Больше, чем оружие.

— Имя мне Бишамон, — светловолосая богиня, сомкнув указательный и средний пальцы, ловко чертила в воздухе, казалось, незримый символ прямо перед молодым человеком с каштановыми волосами, на лице которого застыло недоумение, — Сим я дарую тебе приют и даю имя. Казума, сосуд Чо. Явись, Чоки! И тот самый парень, новоиспеченный Казума, в миг растворился в вихре света и оказался.. ..всего-навсего гвоздиком, проколовшим ухо своей госпожи. Моментально среди самых приближенных шинки госпожи, что в данный момент, присутствовали здесь прокатился ошарашенный шепоток: «Как он смеет быть настолько наглым и просто вот так вот протыкать тело нашей госпожи?»       Не смотря на всю скромность, первичную бесполезность Казумы и его явную расстерянность и все те осуждения со стороны остальных, которые погибший получал в свой адрес ежедневно, Бишамон, в сердце которой любви хватало на всех, уделяла гвоздику не меньше внимания, чем другим священным орудиям. В ответ за все заботы тот без устали тренировался день и ночь, яро желая оправдать ожидания своей госпожи, доказать свою безграничную и неоспоримую преданность. Богиня войны отчетливо помнила, как на ее губах появлялась легкая улыбка, когда Казума слышал похвалу из уст своей госпожи и от чего-то смущался.       Разум затмил незримый запах крови, удушающий и обвивающий, словно удавкой. Тело ужасающе горело от скверны, буквально прожигающей изнутри. Рядом глухо раздался быстрый топот. Измученная богиня через силу подняла свой затуманенный болью, но все равно прекрасный лиловый взгляд и узрела то, чего не совсем ожидала. — К-Казума? — с трудом выдохнула Бишамон, собирая слова в разбивающейся на кусочки от боли голове, — Что ты здесь… делаешь? Иди отсюда скорее, пока скверна не перекинулась на тебя. Парень, чьи каштановые волосы были скреплены заколкой, молчал. Пусть в нем и бушевал целый вихрь эмоций, он старательно сдерживал их, чтобы не навредить госпоже еще больше. — Я… Я не позволю вам умереть! — наконец подал голос оружие, после чего поспешно развернулся и куда-то стремительно понесся. — Нет… Нет… Пощади их! Не убивай их всех… Прошу… — из последних оставшихся сил молила Бишамон. Хладнокровный бог, чьи голубые глаза беспристрастно сверкали льдом, совершенно не слушал просящую. Казалось, ему все равно. Он вытирал капли крови орудий богини войны своим рукавом, совершенно не примечая этих мелочей. Бишамон казалось, что для него это всего лишь забава, равно что погремушка для малого ребенка. Но для нее орудия были не просто подчиненными. Они были семьей. Семьей, которую богиня теряла прямо сейчас из-за Ято.       Ненависть к богу бедствий нарастала с каждым днем. В голове тучей роились мысли о мести, сотни планов по убийству Ято возникали в уме прекрасной богини войны. Но именно благодаря этой ненависти Бишамон осталась на плаву и продолжила бороться за жизнь. Из огромной семьи, что так безжалостно вырезал Ябоку, остался лишь Казума, чье перевоплощение в священный сосуд весьма удивило Виину. Она отчетливо помнила те слова, которые он, вспыхивая, как помидор, сказал перед тем, как богиня назвала его имя и гадкий утенок в миг обернулся прелестным лебедем: «Я хочу быть не просто твоим ведущим, а быть единственным муж… твоим единственным… Я люблю тебя!» Чоки поклялся, что никогда не уйдет от Бишамон и всегда будет с ней, чтобы защитить ее… Хотя, что может обычная сережка, пусть она и священный шинки? Именно потому Казума бесконечно просил Бишамон, чтобы та нашла новых орудий, так как очень сильно беспокоился за свою госпожу.       Клан «-ха» на удивление быстро рос, а Казума стал правой рукой госпожи Бишамон, которая доверяла ему во всем: от занятия различными отчетами, до массажа (что немало смущало Чоки). Такая жизнь устраивала и богиню, и Казуму, и ее многочисленных шинки. Гвоздик стал не просто прекрасным цветком сакуры, но и верным помощником, навигатором, направляющим и контролирующим всех, но и преданным образцом для других орудий Бишамон, которым ведущий всегда готов был помочь, не смотря на степень своей занятости. Виина, как ее всегда называл Казума, не сомневалась в своей благословенной регалии. Пусть тот и корил себя, что слишком часто колет госпожу, но Бишамон-то знала, что именно Чоки был тем шинки, что ни разу не колол хозяйку. Совсем.       Спутанные мысли сменились недоумением и искренним поражением. Как? Как тот, кому она больше всего доверяла, тот, кого не стеснялась, тот, кто всегда был рядом мог? Как Казума мог предать ее, участвуя в омовении под руководством бога Ято? В голове Бишамон не могло уложиться, как такое вообще могло бы произойти. Она готова была подумать такое на кого угодно: Айху, Сузуху, Минеху, да на кого угодно, но только никак не на Казуму!.. — Сим… Я… Лишаю тебя… име. — начав чертить перед лицом священного сосуда его же имя, в сердцах проговорила Бишамон. Внутри богини заискрились тысяча и одна мысль, все прожитые века с присутствием Казумы промелькнули у нее перед глазами. Среди страха, смешавшимся с гневом и отчаянием, острой иглой кольнуло еще одно чувство. Ощущение пустоты. Еще не лишив священного сосуда имени, еще не прогнав, Бишамонтен уже начинала чувствовать пустоту, что дырой зияла в ее сердце и сотрясала все ее существо. Ощущение неполности с будущим отсутствием Казумы, понимание того, что его больше никогда не будет рядом, его нельзя будет просто позвать, выслушать советы, отчеты, а может и упреки в том, что она опять не соблюдает установленный режим. Она понимала, что дать имя бог оружию может только один раз. Если оружие прогнали, его имя уже не вернуть. Ноги начали подкашиваться, рука предательски задрожала. Не дочертив символ в воздухе, Виина, имя, которое она слышала только от Чоки и только от него, опустила руку. — Нет. Я изгоняю тебя, Казума. Можешь идти куда хочешь, да хоть норой стань, мне плевать! — с этими словами Бишамон развернулась и медленно, стуча каблуками по полу, направилась в свой храм, всей душой, что яростно отказывалась это делать, желая действительно наплевать на Казуму, но не так-то просто взять и выкинуть из головы того, кто неравнодушен тебе не только как оружие.       Железные оружия соприкоснулись, звеня. Искры летят в разные стороны. Бишамон заносит огромное лезвие двуручного меча, чтобы раз и навсегда уничтожить так ненавистного ей Ято. Легкий толчок со спины, из-за которого Магацуками моментально отходит. Все происходит настолько быстро, что Вайшравана не успевает ничего понять. Ее рука опускается. Взгляд затуманивается, все вокруг сливается в одно сплошное пятно. Чуть треснувшие классические очки от силы удара отлетают в сторону. На щеку Бишамон случайно попадает пара капель крови. Ее прекрасные глаза в ужасе потемнели и застыли на одном месте. Казума пожертвовал собой, чтобы спасти Ято. Она… Она ранила его… Он же выживет, да? Он же… Он не может умереть! Чоки, пошатываясь от боли и потери крови, подходит к богине и кладет руки ей на плечи. Она слышит его тяжелое прерывистое дыхание так близко. Чуть ли не кашляя кровью и еле держась на ногах, он осторожно приобнимает свою госпожу. Его голос дрожит, но он готов. Готов признаться. Признаться в том, что это из-за него погиб клан «-ма». Признаться в том, что это он попросил Ято перерезать всю свою семью. Признаться в том, что он никогда не хотел зла своей хозяйке. — Прости меня, Виина, — из последних сил шепчет Казума. Его отяжелевшая голова опускается на плечо Бишамон и веки закрываются. Вайшравана медленно «сползает» на землю, держа Чоки, что находился в бессознательном состоянии, по-прежнему на руках. Она больше не может терпеть. Вся эта боль, копившаяся долгими веками. Все страдания, скрытые под фальшиво натянутой улыбкой. Она больше так не может. И поэтому она рыдает, выплескивая все эмоции, рыдает, рыдает и рыдает…       Богиня резко садится в своей кровати, протирает лицо руками и ощущает слезы. Этот кошмар снится ей уже далеко не первый день. С того самого проклятого дня, когда выяснилось, что Кугаха — предатель. С того самого проклятого дня, когда она узнала, что Ято не по своему желанию вырезал ее клан. — Казума… — тихо позвала Бишамон. Она привыкла, что ведущий шинки в любое время суток готов был сорваться и прийти по одному только ее зову. … Но никто не пришел. Она забыла, что своими руками убила его. Того, кто был для нее больше, чем просто оружием. Вот куда ее привела ярость и желание отомстить. Она убила того, кого ценила больше всего в жизни. Того, кто прежде всегда был рядом. Того, при чьем лишь виде, сердце богини взлетало вверх и неугомонно трепетало. Вот только ничего уже не будет, как прежде. Теперь она будет одинока. Вокруг нее много шинки. Она популярна среди людей. Ее знают многие боги. На даже не смотря на это, она будет одинока до тех пор, пока смертные не забудут про богов, потому что она бессмертна. Она будет одинока без Казумы. Она уже одинока. И теперь, из-за своей же неосторожности, из-за своего желания мстить, из-за своей слепой ненависти, она будет вынуждена веками страдать. Она привыкла к его постоянному, пусть иногда и незримому, присутствию. Словно так было всегда. Она помнит то, как он, не будучи еще священным сосудом, стремился доказать свою нужность. Только он не бросил ее в тяжелый период ее жизни — потеря клана «-ма». Он пренебрег своей семьей. Госпожа была для него всем. Она спасла его, когда он нуждался. В ответ он отдавал всю свою преданность ей. Только сейчас на Бишамон снизошло озарение. Все это время Казума любил ее. Только сейчас она поняла, какую нежность он вкладывал в свою, казалось, обыденную работу. Только сейчас она поняла, каких усилий ему стоило скрывать свои чувства. От этих мыслей стало только больнее. И без того ноющее сердце норовило вот-вот разорваться. Она всегда принимала его заботу как должное. Так и должно быть. Это нормально. Нет! Ничерта это не нормально! Она гналась за местью, думала, что зорко видеть то, что в дали — хорошо. Это, пожалуй, было самой большой ошибкой в ее жизни. Из-за своих личных желаний она абсолютно не замечала того, что все время было у нее под носом. Вернее сказать, кто все время был у нее под носом. Казума всегда был рядом. Всегда был готов пожертвовать чем угодно — даже своей жизнью — ради госпожи. Она заполняла все его мысли, словно ничего кроме них двоих никогда не существовало. Как же она была глупа. Слепа, словно новорожденный котенок. Все, что нужно было для полного счастья, всегда было рядом. Она поняла только когда потеряла. Потеряла того, кого, сама того совсем не осознавая, ценила больше всего. Потеряла того, всегда кто в беду самоотверженно протягивал ей руку. Правильно говорят — «имея — не ценим, а потерявши — плачем». Сейчас Бишамон на себе познала эту пословицу. И снова зашлась в безудержных рыданиях. Потому что снова поняла. Казума никогда не вернется, ведь она уничтожила его своими собственными руками.