Шевалье: – Что вам нужно от меня? Заговорщик: – Ты идиот. Шевалье: – Меня повесят! Заговорщик: – Король не посмеет убить любовника брата. Тебя помилуют, но сначала будут пытать.
На нем была грязная и порванная одежда, которая давно попрощалась со своей роскошью. Рубашка, измазанная пылью и грязью, в кровь сбитые ноги, пальцы на руках, растрепанные и неухоженные волосы, потерянный взгляд - все, что осталось от самоуверенного, дерзкого и усмехающегося Шевалье де Лоррена. За запястьях и ногах яро виднелись следы от массивных стальных кандалов. Они были намертво прибиты колышками к каменной стене, не позволяя заключенному в них передвигаться по камере. Шевалье сидел на холодном полу, опираясь о стену, а взгляд его был направлен в пустоту. Но он не смотрел на железную решетку, у которой дежурила стража, глаза его были стеклянными и безжизненными. Мужчина знал о своей близкой кончине, это было лишь вопросом времени. Сейчас, через несколько часов или завтра - плевать. Его разорвут на части четыре лошади, что по команде палача примутся четвертовать тело предателя. Король поставил перед начальником своей охраны задачу: допросить Шевалье и узнать имя заговорщиков, ссылаясь на то, что блондин болтлив и в попытке спасти свою жизнь расскажет все, что знает. Но доверчивого Шевалье вновь запугали расправой, если он что-то расскажет своему карателю. Безысходность разрывала его сильнее и больнее, чем удары Фабьена. Если он не расскажет правду страже короля, то будет убит публично, а если расскажет, то его хладнокровно лишат жизни заговорщики. Подвешен цепями за руки и привязан к столбу, Шевалье смотрел на Маршаля, умоляя не причинять ему боль. Но процедура допроса одинакова для всех, поэтому он хладнокровно задавал вопросы, а при получении в ответ только молчания или оправдания наносил свои удары различными орудиями. Грубые и черствые руки оставляли кровавые следы на его бледной коже, рука Фабьена твердо держала свой "кнут" и была готова в любой момент нанести новые увечья. Казалось, что посланник короля ничего не стеснялся, замахиваясь с новой силой. Под руку попадали важные органы, без ссадин не оставалось и лицо, он бил ниже пояса и выкручивал ему пальцы. Но не взирая на свою жестокость, Фабьен Маршаль был осведомлен в том, что ни один его удар не должен стать смертельным и от его увечий Шевалье не должен остаться калекой. Пусть он и был предателем, но он был дворянином, уж тем более любовником Филиппа, брата короля. – Назовите мне имя, - сквозь зубы процедил темноволосый. В голосе его звучало и презрение, и безразличие одновременно. Он всматривался в испуганные глаза де Лоррена и надеялся услышать хоть что-то достойное внимания. – Я... я ничего не знаю. Он все время был в маске, я не видел даже его лица, - торопливо и со всхлипами говорил блондин, а в глазах его уже стояли слезы. Они умоляли прекратить насилие и заверяли обидчика в том, что он и правда не может ничем помочь, не может рассказать. Наемник схватил его за горло и до болезненного хрипа сжимал тонкую шею, аж пока Шевалье вовсе не смог говорить. Затем Маршаль, видя, что больше из заключенного ничего нельзя вытянуть, выпустил его шею, а через несколько часов блондина вновь поместили с камеру, где он находился и до сих пор. Дыра в стене, которая служила окном и была закрыта железными прутьями, не приносила никакой радости. Лучи солнца не были последней надеждой на свободу, ведь из того окна часами доносились крики приговоренных к расчленению. Каждый возглас страдальцев заставлял вздрагивать Шевалье, и по его телу пробегали табуны мурашек. Дрожащие от страха руки пытались закрывать уши и хоть как-то избавить разум от этой агонии, но мысли о том, что через какие-то мгновения он и сам будет все это ощущать, просто сводили любовника с ума. Те последние моменты в тюрьме, что должны были быть последним наслаждением жизнью, были страшной мукой, которая сровнялась с самой смертью.Король-солнце: – Мой брат достоин лучшего. Шевалье: – Да, Ваше Высочество.
Больше всего перед смертью он желал последний раз оказаться в объятиях своего возлюбленного, но понимал, что это ему никто не подарит и не позволит. Он предал короля, обманул его доверие... Шевалье предал своего Филиппа, и сейчас он раскаивался в своем поступке. Но даже если бы была возможность вернуться назад во времени, то де Лоррен не смог бы предотвратить такой конец. Он слишком слаб перед влиянием всех этих людей, он молчаливая марионетка, не имеющая права голоса. Луи всегда знал о влюбленности своего брата и не редко ему предоставлялась возможность пользоваться этим. Блондин был игрушкой, куском мяса, которым король укрощал и мог приструнить своего брата. Отсылать и возвращать Шевалье тогда, когда ему это было удобно - высшая манипуляция чувствами своего брата. Он пользовался этим тогда и воспользуется этим еще.Филипп: – Если подобное повториться еще раз, ты будешь повешен публично. Шевалье: – Этого не повториться. Филипп: – Я бы не позволил... Шевалье: – Спасибо, любимый. Филипп: – Я бы сам тебя убил.
После всех мучений и длительного заточения Шевалье, наконец, расслаблялся, сидя у камина. Гробовое молчание наполняло комнату и резало слух, рядом в таком же кресле сидел Филипп. Он понимал, что после случившегося их узы не смогут стать такими же крепкими и что-то надломилось внутри у его Принца, но его молчание и то, как он отдалился, казалось, было худшей мукой из всех, что он пережил. Он заговорил первый, ведь вина была его непростительна и именно он должен был сделать тот первый шаг: – Ты помнишь нашу первую ночь? - внезапно для самого себя просил Шевалье. Та ночь изменила его жизнь, и именно с ней связанны самые теплые чувства. – Да. - тихо и спокойно ответил Филипп, даже не смотря в его сторону и не отрывая очей от пламени. – Ты помнишь слова, которые я сказал тебе утром? – Нет. - и Месье солгал. В его памяти хранилось каждое слово своего любовника, которые он произносил тем утром. – Каждый день, когда я не прикоснусь к тебе, не буду чувствовать тебя, не смогу вкушать, будет для меня днем смерти и скорби. Я говорил это со всей честностью тогда и не отказываюсь от своих слов сейчас. - со слезами на глазах начал свою исповедь де Лоррен. Каждое слово произнесено с терзающей сердце болью, но в памяти со светом оживала та первая совместная ночь и утро. – Поверь, Филипп... если меня не любишь ты, то меня не любит никто. - уже не сдерживая своих эмоций Шевалье, с глаз его маленькими ручьями потекли слезы сожаления. Орлеанский медленно перевел взгляд с огня на своего милого. Он видел раскаяние и то, как он страдал, поэтому через несколько секунд их руки, как прежде, сплетались воедино.