Степь

След терялся, таял в утренней предрассветной свежести — и он бежал все быстрее и быстрее. От запаха степных цветов невыносимо хотелось чихать. Смокер фыркнул, мотнул мордой — под лапами провалилась земля — и полетел в чёрную бездонную пропасть. И открыл глаза. Под дверью разговаривали. Сердце бесилось, хотело наружу, изо всех сил ломилось из клетки рёбер. Смокер прижал руку к груди, для надёжности, пытаясь удержать его внутри, но быстро опомнился и одёрнул себя. — Ну, я ей так и сказал, а она мне… — все чётче доносилось из коридора. — Ну, я её и того… — Не пизди, — засмеялись сразу в три лужёные глотки. Новобранцы в Новом мире были вкрай охуевшими. Он выбрался из постели, попутно прикуривая сигары, и, нащупав штаны, натянул на голое тело. Включать свет не хотелось — только спугнёшь. Смокер тихо подошёл к двери и резко распахнул её. Коридор встретил его пустой темнотой. — Я же вам говорю… — мерзкий голос продолжал впиваться прямо в мозги, — … у неё такие сиськи, не то что у лейтенанта, конечно, но годные. Взрыв смеха ударил его, и Смокер стал дымом. Нет барабанных перепонок, нет размягчённого бредовыми снами мозга, нет сердца, нет кожи, крови, мяса, на блаженную секунду ничего — нет его самого. За несколько поворотов от его комнаты располагался ночной караул, и он слышал всех дежурных, будто они орали ему прямо на ухо. Что-то было не так. Смокер ступил на холодный пол ногами и, подхватив свалившиеся чуть раньше штаны, вернулся к себе — стоило выпить чаю. *** У Ташиги частил пульс — девчонка опять заикалась и все время поправляла спадающие очки. Раздражало. Отвлекая себя от отчёта движением, он забарабанил пальцами по столу, попал в ритм её лёгких — судорожный вдох, быстрый выдох, снова вдох, выдох. Под тонкой кожей, нежным мясом по венам бежала сладкая-сладкая кровь — он мог бы вынуть её сердце — быстро, и немного неаккуратно, вырвать его, нет, лучше разорвать горло, так чтобы кровь брызнула ему на лицо. И уже потом — вырвать еще живое, свежее, самое вкусное сердце… — Смокер-сан? — Ташиги робко тронула его за рукав, и её манящий запах накрыл Смокера морской волной — не выплыть. — Все в порядке, ты молодец, — выдавил из себя он. — Иди проверь казармы, кажется, я слышал сегодня «попойка» от наших новичков. — Какие же они невнимательные, — пробормотала Ташиги, выходя из кабинета. Действительно, невнимательные. Надо же знать, что теперь Смокер слышал буквально всё — через двери, стены и этажи: как спорят повара на кухне, как хохочут десятки Дэн Дэн Муши, как Ташиги трогает себя в соседней комнате и тонко-тонко стонет. Он был так голоден. *** Как Смокер и думал, доктор оказался очередным дебилом. Он долго ходил вокруг него, голышом сидевшего на кушетке, — на тупом лице крупными буквами было написано: «Фруктовики не болеют, но можно я вас потрогаю? Я никогда не видел логию так близко. Все слышите, какой бред». Новому миру не везло не только с новобранцами. Стоило сожрать ему лицо. *** Корабль мягко качался на воде, Смокер ощущал его колебания сквозь сон. Он снова бежал по следу — в этот раз чёткому и острому. Скоро, совсем скоро, он догонит, повалит на землю и прикусит за загривок. И никогда больше не будет догонять, никогда не останется в одиночестве. Трава стелилась под лапы — длинная, согнутая своим же весом. Смокер взбежал на пригорок и от внезапности споткнулся, покатился вниз, как дурной щенок. — Почему это именно ты, Белый Охотник? — спросил его Трафальгар Ло, и, качнув головой, добавил себе под нос: — Надо же. Корабль качнулся и Смокер открыл глаза. Сердце ровно, уверенно в себе, стучало о ребра. *** Лезвие вошло в плоть со странным хлюпаньем — Смокер шагнул ближе к пирату, — но тут дым стал руками, и он почему-то упал на колени. Было больно. Он закашлялся — изо рта потекла густая кровь — черная, хотя он был уверен, что кровь красная. Должна быть красной. Мутная пелена залепила лицо — звуки, запах, все стихало, сменялось тупым равнодушным холодом. Смокер попытался стряхнуть его с себя, встать, но снова закашлялся, пошатнулся и упал в землю лицом. — Кайросеки, дозорный, — сказали где-то высоко над ним. — Не ожидал? За лезвие потянули — вышло из него оно почему-то беззвучно, или может он уже ничего слышал — сердце затихало, а земля была такой твёрдой. Сколько можно с таким месивом внутри — Смокер как-то повернул голову, чтобы видеть пирата, и начал отсчёт. Раз-два. Секунда. Раз-два. Еще одна. Раз-два. И еще. Он всегда держался до конца. Раз-два. Раз-два. Раз-два. Вдох-выдох. Стук сердца. Боль раздирала его — спина горела — кожа пыталась дотянуться сама к себе через расстояние раны — внутри двигались органы — наверное, Смокер заплакал — горячие слезы потекли по лицу и оглушающе громко каплями падали на землю. Он чувствовал, как клетки печени латают сами себя — делятся, раз-два, и ещё раз, и ещё, и так сотню, тысячу, миллион раз. «Давай, давай, только дыши, вдох-выдох, раз-два», — продолжал он уговаривать себя почему-то голосом Трафальгара Ло — очередные причуды мозга. — «Вдох-выдох, давай, Белый Охотник, раз это уже ты, то надо дышать, раз-два, и еще раз». И Смокер дышал. «А теперь пошевели рукой. Да. Просто отлично. И второй. Вот так», — продолжал уговаривать его Трафальгар Ло. Со своей вечной ухмылкой, он так раздражал, что Смокеру от злости даже стало легче. «Да ты просто создан для этого», — продолжил издеваться Ло и, опустившись на колени, погладил Смокера по голове. — «Кто оказался хорошей собачкой?» Слова были обидными, и Смокер заскулил — он так долго бежал, шёл по следу… Но рука в волосах была ласковой и тёплой. Приятной. «Смотри», — Ло кивнул на пирата, рассматривающего его, Смокера, дзюттэ. — «Теперь тебе надо собраться, Белый Охотник, давай, на раз-два, если так тебе легче». «Раз». «Два». Смокер кинул тело вперёд — еще в прыжке суставы вывернулись, — и повалил пирата на землю, ударом когтистой кисти снеся ему голову, вспорол мясную тушу от криво оборванной шеи до промежности, с треском проломил ребра, вывернул требуху, все внутренности наружу и вцепился в сердце. Проглотил кусок и укусил еще раз, зажевал, перемалывая мышцы зубами. Трафальгар засмеялся и снова погладил его по голове. «Ебланом жил — ебланом умер», — он поднял оторванную голову — «Мозги самое вкусное». *** — Теперь не могу курить, — сказал Смокер, подходя к Ло, увлечённо рассматривающему степь. — Однообразная панорама. — Так только кажется, — Ло повернулся к нему и растянул губы в своей ебучей ухмылке. — Слишком резкий запах? — Да. — Со временем научишься это контролировать, Белый Охотник. Ради сигары можно и поднапрячься. — Поднапрягусь, не сомневайся, — Смокер закрыл глаза и потянул воздух носом — трава, мышь, притаившаяся в норе, далёкая гроза. Ло. Антисептик, море, какой-то большой зверь, сталь, а подо всем этим — высушенное на солнце сено, степные травы, ветер, кровь. Общность. — Что это? — Это такая длинная история, — протянул Ло и, скрестив ноги, уселся. — Неужели ты заставишь меня рассказывать всё? Смокер только кивнул, и, помедлив, присел рядом. Трава под руками была мягкой и шелковистой. — Твоё бесполезное сердце надо было где-то держать, — Ло похлопал себя по груди. — Раньше накладок не случалось. Ты смог отличиться. — Таких… — Смокер замялся, — таких, как мы, много? Ло тихо засмеялся и запах грустью. — Ты отличился, — повторил он и лёг, заложив руки за голову, — Мне очень нужно было выжить. — И всё? — И теперь всё. — Понятно, — Смокер откинулся на спину. — Странная трава, у нас такая не растёт. — Ковыль, — Ло перевернулся на бок и подпёр голову рукой — СМЕРТЬ чернела на его коже, как напоминание — не забудь, сделай это, убей, убей и не забудь умереть сам. — Одиночество, седые волосы матерей, всегда мягкий и горький. — У моей матери всегда были седые волосы, — не глядя на него, сказал Смокер. — Седые и мягкие. — Как у тебя? — Это не всегда одиночество, знаешь ли. *** Он встал с кровати и прислушался. Караул обсуждал Хэнкок, на кухне стояла тишина, за стенкой тихо сопела Ташиги. Смокер выпустил когти — пришлось напрячься — они все еще нормально не слушались, и вскрыл пачку сигар, откусил кончик — эти зубы были идеальным каттером. И осторожно вдохнул дым. Заполнил им рот. Сигара пахла сигарой. Можно было жить.