Помнишь?

Я устал от неизвестности. Я устал от неизведанного. Я устал тебя желать, как будто ты мечта моя нетленная. Будто бы в тебе есть то, чего нет в других. А может действительно? Может быть и впрямь кроме тебя нет роднее человека и ближе? Хотя я же даже сказать не могу, чем ты такой особенный. Просто увидев тебя, хочется обнять и заплакать. А ведь я так редко тебя вижу, я уже отвык от твоих глаз, цвета талой карамели, я уже потерял счет твоим веснушкам, а ведь я раньше помнил их количество. Знаешь, я считал их каждое утро, перед тем как окончательно проснуться. Считал я их каждую ночь, перед тем, как раствориться в царстве Морфея. Рядом с тобой я чувствовал себя иначе, мне хотелось оберегать тебя, вызывать твою улыбку. И видеть в ответ взгляд, полный неподдельного счастья, помнишь, как мы мечтали, что как-нибудь ты приедешь в Мадрид и мы снимем самый захудалый номер в самом дешевом отеле, поставив его на уши? Ты конечно помнишь. Помнишь, как все было в первый раз? Когда ты, покрывшись багровыми пятнами румянца вцепился мне в плечи, умоляя не отпускать? Помнишь ли ты слова, которые мы говорили? Помнишь наши разговоры? Я помню их от первого и до последнего слова. Я помню, какой ты был рядом со мной. Я помню все наши сборы. А ты, ты их еще помнишь? Помнишь ли ты, как мы прощались, стоя в аэропорту как какие-нибудь влюбленные? Ты мне тогда руку так сильно сжал, в деланно-дружеском жесте, а я тебе обещал звонить и писать каждый день? Помнишь, сколько это продлилось? Я влюблен в тебя, дурак. Я люблю с тобой молчать, говорить, смеяться, заниматься любовью. Да, именно любовью. Язык не поворачивается назвать все это сексом. Помнишь, как ты смеялся, говоря, что раньше думал, будто бы я весь такой из себя серьезный и брутальный? Я такой и есть, просто я влюблен, а когда человек любит кого-то, он теряет себя. Помнишь ли ты, что мне говорил в ту ночь, когда неожиданно приехал в Мадрид? Я помню с первого до последнего слова, почему-то ты не хотел смотреть мне в глаза, ты лишь сбивчиво бормотал что-то, от страха забыв, что ты в Испании и твой английский мне даром не упал. Хотя теперь я в этом вижу смысл. Ты помнишь? Ты тогда заявился ко мне ночью, перепутав часовые пояса, города и страны? Помнишь ли ты, какой я предстал перед тобой? Взъерошенный, сонный и ничего не соображающий. А ты все твердил и твердил мне что-то, а я силился тебя понять, и силился не кинуться на тебя, чтобы прижать к себе и никуда не отпускать? Когда наконец я понял смысл слов, которые ты упорно вбивал мне в голову, мне стало плохо, знаешь? Просто невыносимо плохо, я думал, что мне землю из под ног вышибли. А ты стоял, покрывшись этим своим особенным румянцем, убеждая меня, что ты все хорошо обдумал, что расстояние нас погубило. Расстояние, представляешь, нас сгубило расстояние. Я чувствовал себя распятым на дыбе, и каждое слово олицетворялось розгой, опускающееся на мое беззащитное тело. Помнишь, что я тебе тогда сказал? Я не поверил, я засмеялся, но тихим, подавленным смехом. Так смеется мать узнав, что ее ребенка сбила машина на перекрестке. Истерический смех и нервное ожидание того, что сейчас холодный голос в трубке скажет, что он пошутил. И тебе не придется ехать в морг, который находится слишком далеко от твоего дома, чтобы распознать человека, который был тебе очень дорог. Я ждал, что ты улыбнешься и скажешь: - А ну его к черту, я пошутил, ты же знаешь, я это умею. Я почти слышал эти слова. Там, в подсознании. Я их мог ощутить. Но ты не сказал. Ты стоял на пороге и все рассказывал мне о том, что все, что между нами – не более чем ошибка, фарс, и, господи, вот сейчас я понимаю, что не помню и половины сказанных в ту ночь слов. Только отрывки, я как будто слушал тебя, сидя глубоко в воде, вдобавок прикрыв уши. Я помню, какие у тебя были глаза тогда, хоть ты и старался на меня не смотреть. В них было столько виноватой решимости, что можно было не ждать от тебя доказательств своих слов. А помнишь ли ты, как выглядел в ту ночь я? Я был зверем раненым, я отказывался все воспринимать, хоть и понимал, что я уже не ребенок, и мне нужно просто смириться. Все же без всех могут жить? Ты ушел, не сказав мне «прощай», не пообещав, что мы останемся друзьями. Да и зачем? Я бы ни за что на это не согласился. Ты в ту ночь почти оправдывался, практически себя убеждал, что сможешь жить дальше. А как жить? Как ты сможешь жить, зная, что в где-то в Мадриде есть я, с развороченным сердцем в груди. Зная, что я тебя жду, даже если ты не хочешь этого. Зная, что я ничего не понимаю из того, что случилось, но как ребенок верю, что ничего плохого не произошло. Я ведь часто себя убеждал, что выдумал все, что мне приснилось. Потом, опомнившись, я начал думать, что нет, это не сон, мы вместе, просто у нас перерыв. Представляешь, каким помешанным я был? Я и сейчас такой. Ничего не понимающий, вечно взъерошенный, парень-себе-на-уме, Чехо. Помнишь, как ты по-особенному произносил мое имя? Помнишь, как ты дрожал, когда я называл тебя детенышем? Тебе так это нравилось, тебе хотелось чувствовать себя моим. А сейчас? Чего ты хочешь сейчас? Помнишь, как мы встретились через месяц после расставания. Я-то, с поддержкой Икера смог сделать вид, что ничего не произошло, с холодной решимостью пожав тебе руку, а ты? Ты вздрогнул и поджал губы, когда вместо «Привет, Ниньо!» услышал: «Здравствуй, Фернандо». Я же знаю, что тебе не нравится, когда к тебе так официально относятся. Но что я мог сделать, я просто выполнял свое обещание. Помнишь же? Я сказал тебе в ту ночь, что больше никогда к тебе не притронусь, никогда тебе слова лишнего не скажу. Я не хочу больше боли. Я не знаю, что со мной происходит, я слишком устал от этого, но я так хочу, чтобы ты был рядом и сказал, что все это шутка. Хотя я подозреваю, что знаю, в чем корень зла. Давид Луис, я же прав, да? Я помню, как за месяц до расставания ты говорил мне, какие у него кудри, и что это нереально классно их трогать и дергать. Я же не придал этому значения, помнишь? Я отшутился, говоря, что к твоему приезду накручу свои волосы. А сейчас я их остриг. Не хочу, чтобы ко мне прикасались. Это можешь сделать только ты. Ты, понимаешь? Но у нас ничего не будет, нельзя наступать на те же грабли, оборачиваться назад. Я не хочу снова проходить через все это. Просто исчезни из моей жизни, хорошо? Оставайся в своем «Челси», а я в «Реале». Давай забудем все? Нет, не так, ты-то уже забыл. Давай я все забуду? Как-нибудь, я это сделаю, не сомневайся. Просто не попадайся мне на глаза. Ни ты ни твой Давид. Я не выдержу. Сломаюсь.