Что значит «любовь»?

      Ливень. Тихие ангельские, чуть уловимые неумелым и робким слухом молодой девушки ритмы. Цветы, что взросли, словно благоухающий садик вкруг её уха, раскрыли свои лепестки особенно широко, оглушая весь окружающий её мир. Почти ничего не слышно, а если что-то и удаётся поймать мимолётом и, оторвав знатну долю от него, оставив её витать в вышине, то оно будто услыхано чрез вату. Но она легко и со всей своей детской искренней наивностью натягивает аккуратную улыбку. Как воин, ежесекундно получающий матёрый удар копий в спину, пытается сохранять здравый рассудок, так и она, пересиливая удары крови в мокрый висок, улыбается. Хоть и чуть ли не весь мир скрыт от пытливых глазёнок, она что-то пытается выглядеть чрез глубокие заросли неотступных ярко-жёлтых лютиков. Лишь пытается. Или хочет пытаться (?).       Руки вздрогнули и обхватили грубые плечи, сжав их до покраснения на кончиках собственных пальцев. В голове назрел такой смелый и где-то даже эгоистичный вопрос. И Санс, словно по команде, замедлил шаг и нехитро улыбнулся. Зонтик стал как-то пошатываться, вызывая величайший диссонанс, будто мешая играть музыку тому самому дождю. Но то было лишь стук, откровенно говоря. И он кончился. Кончился, словно по щелчку пальцев. Наступила гробовая тишина, изредка прерываемая гулким звуком отчаявшихся капель, бьющих непонятно где. И её голос… Такой карамельный и высокий, почти ангельская песнь, прервал это, вставив свою молву: — Санс. Твоя любовь сильна? — улыбнулась девушка, ослабляя крепкую хватку, словно сбрасывая оковы с пальцев. Они устали держаться. И лишь мимолётный непонятливый смешок был ей кротким ответом. — Смотря к кому, милая, — продолжал смеяться скелет, уже позабыв о всяком стуке и укладывая зонтик к остальным. Он продолжал стоять, вглядываясь в сказочную даль какую-то, лишь слушая голос. Вникая особенно серьёзно, не только лишь наслаждаясь её словами, словно слушая волшебную арфу в руках искусной девицы. — Ко мне, например. — Любовь?       Конечно, в этом маленьком, отщеплённом от истовой преисподни, кусочке ада, под воздействием больных ублюдков, значение такого понятного слова «любовь» исказилось не на шутку. И не только потому что они не познали настоящей, жгучей сердца и целующей нежными устами судьбы душу, любви. Даже потому что это слово имело совершенно другое значение. Являлось неким акронимом, подразумевающим под собой окровавленную жесточайшую кару, на кою способен был бы человек. Но только не она, никак нет. — Нет, — глаза Фриск покосились в сторону. Ожидаемо, — Я же не хочу тебя ранить. — Так ты… Помогаешь, — ах, да к чёрту все те первобытные попытки убить человека. Важно то, что живёт у монстра в душе сейчас. А именно: та девушка засадила в его прогнившую душу не только неизгладимый отпечаток прекрасного вида сада лютиков, но ещё и… настоящую любовь. Даже если не то чувство, в котором скелет, (к слову), сам себе боится признаться, то какие-то проблески человечности точно. — Именно, — отпустил скелет и улыбнулся, стараясь загладить свою грубую малословность. — Что ты тогда имеешь в виду? — для человека, что сама по себе являлась доброй и вежливой, это не казалось таким замысловатым выражением. И лишь одно определение было знакомо ей: любовь — это чувства. — Любовь повышается с каждым убийством. Но я не хочу тебя убивать, — хмыкнул Санс, пытаясь показать всю свою наигранную безразличность. Но в душе бушевал шторм: аль она умрёт — то он это не переживёт. Фриск лишь хихикнула в ответ, ничуть не удивляясь его мнению. Все они странные. Монстры… — Любить — это значит заботиться, помогать, поддерживать. А любовь — это совсем не убийства, Санс. Это когда… Ты не хочешь кого-то терять. Когда хочешь, чтобы он был рядом, — и тут же по-детски рассмеялась, легко, почти воздушно подтрагиваясь до цветов, — Кто тебе сказал, что любовь — это плохо?       Санс вздрогнул. Всё то, что он услышал, повергло скелета в некий транс, с которого он вышел, лишь вновь вникая в речь Фриск. И то казалось нелепым, но таким простым объяснением всему тому, в чём он, (к слову), сам боялся в себе признаться. — Тогда сильна, — он лишь сильнее прижал её к себе, ощущая теплоту не лишь физического хрупкого тела. Теплоту человеческого и любящего искренней «любовью» сердце. Так и под рёбрами стало теплей и уютней упокоённой душе, — Очень сильна. Я просто чертовски «люблю» тебя, милая.