1
Одиночество губительно. Тот, кто говорит, что одиночество это круто, тот точно не ведает, что оно представляет собой на самом деле. Что хорошего в том, когда ничто не отвлекает тебя от себя самого же, и мысли, будто черви, вгрызаются в подкорки твоего сознания, заставляя каждый раз задумываться, что самоубийство — это, похоже, единственный выход? Когда ты остаешься один на один со своими чертями, что горят желанием поизмываться над тобой, впиться в совсем недавно забытое прошлое острыми когтями, бередя хрупкие и так важные для тебя воспоминания, что ты бережно хранишь в своей памяти; а затем растоптать массивными копытами, превратив прошлое в лепешку, словно оно кусок глины или скульптурного пластилина — как бы ты не старался, сколько бы не пытался исправить его — прошлое может поменять форму, но сущность его останется и никогда не покинет пределы твоей черепной коробки. Сейчас власть здесь держат черти и выжимают из тебя последние соки, вытанцовывая чечетку на лепешке прошлого, бодая рогами череп изнутри, больно скребя по памяти. Одиночество губительно. Как падение с бесконечной многоэтажки — летишь будто подстреленная птица с окровавленным крылом и мыслью "лучше бы в сердце", а тебе в лицо больно и колко бьют ледяной воздух и маленькие остроугольные снежинки. Да, это была зима. Такая холодная зима, что даже в канун самого ожидаемого всеми жителями Нью-Джерси праздника людей на улицах было мало. Намного меньше, чем в прошлое Рождество, но все же больше, чем в обычный будний день. Сейчас взрослые ходят по магазинам и ларькам, закупая продукты на праздничный стол (обязательно индейку — без нее никуда), а дети, плотно укутанные теплыми шарфами вокруг шеи, скатываются со снежной горки и играют в снежки, упаковав свои ладошки в шерстяные рукавицы. Их щеки похожи на красные наливные яблоки, а улыбки будто кричат о том, как им весело, несмотря на лютый холод. Когда я говорю лютый, я ни капли не преувеличиваю: мороз так обжигает щеки, нос, уши и даже лоб, что заставляет натянуть меховой капюшон максимально низко на лицо. Ненавижу шапки. Ненавижу шапки, но в то самое Рождество ты заставил меня ее надеть. Я просто не смог противиться твоему грозному взгляду. Но как бы ты не старался быть серьезным и холодным, глаза выдавали тебя с головой. Сквозь полупрозрачную пелену строгости просвечивалось явное волнение и беспокойство, и ещё немного — страх. Я помню, как кишели людьми узкие улицы с яркими вывесками магазинов. Мы шли с тобой по одной из самых оживленных в поисках гирлянды, потому что твоя вдруг перестала сиять (как сейчас перестали сиять твои глаза. Я скучаю). А как же елка без гирлянды? — Джи? Я засмотрелся на одну из вывесок: она горела неоновым красным светом, и только потухшая буква "T" серо выделялась в слове "GIFTs". — Джи, смотри, здесь продают имбирные печенья! Твой радостный возглас вернул меня в реальность, как если бы я проснулся от резкого падения в неизвестную темную бездну. Я не мог не улыбнуться, смотря на твое счастливое лицо, и конечно же мы купили твое любимое печенье.2
— Ровно? Ты смотришь на меня сверху вниз, ожидая ответа. Елка выглядит по-настоящему прекрасно: разноцветные шары — большие и маленькие, гладкие, матовые и с узором из блесток — новая, купленная полчаса назад гирлянда и — заключительный элемент — звезда прямо на макушке рождественского дерева. — Идеально. Ты слезаешь со стула и подходишь ко мне. Притягиваешь к себе за талию и оставляешь на щеке поцелуй. Я так тоскую по твоим прикосновениям. Я бы отдал все, чтобы снова почувствовать твою руку в своей, чтобы снова ощутить твои мягкие влажные губы на своих — сухих и потрескавшихся. Я просто хочу ощущать тебя рядом. Хочу просыпаться по утрам и чувствовать рядом с собой твой запах — яблочный, с примесью черного кофе и любимых сигарет. Хочу слышать твой чудесный звонкий смех, когда я споткнусь о спящую Свит Пи, а она даже не проснется — только громче засопит, повернется на другой бок и подожмет лапы ближе к себе. Хочу слышать твой голос, когда ухожу на работу, когда забываю предупредить, что задержусь, когда после тяжелого рабочего дня срываюсь и кричу на тебя; когда шепчу извинения, покрывая поцелуями все твое лицо и кисти рук, когда, потерявшись во всех "прости", терзаю твои губы легкими укусами, когда вжимаю тебя в кровать и трахаю до тех пор, пока время не остановится, а воздух вокруг не станет горячим настолько, что, кажется, липнет к коже. Хочу смотреть на то, как ты засыпаешь, как подрагивают твои ресницы и как ходит кадык под тонкой кожей, когда ты сглатываешь. Хочу обнимать и успокаивающе гладить тебя по спине, если какой-нибудь гадкий кошмар нарушит твой сон. Хочу быть рядом. Хочу, чтобы ты был рядом. Мне блядски не хватает тебя.3
Иногда случается так, что, совершив ошибку однажды, никогда не сможешь ее исправить. Речь идет даже не о смерти, ведь ты не умер, а лишь переехал в Калифорнию. Уехал, забрав свою зубную щетку и мое сердце вдобавок. Но я и не против — пусть оно согревает тебя в такие холодные дни, как это Рождество. Ведь смерть и исчезновение в сущности означают одно и то же. И после того и после другого у тебя не остается ничего, кроме воспоминаний и боли. И хотя со временем боль притупляется, она все же никуда не пропадает и дает о себе знать в самые неподходящие моменты. Иначе что заставляет мою грудную клетку сжиматься каждый раз, как только в памяти всплывает твое имя? Оно эхом разносится в моей голове и бьет сирену заскучавшим чертям, которые теперь снова принимаются за давно знакомую и любимую работу. Но если черти всегда с тобой, значит ли это, что ты все-таки одинок? Разве нельзя попробовать научиться ладить с ними и навсегда перестать быть одиноким? Демоны – твои лучшие друзья, так используй это. Выжми из них все соки, как прежде они выжимали из тебя, покажи им, на что ты способен. Сожги их в своей черепушке до тла, а прах пусти на ветер в голове. Демоны – твои лучшие друзья и твои враги одновременно. Демоны – это и есть ты. Убей их, чтобы освободиться. Убей себя.4
Одиночество губительно. Как маленькая снежинка, обреченная на смерть. Она умрет, растаяв, когда наступит весеннее тепло. Или же погибнет во время падения, так и не приземлившись на холодную мертвую землю. Как мотылек, такой чудесный и будто волшебный, приносящий в мир что-то явно магическое, что ученые еще не разгадали (и наверняка не смогут разгадать), и умирающий в день своего же появления на свет. Как висящий на этой люстре бездыханный труп, чью шею туго стягивает петля. Безжизненная веревка, безжизненный стул под ногами, безжизненное теперь тело с черными грязными волосами и конвертом в кармане толстовки. Наверняка в нем что-то важное. Хотя о какой важности может идти речь, если тебя больше нет со мной? Если единственная важная вещь для меня – это ты.5
По телевизору крутят какой-то фильм — один и тот же на всех каналах, только в разное время. Если честно, сейчас он работает здесь только для создания фона, разбавляя тишину и мою пустую квартиру фальшивыми голосами ведущих грязных телешоу. Но в то Рождество даже "Обыск и свидание" казался не таким уж надоедливым и тупым, как обычно. Я смотрю твою любимую дурацкую передачу, пью твой любимый переслащенный кофе и думаю о том, как было бы неплохо слушать твое ворчание, когда начинается реклама. Но иногда смерть оказывается ближе к тебе, чем самый близкий друг.