жив другой. Так ведь?.. Сейчас для нее была лучшая возможность. Удачный шанс. И другого такого может и не быть. Рука со шприцем замерла над одним из проводов. Один прокол, и аппарат больше не сможет поддерживать жизнь в теле Малфоя. Один прокол, и она отомстит. Отплатит кровью за кровь. Настанет возмездие. Один прокол, и ее грехи искуплены. Она возродится. Она спасена. Дрогнет ли ее рука?..