Будни разведчика

      ***       С высоты не видно ни лиц, ни судеб.        Я даю Эрвину записанную мной историю. Записанную из ощущений Дэвида. Он читает, и я прямо кожей чувствую этот клубок эмоций. Злость, боль, сдерживаемые слезы.        — Если бы эту историю писал я, она была бы другой.        — Я знаю, Эрвин. Я знаю…        У его был младший брат. Умер в десятилетнем возрасте. Редкое генетическое заболевание, которое позже проявилось и у старшего. За год до этого они играли в храме — редкий момент, когда родители позволили им играть в священном месте, но младший был болен, и его баловали.        В полумраке храма не всегда видно лицо — лишь силуэт, тень. Дэвид ростом с ребенка, как раз лет десяти, и Эрвин вздрагивал каждый раз, как видел его в коридорах. Напоминал себе — это враг. Напоминал: это не ребенок, это не его брат…        …Издали он похож на десятилетнего мальчика… Не думай, не думай об этом! Не вспоминай…       Кажется, это было вечность назад. Они с Инриком сбегали из-под надзора взрослых и играли в прятки в этих пустынных коридорах. Те немногие, светлые моменты, посвященные только друг другу. Когда между ними не стояло мыслей, что младшего родители любят больше…       В полутьме храма Эрвину порой мерещится, что он видит перед собой брата. И тогда его накрывает такой жутью, что становится трудно дышать. Будто обдали ледяной водой…       ***       Когда я заглянул к Эрвину, он поначалу не очень-то хотел меня слушать. Ушёл в оборону: не хочу я со всем этим разбираться, останусь среди своих, чего это я должен возвращаться? И всё в таком духе. Но и прогонять меня не стал.       Знаю, говорю — тебе хочется скорее оставить всё позади. Выкинуть из головы, начать с чистого листа. Но не получится. Долго будет болеть. Всё равно будешь спрашивать себя — «за что, почему так вышло, почему это случилось именно со мной?» А так вы сможете поговорить. Дэвид больше не причинит тебе вреда, и для него этот разговор тоже важен. Ты же сам убедился, что он тебе не врал — вернул всех погибших.       Эрвин молчит, хмурится. Смотрит прямо перед собой, мимо меня. Такое выражение бывает на лицах детей, которым пришлось повзрослеть слишком рано. Которые видели слишком многое для своих лет.       Я протягиваю ему сложенный листок бумаги. Рассказ, который я дописал пару дней назад.       — Вот, почитай. На словах я все равно не смогу выразить лучше.       Парень смотрит недоверчиво, но листок берёт. Читает. Злится. Не знает, как реагировать. Это, пожалуй, было жестоко с моей стороны, но это единственное, что пришло мне в голову в тот момент.       После прочтения у него двойственные чувства — с одной стороны «да не хочу я в этом разбираться, я просто хочу все забыть!», с другой «ладно… пошли».       И вот — эти двое сидят в зале голов, куда Дэвид приводил колонистов. Молчат, как партизаны. В основном потому, что я не затыкаюсь — канал связи, как назло, работает не очень, слышу плохо, а так хоть какая-то привязка. Показываю им картинку из первой реальности — чем занимаюсь. Льву гриву леплю, надеюсь к фестивалю закончить проект. По правде, вряд ли успею… Эрвин, хоть и напряжён, смотрит с любопытством. Дэвид рад уже тому, что его визави больше не пытается сбежать. Потихоньку я «закрепился» в их реальности и замолчал. А потом и вовсе растворился в пространстве, оставшись наблюдателем, только иногда комментируя на заднем плане. В конце концов, не я на этой встрече главный.       Они еще посидели немного, потом пошли вдвоем «на экскурсию» — Дэвид храм показывает. В том числе потайные ходы — вот таким окольным путем до дождевой комнаты дошли. Эрвин ёжится, но ходит. В ту комнату, где он умер (которая рядом с дождевой) заглядывать не стали. Дэвид провёл обходным путём, чтобы не ворошить самые тяжёлые воспоминания.       Ива: — Не могло его не тронуть то, что даже на самый беглый и предвзятый взгляд Дэвид ни разу не однозначный злодей. Ты так его эмоции показал, все его состояния… Всё-таки хорошо, что Эрвин такой молодой. С одной стороны — юношеская категоричность, с другой — не успел стать прожженным циником, которого уже нечем зацепить.       — Он буркнул, мол, с его стороны все выглядело иначе. Говорю — ну естественно, если б я от твоего восприятия писал, была бы совершенно другая картинка. Может, и напишу когда-нибудь. Нет, он не спорил с моим описанием, просто имел в виду… представляю я, что он имел в виду — это вот как наш Уолтер тогда выдал всё, как на духу. То самое: «…для меня это были бесконечная чернота и ужас. А он даже не смотрел… Действовал, как машина. Я подумал, что он вот именно такой и есть на самом деле — холодный, жестокий, бездушный. Я мог только смотреть, я просил его взглядом — остановиться… Но ему, казалось, было просто плевать. Это был абсолютный ужас, полная безнадежность. Если бы я не увидел всё его глазами, потом — так бы и думал, что он всё человеческое только имитирует. А вот таким… мне его принять даже легче — я ж его так и видел: паршивец, невинный лжец и убийца, который всех губит, но ни разу не бездушный механизм!»       — Меня бы на его месте зацепило то, что Дэвиду не все равно, что он думает обо всем этом. Даже в том состоянии предубежденности, в каком я была три месяца назад. Какая Дэвиду выгода что-то объяснять, извиняться… да мог бы и вообще не оживлять. Я бы не смогла от этого отмахнуться. Как минимум — пришла бы поговорить.       — Ну вот он тоже не может… но «вдруг получится просто забыть»?       — Это ведь он ещё не помнит, как умирал…       — На его счастье — не помнит. Повезло.       ***       Молча прошлись, сели. Дэвид прямо на полу устроился, прислонившись к стене, достал флейту. Я не выдержал и ехидно спросил, откуда достал — у Дэвида одежда облегающая, карманы есть, но мелкие. Он, впрочем, не растерялся, ответил тем же тоном с нотками шутливого пафоса: «Из подпространственного кармана, а ты как думал?»       Эрвин улыбнулся, но сделал вид, что этого не было.       На самом деле, Дэвид просто телепортирует флейту в руки, если нужна. И я это знаю, просто не смог удержаться.       От короткой незамысловатой мелодии Эрвин вздрогнул. Дэвид: «Что такое?»       Оказалось, что тот слышал флейту во время их изнурительного противостояния. Дэвид же пару раз возвращался в лабораторию, успокоиться и привести мысли в порядок. Тогда играл. Видать, акустика хорошая. Я фыркаю: «Вторая заповедь Дэвида — в любой непонятной ситуации доставай флейту». Он, конечно, не собирался пугать парнишку нагнетанием атмосферы в духе классического хоррора. Рассчитывал, что стены поглотят звук. Или вовсе не думал, что музыка вызовет такой зловещий эффект.       Эрвин, оказывается, тоже умеет играть на флейте. И бывал в космических экспедициях, его учили обращаться с инструментом для управления системами корабля. Он постепенно рассказывает о своем прошлом. Что-то мы знаем, что-то слышим впервые. Эрвин много лет пролежал в криокапсуле — родители уговорили его погрузиться в анабиоз, чтобы Создатели-инженеры, навестив эту планету, спасли его жизнь. Парень не спорил, он надеялся, что однажды его собственная цивилизация разработает лекарство. Такая надежда лучше, чем смерть.        Он точно знал, что Создатели не станут помогать. За полтора года до этого, когда о его болезни еще никто не знал, его взяли на военный корабль. Эрвин мечтал о космосе, о чужих планетах, о приключениях и открытиях. Он грезил звёздами и восхищался технологиями Создателей. Родители гордились сыном, но среди высокомерных, жестоких существ, лишь отдаленно напоминающих его собственный народ, Эрвин стал просто обслугой. В важные части корабля его не пускали, относились как к мальчику на побегушках.       Они делали так время от времени — брали на грязную работу менее развитых сородичей из отсталых колоний. Трудолюбивых, нетребовательных обезьянок.       Болезнь — на местном она называется кори (с ударением на последний слог) — обычно проявляется рано. От неё умер Инрик, младший брат Эрвина. Его тоже хотели положить в капсулу, но потеряли время, мальчик слишком ослаб и не пережил процедуру крионирования. Старшему на тот момент было четырнадцать с небольшим. Считалось, что, если до такого возраста не появились первые симптомы, то можно не волноваться. Но исключения случаются, и, увы, не всегда в лучшую сторону.       Когда на корабле узнали, что Эрвин болен, его вернули на Парадайз — просто ссадили на планету, как отработанный материал. Они умели лечить кори. Но не хотели тратить топливо и время, чтобы отвезти парня в колонию, где были необходимые лекарства. А если бы Парадайз по счастливой случайности не оказался «по пути», Эрвин и вовсе умер бы в лазарете. Среди чужих и безразличных людей, в глазах которых его жизнь стоила меньше, чем семь месяцев полета.       Как пугающе порой переплетаются судьбы — у Эрвина с Дэвидом больше общего, чем оба могли предположить…        ***       Иногда Эрвину кажется, что в глазах его мучителя мелькает… что-то такое. Жалость? Сомнение?       Не обманывай себя. Не очеловечивай монстров. Ты уже ошибся один раз, забыл? Ты уже думал, что за тобой вернутся. Вылечат. Тот, единственный на корабле военных, кто как будто проявлял заботу. Кто настоял, чтобы тебя вернули домой… завезли по пути. А ведь могли просто выкинуть в шлюз, как заболевшее животное. С этих бы сталось…       Но и он не вернулся.       Может, не успел. Может, погиб в экспедиции. Или что еще.       Что угодно, лишь бы не замечать самого вероятного: ему было всё равно. Мимолётная жалость ни к чему не обязывала.       Это такая защита, Эрвин: пытаться понять того, кто причиняет тебе боль. Искать что-то хорошее в том, кто собирается тебя убить. Проще верить в иллюзию, потому что правда невыносима…       ***       — Если бы ты по тем ударил, может, и хорошо бы… Они заслужили. — Эрвин имеет в виду военных инженеров, с которыми летал на корабле.       Спохватывается, трясёт головой:       — Нет, не все же были такими…        Ему стыдно за эту злость, стыдно желать кому-то того ада, через который прошел сам.        Дэвид молчит. Берет флейту, и зал наполняется музыкой. Флейта заполняет неловкие паузы и возвращает душевное равновесие.        В любой непонятной ситуации звери ложатся спать или ходят из угла в угол, а Дэвид — играет на флейте. Это помогает справиться с эмоциями.        Эрвин рассказывает про военных, с которыми летал. Мы, с его позволения, параллельно подключаемся к его воспоминаниям напрямую, хотя они уже не такие чёткие после всего, что случилось после. На корабле Эрвин видел изображения существ, похожих на ксеноморфов. Как алтарная фреска в «Прометее», практически копия. Символ? Флаг? Божество? Нет, ему не поклонялись. Просто какая-то важная в культуре штука. Подробностей Эрвин не знает. Зато теперь понятно, почему он шарахался от ксенов, хоть те ни разу не напали. Они и сами по себе могут напугать до сердечного приступа, с непривычки-то. А тут еще такие ассоциации болезненные…       Сами инженеры в воспоминаниях Эрвина похожи на тех бледных биомеханоидов, один из которых оторвал Дэвиду голову и перебил людей на заброшенной военной базе. Высокомерные, холодные, особенно с тем, кого считали чужаком, отсталым варваром. И похоже, что эта планета (Парадайз) была под колпаком той самой клики, которая готовила патоген для Земли. И ещё Эрвин говорит, что никогда их мир не считался родиной Создателей. Просто колония.       Я высказал предположение, что в координатах корабля, на котором улетели Дэвид с Шоу, эта планета была вовсе не для того, чтобы вспомнить дорогу домой. Может, очередной будущий полигон, как Земля. Или, что вероятнее — ложная цель, если любители геноцида однажды нарвутся на тех, кому по силам дать сдачи. Вселенная большая и полна сюрпризов. Протоколы безопасности на случай непредвиденных обстоятельств никогда не помешают.       Дэвид помрачнел:       — Я мог бы и догадаться, что Парадайз — подстава. Что они не станут указывать координаты своего настоящего дома.       Не по тем ударил, а когда, спустившись на планету, догадался об этом — уже ничего нельзя было изменить. Теперь всё встало на свои места…       Продолжает, глухо и как будто сам себе, а не нам:       — Нельзя готовить геноцид другому миру и рассчитывать, что бумеранг не вернётся…       Эрвин вздохнул:       — Ты поэтому хотел их уничтожить? За то, что они собирались напасть на Землю?       Дэвид, неохотно:       — Я, конечно, не люблю людей, но это всё-таки моя планета.       Мол, Земля и мой дом тоже. Но забудьте, что я это сказал.       Параллельно обсуждаем новую информацию с Ивой:       — Вообще да, странно. Дэвид должен был хотя бы допустить вероятность, что координаты подставные. Но, даже будучи уверенным, что это их дом — все равно от слез не удержался…       — Он же был еще в смятении из-за Шоу, там много чего наложилось… И да, понимал же, что делает. Не из тех, кто отмахивается, что все нормально и «я молодец». Но его чертовски хорошо научили делать то, что надо, а не то, что нравится или хочется. Поэтому просто позволить себе сказать «да пошло оно, не хочу я это делать и не буду», он не мог. Но это не значит, что ему было нормально.       — Не мог отмахнуться от необходимости делать то, что считал необходимым сделать…       — И, в отличие от многих людей, мог это сделать. Заставить себя делать то, что должно. Я его понимаю — попадись мне на пути такие любители уничтожать целые планеты, я бы на его месте тоже рассмотрел вариант превентивного удара. Но у многих просто выдержки не хватило бы довести дело до конца… Не потому, что они «хорошие и правильные», а просто потому, что было бы слишком. Когда твоя сила воли — твое проклятие… И, хоть Дэвид ворчит и отнекивается, за Землю и ему обидно стало, как любому человеку на его месте. Поэтому и не полетел расправляться со своими мучителями домой, хотя мог бы… Шоу не смогла бы ему помешать.       ***       — Так кто ты, Доктор: трус или убийца?       — Трус. Это лучше.       Нет, я не одобряю такую смелость, которая заглушает сострадание. Порой действительно лучше дать слабину, поступить неправильно и нелогично. Позволить себе милосердие. Даже к врагу. Иногда это и есть настоящая смелость. Даже не так: это и есть единственная настоящая смелость.       Но я не могу осуждать тех, кто не готов быть милосердным. Мир — отнюдь не рай…       «Иногда у тебя есть только плохие варианты. Но всё равно надо выбирать».       ***       Вспоминая события на LV-223, Дэвид задумался — а стал бы он на месте Джанека жертвовать собой ради Земли, если бы оказался в тот момент на борту «Прометея»? Джанек протаранил «Прометеем» корабль инженера, гружёный под завязку биологическим оружием. Шоу была уверена, что тот направлялся к Земле. Вполне обоснованная уверенность, учитывая обстоятельства…       Дэвид нехотя признаёт, что первым порывом было бы — остановить. «Этот сукин сын летит на МОЮ планету!» С другой стороны, так подставляться ради людей…? На кой чёрт спасать человечество ценой своей жизни? Как будто, если оно вымрет, Дэвид не найдет себе лучший дом среди звёзд… Как будто он хоть чем-то обязан тем, кто считал его собственностью, неодушевлённой вещью. У вещи нет жизни, нечем жертвовать: даже такой поступок они истолковали бы как хорошее исполнение компьютерных алгоритмов. Да здравствуют Питер Вейланд и его программисты, спасшие человечество!       И никто из тех, кого Дэвид знал, не согласился бы на обратное: пожертвовать собой ради андроидов. Так зачем?       И всё же…       Тихо говорит в пустоту: — Если бы Элизабет попросила.       Он бы это сделал. Ненавидел бы ее, проклинал. Не упустил бы шанса сказать что-нибудь такое напоследок… Чтобы или уничтожить, убить словами — или достучаться хотя бы в этот последний момент.       Всё-таки сложное у него было отношение к людям… Использовать некоторых как носителей для его созданий — почему бы нет, с самого начала. Да и лицехваты по размеру скорее людям подходят, чем инженерам. Понятно, для кого готовил. Но вот так, чтобы «не заслуживают второго шанса» — это, по-моему, уже после того, как он узнал, что люди с синтетами стали обращаться еще хуже. И после Орама, который расстрелял неоморфа на его глазах. Мысли такие были и раньше… но твёрдая позиция, решительная злость и ожесточённость — по результатам этого очередного «близкого знакомства».       Дэвид комментирует мои размышления: «Лучшее, что можно сделать из людей — это ксеноморфы».       Но это уже черный юмор, а не всерьез.       Эрвин играет на флейте. Почти как перекур — забить неловкие паузы. Флейту, правда, для его пальцев пришлось немного увеличить. Дэвид снял копию — это выглядело так, будто в глазах двоится, только не всё, а отдельный предмет. Копию оставил себе, а «оригинал» увеличил и протянул Эрвину. Тот, конечно, смотрит как на магию: «ого, ты ещё и так умеешь?»       Ива: — Он ещё чему-то удивляется? После того, как вернули его и остальных?       — Так ведь реально магия-магия!       — А вот, пользуясь случаем, хочу спросить: кого изображают лица в скалах, которые возле города? Людей?       — Эрвин не знает. Возможно, их оставили создатели. Местные относились к этим лицам как к историческим артефактам. Без религиозного почитания.       — На людей эти скульптуры всё-таки похожи больше, чем на инженеров, даже местных…       Дальше мы с Ивой переключились на обсуждение инженеров, пока Эрвин играл на флейте, а Дэвид думал о своём.       — Парадайз тоже мог быть целью, как Земля? Есть такая вероятность? Что они хотели скинуть патоген на своих?       — А местные, на Парадайзе, и не свои. Разве что какая-то старая колония. У них даже кожа темнее и с другим оттенком. «Настоящие» инженеры бледные…       — Настоящие инженеры, сдаётся мне, биомеханоиды. Или киборги. В любом случае — модифицированные.       Тут я согласен с Ивой — эти ребята выглядят основательно проапгрейженными. Кстати, те, кто прилетел травить наших ксенов, выглядят попроще. Ближе к местным.       Усмехаюсь: — Модифицированные… но все-таки ещё «мясо» и пригодны в качестве носителей.       — Наверное, те инженеры к Эрвину и его родичам относились, как наши современники к шимпанзе…       — Или к бушменам каким-нибудь. Могли бы и вылечить парня… просто возиться не захотели. Мутные типы. И я так понимаю, что те, которые прилетели к нам на Парадайз — ещё ничего. Просветленные. И всё равно те ещё упыри. Я им не доверяю, Дэвид тоже. Но они хотя бы остановились. «Мы не убиваем разумную жизнь, это была ошибка».       — А эти, которые на LV-223 — очень вряд ли остановились бы.       — Эти да. Но эти, кажется, были отморозками даже по меркам своей расы…       Вспомнили и странные обычаи жертвовать собой, чтобы запустить терраморфинг на необитаемой планете.       — Хороший вопрос, зачем обязательно убивать кого-то? Как будто высокоразвитая цивилизация не может обойтись генной инженерией…       — Может, то был доброволец. Может, это часть культа.       — Всё равно — зачем? Как будто дикари, а не космическая цивилизация.       ***       Эрвина мы оставили спать в дождевой комнате. Когда встал разговор, где ночевать, как-то само собой решили, что лучше там — единственное место в храме, которое хоть с чем-то хорошим ассоциировалось. Хотя бы с водой. Был еще вариант в комнате Дэвида, но туда ксены ходят, как к себе домой, даже ночью (которые «совы»). Поспать не дадут. В дождевую-то реже заходят. Вот только тигр воды полакать, да и то под присмотром Лирка.       Ну и последний разговор в этой комнате вышел неплохим. Считаю, даже очень неплохим — учитывая, что между этими двоими было.       Ива: — Как сейчас Эрвин, оттаивает?       — Ну, они выбрали, по-моему, наилучший курс — поговорить о том, что напрямую к их столкновению не относится. Присматриваются друг к другу.       — И хорошо, про то успеют ещё… Но вообще поразительно — как много общего у них. В не самых очевидных моментах. Сближают такие вещи. Даже против воли.       Эрвину закономерно не спалось полночи, но не из-за места, а из-за всего сразу. Мы выдали ему матрас и спальник (на моё ехидное «а что, кровати мы уже разучились делать?» Дэвид парировал, мол, не нарушаем атмосферу, кровати для слабаков). Наш гость какое-то время крутился, думал, переваривал события. Потом пришел тигр, встал лапами на бордюр искусственного колодца. В тишине и полумраке только и слышно было его сопение, да ещё как язык шлёпает о воду. Посмотрел на Эрвина мельком, спрыгнул на пол и лениво побрёл обратно. За ним тенью маячил силуэт другого тигра, чёрного. Это Лирк держался рядом, на всякий случай. Когда Блейк скрылся в коридоре, он перекинулся ксеном, подошел поближе — рассмотреть, наконец, новичка. Прострекотал что-то и тоже ушёл.       Такие вот ночные визитеры. Эрвин в этот раз не испугался, наблюдал за обоими со смесью усталости и любопытства.       Я заметил, что парню всё равно не спится, сел рядом на край матраса. Поболтали о всякой не напрягающей ерунде. Я рассказал про то, что у некоторых наших есть в моей реальности куклы-проводники. Что-то вроде аватары, для более тесного взаимодействия. И есть для Эрвина вариант, если захочет: мне подарили бжд-куклу, мальчика, похожего на инженера. Он пока ни с кем из местных не ассоциируется.       Эрвину стало любопытно, попросил показать. Я мысленно транслирую картинку из своей первой реальности — как до этого показывал им с Дэвидом скульптуру льва.       — А у Дэвида есть аватара?       — Есть… но всё сложно.       Рассказал ему про дракона Вейраха. Через которого здесь, в моей первой реальности, и Вер, и Дэвид проявляются.       На следующий день с драконом вышел забавный эпизод. Я рассаживал своих ребят на полке, Вера посадил рядом с Эрвином. Тот положил ему руку на загривок. Я гляжу — а у Вейраха взгляд такой виноватый-виноватый… агаааа, думаю, вот сейчас это точно не Вер!       Как читатель уже догадался, Эрвин согласился на моё предложение. И Дэвиду пришлось сидеть с видом «провалиться бы мне сквозь полку!»       Весело живём.