Кукла с коляской

      Подступили холода. Ценой невероятных усилий Коля закончил монтаж отопления к Новому году, и ёлку мы водрузили в тёплой мансарде. Опять собрались у праздничного стола почти всей семьёй — кроме свекрови.       — А где баба Галя? — ясно спросил Сенечка.       Он заговорил в пять месяцев, чем поверг нас в шок. Врачи отклонений не нашли, сказали, что так иногда бывает, но на всякий случай прописали детское успокоительное.       — Болеет баба Галя, — вздохнул наш папа. — Насморк у неё. Сейчас мы с ней по телефону поговорим.       Поговорили, поздравили, и растроганная бабушка, не выдержав разлуки с родными, вызвала такси и героически рванула к нам, несмотря на температуру 38. Первого января сопли были у всех… В тот год прошла череда детских болезней. Я вымоталась, переболела сама и выучилась колоть цефазолин. Купила целую пачку медицинских книг и узнала много такого, от чего глаза полезли на лоб.       Пришлось украсть у детей фломастеры и перерисовать на альбомный лист таблицу сочетаемости антибиотиков. Мама возмущалась: «Не трави детей химией!» — и заваривала в чайнике что-то зелёненькое, пахнущее сеном. Народные средства тоже шли в ход, но толку с них было чуть. По-настоящему тяжёлой артиллерией были антибиотики. Разумеется, мне не нравилось, что у моих детей навсегда пожелтели зубы от тетрациклина, но когда стоит вопрос о жизни и смерти, хоть что в ребёнка затолкаешь. Трясущимися руками и с окриками.       В принципе, я была готова к таким проблемам, и знала, на что иду, когда заводила очередного ребёнка. Жестоко ошибаются те молодые мамы, которые думают, что ребёнок — это бантики. Ребёнок — это болезни, крики и метровые глисты. А материнство — это счастье без положительных эмоций. Вся жизнь превращается в постоянный страх за детей.       После второй вспышки болезней я начала уставать, и усталость проявлялась как-то странно — я постоянно пребывала в некой расслабленности, как после сауны. (Знаю, с чем сравниваю — Коля однажды затащил меня в баню, и я потом целый день ходила как варёная. Ожидаемого результата Коля не добился и больше в баню меня не таскал, а я с тех пор уверена, что туда ходят одни мазохисты).       Потерялся интерес к жизни — мне было всё равно, как я выгляжу и что на мне надето, я перестала читать и забросила газетное творчество. Единственным моим чтением были медицинские брошюры да толстая книжка о реинкарнации. Угрызения совести тоже делали свою работу, подтачивая меня изнутри. «Это мне кара за Гошу, — думала я, — нужно взять приёмного ребёнка, чтобы искупить вину. Или нескольких. Но как уломать Колю?»       Всё делала через силу. С таким видом усталости я столкнулась впервые и поначалу считала, что у меня какая-то болезнь, даже измеряла температуру, но это была всего лишь усталость — хроническая и застарелая. ***       — Давай-ка съездим с тобой в магазин, — предложил Коля.       Я уронила очки. Дети почти выздоровели, но я по привычке дёргалась от всего, и при слове «магазин» представила себе лавку ритуальных товаров.       — Мама с детьми посидит. Пора купить тебе что-нибудь новое — сапожки, платье… Ты уже столько лет в одном и том же.       Я подняла очки. Никогда в жизни Коля не делал мне подарков. Просто совал пачку денег и всё. Что-то здесь нечисто. Должно быть, я слишком громко подумала, потому что Коля заметил мои сомнения.       — Неужели ты не хочешь походить по магазинам? — продолжал он, несколько обескураженный. — Все женщины обожают ходить по магазинам.       — Коль, честно? Я хочу только одного — выспаться.       Думала, он обидится, но нет.       — Я бы сам купил, я знаю твои размеры, но боюсь не угодить. Вдруг тебе не понравится.       Перспектива тащиться в город и исхаживать вдоль и поперёк все магазины отпала, и мне стало легче.       — Коль, да мне всё понравится, спасибо тебе огромное, купи на своё усмотрение. У тебя хороший вкус. А с детьми твоя мама и правда пусть посидит. Я посплю…       Прямо при нём я ткнулась лицом в подушку и провалилась в сон.       Когда вечером Колька приехал, от него пахло духами. Бабскими. Свекровь тоже учуяла, я поняла это по её выражению лица. Раньше мне было наплевать на его эскапады, но усталость и болезни сделали меня раздражительной.       — И где ж ты пропадал, любезный? — ядовито спросила я. — Духи мне покупал?       — И духи, и платья.       При нём действительно была куча пакетов из магазина. Тут налетели дети с криками: «Пап, чё купил?» — и я придержала язык. Маленький Сеня притопал из бабушкиной комнаты и тоже потянулся к пакетам. В который раз пожурив детей и объяснив, что нехорошо спрашивать у родителей, что купили, я ушла наверх в мансарду, а муж раздавал детям и свекрови конфеты на фруктозе. Ване было нельзя обычные конфеты после лечения от немоты, и мы покупали диетические для всех, чтобы он не завидовал.       Я ушла, чтобы избежать серьезного разговора, но Коля сразу поднялся вслед за мной, прихватив покупки. В мансарде была уютная комнатка в деревянном стиле — там-то мы и расположились. Я села на диван, Коля ссыпал мешки на пол и замер столбом.       — Мне нужно с тобой поговорить, — начал он.       — Я это унюхала, — вежливо сказала я.       — Я всё объясню.       — Не оригинальничай, — съязвила я.       — Это не то, что ты думаешь.       Так и знала! У меня вырвался истерический смешок.       — Коль, ну придумай что-нибудь покрасивше, я всё-таки филологический окончила.       — Все эти вещи — для тебя.       — Ты точно не перепутал? — томно спросила я и зевнула.       — У меня никого нет, кроме тебя.       Я улыбнулась ему и произнесла небольшую речь, которую, на мой взгляд, должна выучить каждая жена и при случае выдать любимому.       — Знаешь, почему женщин нельзя обмануть? Мы карты раскладываем. И карты показывают, один ты или с бабой. Имя там не написано, а примерный возраст, характер бабы и твоё к ней отношение — как на ладони. Твоя подружка там фигурирует как бубновая дама. Поэтому, если мужик думает, что обманул жену, это значит, что жена помалкивает. Терпит. Или ей наплевать. Мне вот наплевать.       У него немножко отвисла челюсть — но лишь самую малость.       — Тогда почему твои карты тебе не сказали, что у меня с этой женщиной ничего сегодня не было?       — А я давно не раскладывала, — лениво ответила я, хотя меня и кольнули слова «с этой женщиной». Значит, баба все-таки есть. — Мне просто неинтересно. Гуляй с кем хочешь. Для меня важно, чтобы дети были живы-здоровы, а тебя я не держу, иди к ней, если она такая хорошая.       — Она совсем молоденькая, ей двадцати нет, — муж сел рядом со мной и схватился за голову.       — Ну тем более.       — Она ужасно глупая.       — Верю, умная с тобой не свяжется. Гляди, какая я дура. Так это что, прощальные дары?       — Послушай, всё гораздо хуже. С тобой можно просто поговорить?       Я уставилась на него с любопытством. Что ещё натворил этот пацан сорока пяти лет? И Коля меня огорошил.       — Это была короткая интрижка — и последняя, клянусь. Мне седина в бороду ударила.       — Моча в голову, — поправила я его.       — Помолчи, женщина. Так вот, Лёлька от меня залетела.       Я закатила глаза, с трудом удержавшись от поздравлений и комментариев.       — Потом мы поругались, она исчезла… В общем, нарисовалась через год, когда мне уже на хрен не нужна была… И с ребёнком.       Коля положил руку мне на плечо и изливал душу, как лучшему дружбану. Я сочувственно кивнула, потом сходила к бару и вернулась с коробкой каберне и двумя рюмками. Мне можно, я уже не кормлю Сенечку. Коля вдруг осёкся.       — Слушай, ты на меня не обижаешься?       — Что ты! Всё так интересно, как в бразильском сериале. Телевизор-то смотреть некогда. У меня аж дух захватывает. Что там дальше?       — А дальше […], — сокрушённо вздохнул Коля. — Её все мужики побросали, она думала, что я разведусь и буду с ней, а когда поняла, что не буду, то это… Вены себе порезала.       — На руках или на ногах? — осведомилась я, прихлёбывая.       — Ты можешь хоть минуту не язвить, стерва ты ядовитая? На руках, конечно.       — Значит, осталась жива, — сказала я, внутренне расплывшись от комплимента. — Скажи ей, чтобы в следующий раз резала на ногах.       — Жива, — подтвердил муж. — Ты как догадалась?       — Ну, у меня жизнь за плечами.       И я залпом выпила всю рюмку. Всё-таки этот тип меня сегодня развлёк. Почитал бы с моё медицинской литературы, не задавал бы глупых вопросов. Он замолчал, выпил своё вино, налил ещё нам обоим. Мы чокнулись, я шепнула: «За любовь!» — и опять выпили. Мне стало весело.       — Коль, ну, а в чём проблема-то? Не томи.       Коля собрался с духом и выпалил:       — Проблема в моём сыне. Лёлька после того дела поехала в больницу, и, похоже, там всерьёз и надолго. Её инсулином лечат. Ребёнок у Лёлькиной бабки, а она одной ногой в могиле. В детдом сына не отдам. Так вот… Я его завтра привезу, ты не против? Ты же всегда хотела много детей…       Вот оно в чём дело. А я, грешным делом, подумала, что он мне и впрямь подарки сделать решил. А он меня, значит, задабривает, дурачок. Но вслух я этого не сказала.       — А почему бы мне быть против?       — Все-таки от другой девки прижил. Ты не будешь его обижать?       — Обижать ребёнка? — возмутилась я. — Это вам, мужикам, важно, свой ребёнок или чужой, а для нас все дети общие! Видел когда-нибудь, как кошка котят кормит? Ей всё равно, свои они или другой кошки. А коты злые, они чужих котят и загрызть могут. Вот и вы, мужики, как коты…       Наверно, я сильно распалилась, и Коля тут же начал меня успокаивать, налил ещё выпивки и стал приговаривать оптимистичную чепуху. Мы помирились. А потом, помаленьку трезвея, я пересмотрела все до одной вещички, что он мне купил, примерила некоторые, и жизнь снова обрела свои краски. Завтра я стану матерью четырёх детей. Надо купить кроватку… Или нет, заставлю Колю построить двухэтажную. Две двухэтажные. Или двухъярусные, как они там называются.       Среди подарков и правда были духи — как раз те, которыми пахло от Коли. Выбирал, видать, в магазине, а я на него накинулась. В который раз убедилась, что эмоции нужны человеку единственно для того, чтобы делать глупости. Вот ведь как неожиданно всё повернулось! Я не знала, как изловчиться, чтобы выпросить у Коли разрешение взять приёмного ребёнка, а он сам мне его подсунул, да ещё и виноватым себя чувствует.       О лучшем и мечтать нельзя. Конечно, я пожалела Лёльку, которую лечат инсулином — я читала об этом лечении (это тогда у меня волосы встали дыбом). Но ревновать к несчастной девке и в голову не пришло, и встречу с малышом я ожидала с радостным трепетом.       — Коль, а он ветрянкой уже болел? — выспрашивала я ночью под одеялом.       — Не.       — А ему все прививки сделаны?       — Не знаю.       — А как его зовут?       — Егор.       — Гоша…       — Не. Мне «Гоша» не нравится. Лучше «Жора».       — Нет, Гоша.       — Нет, Жора.       — Гоша!       — Да я тебя сейчас…       В дверь раздался стук и недовольный голос свекрови:       — Вы спать собираетесь? Полпервого ночи! Коля, тебе завтра рано вставать.       Мы умолкли, а через минуту я шёпотом попросила Колю, чтобы завтра он, когда поедет за Егоркой, заодно увёз домой свою матушку. С четырьмя мелкими я и сама справлюсь.       — Бу, — сквозь одеяло неразборчиво ответил он. То ли согласился, то ли нет.       Матушку он все-таки увёз — со скандалом, конечно. Я готовила детскую к приезду Егорки, а мелким обещала, что если они будут себя хорошо вести, то к ним приедет ещё один братик. Во время генеральной уборки я выбросила три упаковки использованных шприцов — как наркоманка какая. Будь неладны эти инфекции. Последние два месяца мы через день кварцевали детскую комнату и зал, а иногда и детские носы с помощью трубочки. Мыла полы, смахивала пыль, а руки дрожали: вдруг что сорвётся? Вдруг маразматическая Лёлькина бабка уронит Егорку?       Но всё прошло хорошо. Из окна я увидела, как Коля вышел из машины, открыл пассажирскую дверь, и вылезла незнакомая толстенькая деваха с дитём на руках. Я на всякий случай посадила Сеню в манежик, приготовленный для Егорки, и вышла на порог встречать нашего четвёртого ребёнка. Оформление документов ещё предстояло, всё было оговорено пока лишь на словах, но я уже считала его своим. Деваха — как позже выяснилось, Лёлькина соседка — сдала мне малыша с рук на руки и залезла в нашу машину. Она так спешила, что Коля сразу повёз её обратно, и я осталась с детьми.       Я вынула Егорку из комбинезона.       — Какой маленький… — разочарованно протянул Ваня. — У нас же уже есть маленький. Надо было большого брать.       — Маленький лучше, — заявила Аля. — Он беспомощный. Чем беспомощнее, тем лучше. А ещё на куклу похож.       Её правда! Это был очаровательный малыш с кудрявыми белыми волосами и синими глазами, в котором не было ничего, ну ничегошеньки от Коли. Лёлька, конечно, молодец, что сумела обвести моего прохиндея вокруг пальца, но если ему взбредёт провести анализ ДНК, ребёнка мне больше не видать. А я уже к нему привязалась. Эти синие глазёнки я сразу узнала. Книга не врала, реинкарнация существует! Это он, мой Гоша. Вечером того дня я выгуливала детей во дворе, благо он у нас почти сорок соток. Алина и Ваня бегали и шумели, Сеня пыхтел, собирая осенние листья, а Егорка спал в коляске.       Я почувствовала себя счастливой. Страх за жизнь детей ушёл на задний план, угрызения совести поутихли, Гоша вернулся ко мне. Хоть я и не решалась его так называть, я знала, что этого приёмного ребенка буду любить сильнее, чем своих родных. И тогда ещё не поздно было притормозить — судьба давала мне третий шанс, но я им не воспользовалась.       Два месяца мы оформляли документы на Егорку. Прокурорская проверка стала у нас частым гостем, нас с Колей по очереди гоняли то на медосмотр, то в областной психдиспансер проходить тест на адекватность. Приходилось с серьёзным видом отвечать на идиотские вопросы и всеми силами душить в себе желание стебануться. Не знаю, кто составлял эти вопросы. Первейшая реакция нормального человека — ответить издёвкой, но ради Егорки я выдержала это унизительное испытание, и наградой мне была новая строка в паспорте в графе «Дети».       Теперь больничная карточка Егорки была в моем распоряжении, и я, не откладывая дела в долгий ящик, повезла малыша на прививки, три из которых ещё не были поставлены. Мне так хотелось его защитить, что я упросила медсестру сделать все три укола сразу. Видя, что она сомневается, я показала ей ксерокопию недавно вышедшего указа, где чёрным по белому разрешалось ставить несколько вакцин в один день. Я не зря штудировала медицинские издания и хорошо подготовилась к поездке в поликлинику. Теперь я была спокойней за его здоровье.       В первый день Нового года, пока все спали, я перемыла вчерашнюю посуду, сложила стол, загрузила стиральную машину, выбила ковры, помыла пол, перегладила бельё, разобрала в шкафу, расчистила снег, вынесла мусор, развесила сушить бельё, загрузила в стирку следующую партию и обнаружила, что мне нечего делать.       Ура, свободное время! Можно почитать или посмотреть на снег в окно. Можно заняться собой. Я причесалась перед зеркалом, выдернула седой волос и коснулась тенями уголков глаз. Надо бы надеть платье из Колиных подарков, а то эти спортивные штаны надоели хуже горькой редьки. В штанах невозможно чувствовать себя женщиной. Нарядившись как принцесса, я села в кресло у окна в зале и открыла «Реинкарнацию». Мне хотелось убедиться, что Егорка — это воплощение Гоши.       Скоро мне понадобился калькулятор и блокнот. Сверив дату рождения Егорки с тем злосчастным днём в больнице, я вычислила, что глупая Лёлька тогда едва перевалила за второй триместр, то есть Егорка никак не может быть Гошиным воплощением. В книге описывалось две теории реинкарнации: согласно первой, душа вселяется в момент рождения, а согласно второй — в момент зачатия. Егорка не подходил ни под первую, ни под вторую. Я с горечью признала, что выдаю желаемое за действительное, но моя вера в реинкарнацию не пошатнулась.       Живой, реальный Егорка потеснил в моей душе образ мёртвого Гоши, но чувство вины никуда не делось. Мне снова захотелось искать Гошино воплощение и помогать брошенным детям, а помочь я могла только одним способом — взять их к себе. И вот тогда-то впервые появилось желание открыть семейный детский дом. Это стало модным в последнее время, таким семьям помогало государство, и о денежной стороне вопроса я не беспокоилась.       Беспокоило другое — выдержу ли физически, но я понимала, что ради детей все матери отдают своё здоровье и молодость, и что если хочу искупить вину перед Гошей, то придётся жертвовать собой. В моей душе горел благородный огонь альтруизма, мысленно я делила мансарду вдоль и поперёк и прикидывала, где во дворе Коля будет строить спортивный угол. Я записала телефон детского дома из рекламного ролика, но не могла выкроить ни минуты, чтобы позвонить.       Так проходил день за днем, пока я не обратила внимания на красные точки на ручках и ножках у Егорки. Вызвали маму и поехали к врачу. Докторша бегло осмотрела ребёнка и долго-долго писала в его карточке.       — Можно одевать? — не выдержала я. — А то простудится.       — Это ваш приёмный сын? — уточнила докторша, не отрываясь от писанины.       — Да, — процедила я и одела Егорку. — У него диатез?       — Женщина, в медицине не бывает понятия «диатез». В медицине есть понятие «аллергия». Этим вашим деревенским словечком можете пользоваться у себя в деревне, а мы в больнице пользуемся словом «аллергия». Фрукты давали? Ну, а что вы хотите. Нужно провести курс антигистаминной терапии.       — Но он и раньше ел фрукты, а аллергия появилась только сейчас.       — Вы меня учить будете? Если вы такая умная, лечитесь сами, зачем ко мне приехали. Ложиться будете или выбираете лечение на дому?       Я выбрала на дому. И опять начались шприцы, таблетки и невероятно дорогие мази. Самое обидное, что никакого эффекта антигистаминные не дали, и Егорка чесался и хныкал всё сильнее. Он ещё не разговаривал, но я подозревала, что у него головные боли. Лично у меня от супрастина всегда болела голова и начиналась крапивница.       Через две недели мы с Колей опять повезли хнычущего Егорку в больницу. Докторша удивилась, что антигистаминные не дали эффекта, и заподозрила генетическое заболевание. Пришлось лечь на обследование. Коля снова начал возить апельсины, а дома царили две мамы. В отличие от моих родных детей Егорка был беспокойным, уколов боялся как огня, и капельницы превращались в сущий ад. Я переживала за него ужасно, похудела и заработала круги под глазами. Докторша посоветовала мне пить глицин, чтобы я успокоилась.       Глицин — это слону дробина, и я стреляла таблетки покрепче у других мамаш. И все, буквально все, от мамаш до персонала, искренне удивлялись: «Почему ты так изводишься, он же приёмный?» В эти дни Коля заценил меня по-настоящему. Его глаза светились благодарностью и чувством вины, он приезжал ежедневно, подолгу сидел у Егоркиной кроватки и однажды сказал:       — Скорее бы вас выписали. Дома такой бедлам. У Алинки тоже аллергия началась, тёща ей супрастин даёт.       — Коль, не покупай больше никогда в жизни апельсины. Если деньги руки жгут, лучше купи лишнюю упаковку шприцов, дети рады будут, — попросила я, пропустив мимо ушей, как он обозвал мою маму.       На следующий день аллергия выскочила на руках у Вани и Сени, а еще через день у моих соседей по палате. Егорке сделали четыре переливания крови, прежде чем уборщица баба Мотя объявила на весь этаж:       — Да у вас чесотка, дорогие мои. Во время войны и то обрабатывали, а сейчас всем на всё плевать, прости ж ты господи…       Она с ведром ушла, а я выматерилась. Шёпотом, чтобы дети не слышали. Нас вымазали с ног до головы, и впервые мой сынок спокойно уснул. Выдворили нас из больницы очень быстро, проинструктировали и дали с собой тюбик мази «с приятным цветочным запахом».       Возвратившись домой, я застала в зале троих инопланетян в скафандрах, опрыскивающих всё вокруг из пульверизаторов. Двери были распахнуты, дети, разинув рты, глазели из-за портьеры, трясущаяся свекровь глотала корвалол пузырьками.       — Они сами припёрлись, — виновато сказал Коля. — Не знаю, кто их навёл. Наверно, уже всё обработали, скоро упрутся.       Инопланетяне молча ушли, не потрудившись прикрыть за собой дверь или сказать хоть слово. Всё было мокрым, включая детские акварельки на стене и Колину гитару.       — Наследили, сволочи, — прокомментировала я чёрные следы на ковре.       Я отнесла Егорку в кровать, посадила рядом Алину и пошла за пылесосом. В зале я застала такую картину: свекровь, брезгливо отодвинув мокрое покрывало, расположилась на диване и накручивала узловатым пальцем диск телефона.       — Алло!!! — услышала я надрывный крик. — Домна Григорьевна!!! Я не отниму у вас много времени. Здравствуйте. Да. Да. Спасибо. У наших — ЧЕСОТКА!!! Представляете, она заразила моих внуков чесоткой! Даже во время войны такого не было…       Складывалось впечатление, что все бабки тоскуют по войне и хотят её разжечь. Я словно бы невзначай включила пылесос на самый громкий режим, но эта престарелая бой-баба рванула шнур из розетки и накрутила другой номер.       — Люсенька? Привет. Должна сообщить, что у наших — чесотка! Дезинсекторы приходили, дети чешутся, все деньги на серную мазь уходят! Какая мать, какая мать…       — Вы не могли бы из своего дома проводить пресс-конференцию? — довольно грубо перебила я. — А то мне прибрать надо.       — Я что, не имею права воспользоваться телефоном в доме своего сына? — вскипела она. — Мне нужно поговорить с моими приятельницами! Алло, Лариса Александровна, у наших чесотка. Нет, по телефону не передаётся. Какая мать, как она могла допустить…       После полутора десятков звонков свекруха выдохлась и прилегла в спальне. У меня хватило ума не говорить ничего в свою защиту, и теперь я надеялась, что в доме воцарится мир. Но плохо я знала Колину матушку!       Когда подошло время вечерних процедур, свекровь вытащила из своего ридикюля замшелый пузырёк серной мази пятидесятого года выпуска и потребовала, чтобы детей обработали не тем, что прописали, а старым проверенным средством. Для убедительности она этот пузырёк ещё и откупорила, и я чуть не задохнулась. Я уже успела почитать про чесотку и заняла оборону:       — Этой пакостью они будут месяц лечиться, если раньше мы все не помрём от вони! Есть же современная мазь почти без запаха. На дворе не девятнадцатый век.       У свекрови глаза вылезли на лоб.       — Это я, по-твоему, своим внукам пакость предлагаю? Отравительницей меня считаешь?       Далее последовал локальный военный конфликт такой силы, что я молча вымазала детей серной мазью, стараясь дышать через рот. Усталая, но довольная свекровь поехала домой на автобусе, а я тут же принялась счищать с них серную мазь дезинфицирующим раствором и намазала нужным лекарством. Спать легли в двенадцать. Одежду пришлось выбросить, но стойкий запах серной мази держался в доме несколько недель. Через три дня дети были практически здоровы, и чесотки я больше не боюсь, знаю, что она лечится на раз и два. Лучше десять чесоток, чем одна бабушка. ***       Ставя по пьяни своему мужу кошек в пример, я их накаркала на свою шею. Долго я собиралась взять детям котёночка, пока ранней весной Алина с Ваней не решили эту проблему сами — они приволокли с помойки беременную кошку. Поворчав, я дала кошке и детям таблетки от глистов, написала Коле список кошачьих принадлежностей в Метро и смирилась. Дети были в восторге и назвали кошку Мэри.       Пока я прикидывала, в каком ведре удобнее топить котят, Мэри свалила и окотилась тайком в неизвестном месте, а приходила только пожрать. Котят она представила через полтора месяца, мурча во всю глотку. Четыре штуки, всем детям по котёнку. Алина притащила картонные ящики и устроила во дворе игру в кошачий отель.       Я вынуждена была признать, что котята красивы, но дальше-то что? Кому отдавать? Кому они нужны? Удалось пристроить только одного, Сенечкиного, а кошка тем временем задумалась о следующей партии котят, и я потащила её к ветеринару, надеясь, что она сдохнет во время операции. Возня с кошками — это именно то, чего мне не хватало для полного счастья. Но эта тварь благополучно перенесла стерилизацию и в девять вечера уже жрала. Оставалось через год сделать то же самое с котятами.