Слабость

Лето в Мияги жаркое, знойное, душное, солнце палит нещадно, до чёрных кругов перед глазами. Мороженое в руках тает за считанные минуты, и пальцы липкие от фруктового льда и встряхнутой неудачно газировки. Аоне не выносит жары, ему душно и плохо, куда хуже, чем многим другим из-за своего роста и телосложения. Аоне выходит из дома только рано утром и вечером, когда изматывающего удушливого зноя нет и в помине, прячась дома или в прохладном спортзале, предпочитая отрабатывать уличные пробежки бесконечными тренировками блоков, пасов и прочего, лишь бы не выходить под лучи безжалостного светила. Аоне сидит в неумолимо тающем теньке в самое знойное время суток и ловит чужие жесты. Хината улыбается ему ярко и остро, и глаза слезятся от её ослепительности, от её беспечности, от скрытой в её улыбке грусти. Хината не смеётся, Хината хочет казаться обычной. Но Аоне знает, что ничего обычного в ней нет. В парке тоже — практически никого, жара загнала даже самых отчаянных гуляк в прохладные помещения, и они здесь практически одни. Хината слизывает с пальцев сахарные сгустки, в которые превратилась купленная несколькими минутами ранее сладкая вата, и Аоне находит в выборе Хинаты какую-то странную ироничную закономерность. Будто всё, чего бы она ни касалась, обязательно исчезнет. Аоне бредет вглубь аллей за загорелыми плечами и пружинистой походкой сильных ног, ловит сбившуюся шага девушку за запястье за секунду до триумфального падения. С губ Хинаты срывается что-то, похожее на благодарность, но она не успевает договорить. Они всё-таки летят вниз. Спину обжигает болью, и Аоне лопатками чувствует холодный камень дорожки. У Хинаты подрагивающие губы и зажмуренные глаза, под плотно сжатыми веками прячется страх и вековая усталость. Она удивленно открывает глаза, не чувствуя боли, и подскакивает вверх, едва осознав, что произошло. У Аоне звенит в голове, и он с благодарностью принимает чужую помощь, осторожно обхватывая маленькую ладошку, которая с неожиданной силой вытягивает его вверх. На самом деле, это не такая уж и неожиданность — просто каждый раз, глядя на хрупкую фигуру и тонкие запястья, Аоне забывается, насколько обманчиво первое впечатление. На поляне, где они с наслаждением падают в траву, вытягивая уставшие ноги, полумрак, деревья надёжно скрывают их от солнца, а прохладный ветер щекоткой проходится по коже. Хината чиркает зажигалкой, завалявшейся в кармане комбинезона, и сухие ветки вспыхивают легко и стремительно, разбрызгивая искры и тепло. Аоне обязательно бы затушил костер и напомнил об опасности пожаров в летние знойные дни — не говоря о том, что жечь костры в парках и без того запрещено — будь на месте Хинаты кто-нибудь другой. Но это Хината, и поэтому Аоне молчит. — Хината-сан, что-то случилось? Футакучи и семпаи могли бы им гордиться — Аоне-кун разговаривает, и надо же, с девчонкой! У Хинаты грустное лицо, и улыбается она так, что ком встает где-то в горле готовыми сорваться с языка словами. Она касается его плеча, стряхивая что-то одежды, и произносит: — Не надо было меня спасать. Аоне хочет возразить, но Хината продолжает говорить: — Я такая бесполезная, Аоне-кун. И что я делаю? Она обнимает руками колени и тихонько раскачивается. У неё хриплый голос и уставший взгляд, Хината говорит, тихо и бесконечно долго: о постоянных ссорах с родителями, о контроле, который они пытаются над ней установить, о сестрёнке, которая страдает от их противостояний, о том, как порой тяжело быть единственной девчонкой в команде, о том, как меркнет улыбка от каждого злого слова, брошенного в её сторону. Хината запрокидывает голову — у неё тонкая красивая шея — и слёзы, срывающие с щёк теряются где-то в вырезе кричаще яркой футболки. Это слабость, эфемерно-настоящая, иллюзорно-хрупкая, и у Аоне нет права её видеть. Он отворачивается, и приятная тяжесть наваливается на спину. Хината роняет голову на его плечо. Они так и сидят, спина к спине, шуршит листвой ветер, стрекочут кузнечики. Оглушительно громко ломаются ветки в костре. Аоне находит чужую ладонь в траве, натыкается случайно — она узкая горячая и влажная от предательских слез — хочет отдернуть и извиниться, но вместо этого сжимает в своей — прохладной и большой. Время летит, как самолёт, оставляющий за собой белый след, как комета, хвост которой остаётся далеко позади, и Хината затихает. Аоне слышит её ровное дыхание, чувствует вздымающееся при каждом вдохе тело, ощущает быстрый стук сердца — и касается губами её ладони. Едва ощутимо, совсем легко, и замирает, застигнутый на месте преступления. Хината дергает ладошкой, но не вырывает из чужих рук, добавляя со смешком: — Щекотно. Она заливается смехом, и тугой ком в груди Аоне тает. Хината смеётся — литое солнце, ласковый ветер и пропахшие костром пальцы, Хината смеётся, позволяя себя касаться и не отнимая ладонь, и что-то в сердце Аоне болезненно сжимается в ответ.