Тройной аксель Жан-Жака

– Ну кто так заходит? – бодро протрещали из-за спины на французском. Отабек разогнул занывшую было спину, мысленно приказал ей не жаловаться и ответил уже на английском: – А как надо? С французским отношения у него все еще оставались натянутыми – даже после полугода в Канаде, несмотря на то, что понимал он почти все, слова складывались из рук вон плохо. С английским таких проблем не возникало, и Отабек предпочитал изъясняться на нем, по вечерам после тренировок заучивая французские фразы и произношение. – Смотри, – Жан-Жак разогнался, ловко сделал несколько поворотов, оторвался ото льда – ровно четыре оборота, семь десятых секунды в воздухе – и приземлился легко, на одну ногу, чисто, так, как нужно. Выехал, остановился перед носом и упер руки в бока. – Вот так. – Еще бы это в слоу-мод, и вообще классно было бы, – проворчал Отабек. С четверным сальховом отношения были хуже, чем с французским. То недокручивал, то заход не такой, то приземление на две ноги, а то и вовсе на отбитый уже совсем зад. Пару раз он чуть не сломал себе лодыжку на выходе из прыжка, один раз – локоть, когда упал прямо на руку. Тренер Леруа ругалась и заставляла повторять снова и снова. Отабек сжимал зубы и повторял, пока перед глазами плыть не начинало. А теперь Жан-Жак, которому этот сальхов как два пальца об асфальт, стоял перед ним и пытался с активной жестикуляцией объяснить довольно сложный заход. Отабек вздохнул. – Ты меня не слушаешь! – Леруа прекратил размахивать руками и вперил в него укоризненный взгляд. – Можешь не разъяснять зря. Пока я сам не пойму и не почувствую этот заход, все это бесполезно, – потер поясницу Отабек. – Нет, ну смотри еще раз, – Жан-Жак прыгнул снова. Алтын наблюдал за ним, подмечал все детали, видел то, что видел кучу раз и в теории знал на отлично. Теория расходилась с практикой, и ехидный сальхов никак не давался. Ощущение правильного баланса никак не появлялось, зато после каждого неудачного приземления появлялось неприятное ощущение в спине. Выход из прыжка у Леруа получился чистым, что не придерешься. – Видел? Давай ты теперь. Отабек про себя вздохнул в очередной раз, но послушно откатал дорожку шагов, которая по замыслу тренера и была заходом на сальхов, замахнулся ногой, прокрутил ровно три с половиной оборота и опустился на обе ноги. Докрутить не хватило высоты, приземление сорвал, но хоть устоял, и то хорошо. Жан-Жак поцокал языком. – Никуда не годится. Давай еще. Отабек бы повторил еще, и еще, и еще, выехал бы на чистом упрямстве, но время на льду закончилось, и Натали Леруа отправила всю команду на пробежку и вечернюю растяжку. Глядя, как Жан-Жак задирает ногу в вертикальный шпагат, балансируя при этом на неустойчивой платформе, Отабек тянул через силу тот же пресловутый шпагат и подбадривал себя мыслями о том, что у Плисецкого получилось, у Леруа получилось, и у него, Алтына, тоже получится когда-нибудь. Все-таки чем он хуже? Кажется, Отабек вырубился на русско-французском словаре, с открытой на ютьюбе произвольной программой Юры Плисецкого с юниорских прокатов этого года. Во второй раз с четверным сальховом Жан-Жак прицепился к нему уже на утренней тренировке. Крутить прыжки не на льду получалось намного лучше, и после разминки и класса танцев Отабек вплотную занялся именно четверными. Тулуп давался уже намного легче, чем месяц назад, и на льду с него уже не падалось, что давало Алтыну надежду на светлое будущее в виде чистого сальхова. – Ты ноги не так ставишь. Замах делай не только от ноги, еще и руки подключи, и сильно-сильно пресс напрягай в полете, – Жак ткнул его пальцем в живот, отскочил на шаг и опять скрутил пресловутый прыжок. Отабек решил, что терять нечего, и повторил все в точности, как говорил Леруа. Вышло ровно четыре оборота. Не три, не три с половиной, не три и семьдесят пять-восемьдесят-девяносто девять сотых, а именно четыре. В зеркале рядом с удивленным лицом Отабека отразилась довольная физиономия Леруа. – Я же говорил. А если приземлишься на одну ногу, чтобы правильно, вообще будет шоколадно. На поверку самому себе Отабек сделал еще несколько четверных, просто так, а затем уже стал превращать их в сальховы. Выяснилось, что Жан-Жак не сотрясал воздух зря – понемногу получилось даже с выходом, и заносить влево перестало, и обороты не уменьшались. Офф-айс, как говорили по-английски, сальхов ему поддался. Радоваться было рано – на льду он все еще падал. Леруа катался рядом, пытаясь прыгнуть каскад четыре-три, падал со второго прыжка, злился и покрикивал замечания Отабеку попеременно с Натали. Алтын слушал обоих теперь уже с одинаковым вниманием. Докрутил сальхов он к концу второго часа, когда ноги начали мелко подрагивать от напряжения, а коньки весить будто целую тонну каждый. Докрутил, успел обрадоваться на долю секунды, и тут же оказался на льду на спине. – Молодец, Отабек! – к нему подъехала Натали с широкой улыбкой, помогла подняться. – Обороты уже есть, в следующий раз и встанешь как надо. Обед! – огласила она на весь каток, и фигуристы потянулись к бортику, цепляя чехлы на лезвия коньков. Жан-Жак махнул Отабеку и подмигнул озорно. Отабек сжал губы и отвернулся. Такое повышенное внимание было ему непонятно. После обеда над ними как следует поиздевались хореографы, так, что сам "король Джей-Джей" из студии буквально выползал. Отабек шел следом, старательно подавляя желание лечь на пол прямо здесь, в коридоре, и отбросить коньки во всех смыслах. После душа стало чуть легче, появились силы дойти до комнаты в общежитии и упасть на кровать. Относительно остальных Отабек шиковал – комната у него была хоть и крошечная, но своя, только на него одного, с большим окном на зеленый островок внутреннего двора спорткомплекса. В Монреале он жил и катался уже полгода, после того, как тренер в Алматы развел руками и сказал: – Больше я ничего тебе дать не могу. Хочешь подниматься выше – организую тебе место где-нибудь за границей, не хочешь – оставайся, катайся дальше просто так. Просто так кататься Отабек не хотел, и тренер устроил его в Канаду, в команду Алана и Натали Леруа. В день прибытия Отабек стоял в аэропорту, где все говорили на плохо знакомых ему языках, и озирался в поисках Натали. В жизни она оказалась совсем не похожей на себя с фотографий, с необычной стриженной полукругом челкой, округлым лицом и когда-то очевидно спортивной фигурой. Говорила Леруа на английском с характерным для французского проглатыванием окончаний и полным неуважением к звуку "р". С ней к Отабеку подскочил темноволосый пацан, стриженный один в один как сам Отабек, только спереди длинная челка на глаза спадала. Подскочил, отобрал чемодан, сунул вместо этого руку и затрещал: – Привет! Я Жан-Жак Леруа, можно просто Джей-Джей, а лучше – король Джей-Джей, потому что все тут знают, что я король! А ты Отабек, да? Мама рассказывала, что ты из Каха... Каза... Ты казах! – успешно выкрутился парень. Оценив попытку произнести название родины, Отабек кивнул. С "королем" ему предстояло тренироваться на одном льду, так что портить отношения в первый же день не хотелось. Правда, вскоре выяснилось, что Жан-Жак приставуч, как банный лист и говорлив, как радио. Неизвестно каким образом он выяснил, что Отабек увлекается диджейством, и провел целых три дня, чуть ли не на коленях умоляя его сделать "крутой микс" на одну из собственноручно написанных песен. Отабек согласился только чтобы отделаться от взгляда щенячьих глаз, преследующих его двадцать четыре на семь, но влип еще конкретнее, стоило друзьям Жан-Жака услышать ремикс. За друзей общительный Леруа считал абсолютно всех, кому с его стороны было сказано больше двух слов, то есть абсолютно всех в принципе. Отабек, которому общение было не то чтобы жизненно необходимо, а скорее наоборот, быстро выработал удобную тактику общения с Жан-Жаком – вставлять в нужных местах короткое "угу", и всё, все счастливы. Самооценка Жан-Жака по высоте могла сравниться разве что с Эмпайр-Стейт-билдинг, это Отабек уяснил четко еще в первый же день. Он во всем был лучшим – и на льду, и в жизни. Талантище. Алтын смотрел на юное дарование и потихоньку грыз собственный гранит науки. Легкую зависть вызывал пресловутый сальхов, но с ней Алтын спокойно справлялся. Часы показывали семь вечера, спать не ляжешь, делать особо нечего, крутить четверные сил тоже нет. От скуки Отабек открыл засмотренную до дыр короткую программу Плисецкого и вооружился пачкой цельнозерновых крекеров без сахара. На экране Юра как раз прыгал четверной тулуп, а в дверь заломились. Так настойчиво долбился только один человек, чье имя сочетало в себе две буквы Джей. – Мне нужна твоя помощь, – с порога ляпнул Леруа. Отабек приподнял одну бровь. Жан-Жак ввалился в комнату, по-хозяйски огляделся, оценил идеальный порядок и присвистнул: – Да ты педант, брат. Может, мне платить тебе, чтоб ты у меня порядок наводил? – Помощь, – терпеливо напомнил Алтын. Жан-Жак залез на его кровать с ногами, потрогал подушку и вдруг замялся. Отабек ждал. – Мне нужно, чтобы ты пошел со мной в тату-салон. Сейчас, – скороговоркой выдал наконец Леруа. Отабек даже удивился. – Я себе ничего бить не планирую пока что, – ответил он и получил обстрел двумя снарядами из подушек. – Ты эгоист, Алтын! Я прихожу за дружеской поддержкой, а ты все о себе и о себе. Никто не просит тебя ничего бить, я хочу, чтобы ты составил мне компанию, пока я буду делать татуировку. – То есть ты боишься идти в одиночку, – резюмировал Отабек. Жан-Жак картинно закатил глаза. – Король ничего не боится! Просто ты не из болтливых, а я не хочу, чтобы родители узнали об этом раньше запланированного времени. Отабек задумался. Минусов в моральной поддержке Леруа он не увидел, тем более, что сам был в своеобразном долгу перед ним за советы насчет прыжков. – Подожди, я переоденусь, и пойдем, – решил Отабек. Жан-Жак поднял большой палец вверх и раскинулся на кровати. Переодеваться Отабек прилично ушел в ванную, за что получил в спину: – Чего жеманишься, все свои! По пути Леруа выложил ему все свои мысли и сомнения по поводу татуировки, закончив довольно подробной биографией мастера. – А где будешь бить? – поинтересовался Отабек. – Вот здесь! – Жан-Жак развернулся, задрал ветровку и шлепнул себя по пояснице. - Ты уверен в своем решении? – скрыть скептицизм в голосе Отабеку удалось не очень хорошо. – Какой вообще рисунок собираешься делать? Леруа покопался в телефонной галерее и сунул ему под нос картинку. Контур кленового листа с изображением розы внутри. Просто и почти неброско. – Ну я еще думал на плечо этот лист набить, – каким-то сомневающимся тоном сказал Жан-Жак. – Лучше на плечо, органичнее смотреться будет, - посоветовал Отабек. Сомнения Леруа усилились вдвое, но к тому моменту, как он толкнул дверь тату-салона, Отабеку удалось убедить его, что поясницу лучше не трогать. В итоге Жан-Жак мужественно кусал губы, пока мастер выводил на коже кленовый лист. Отабек же листал довольно унылую ленту инстаграма, где ничего нового не наблюдалось. Плечо Жан-Жаку замотали пленкой и наказали не мочить сутки. – Хорошо, что я в душ перед этим сходил, – смешок у него получился нервный. Отабек как бы между делом поинтересовался: – Сильно больно было? – Терпимо, – дернул плечом Жан-Жак. На утреннюю тренировку, хоть и было тепло, он пришел в кофте с длинным рукавом. Натали с подозрением посматривала на сына, но ничего не говорила. Отабек тянул поперечный шпагат и молчал, не до того было. После каждой неудачной растяжки перед глазами всплывали воспоминания из лагеря Фельцмана, где Юрий Плисецкий гнулся во все стороны, словно у него костей нет вовсе, и смотрел так строго своими солдатскими глазами. Зеленющими, как будто кошачьими. Отабек вспоминал, каким бревном ощущал себя тогда, и радовался прогрессу. Жан-Жак потел, пыхтел, но кофту упрямо не снимал, только расстегнул. На льду ему крепко влетело от матери за каскад четыре-три, с которого он раз за разом падал. Натали на повышенных тонах объясняла ему, что эти прыжки вполне можно делать и не в связке, и все равно получить хорошие баллы, но Жан-Жак упрямо твердил, что хорошие баллы ему не нужны, а нужны лучшие. В конце концов Натали махнула рукой и сказала ему доказать, что он сможет сделать этот каскад. Жан-Жак прыгнул четверной тулуп и сразу же тройной. На приземлении из тройного его повело в сторону, не упал он только потому, что устоял на двух ногах. – И это ты называешь выходом? – крикнула Натали через весь каток. – Я, как тренер, запрещаю тебе вставлять этот каскад в свою программу! Будешь делать три-три, первый тулуп меняем на флип! – Но, мам... – Леруа попытался что-то сказать, но его прервали безоговорочным: – Не спорь. Я твой тренер, ты не имеешь права со мной спорить. Жан-Жак затих и за весь оставшийся день не проронил и десяти слов. Зато вечером постучался к Отабеку в комнату, снова занял место на кровати и выразительно высказался. Досталось всем, даже самому Алтыну, у которого четверной тулуп получался получше, чем у "короля". Отабек понимал, что в Леруа говорила уязвленная гордость, и в тираду не вмешивался, предпочитая слушать. Где-то на периферии маячил вопрос, почему Жан-Жак изливает душу именно ему, но спустя некоторое время дошло, что друзей на льду у Леруа как таковых особо нет – фигуристы его недолюбливали, а Жан-Жак был то ли слишком глуп, то ли слишком умен, чтобы не замечать этого. – Надоело все, – заключил Леруа и откинул голову назад драматичным жестом, тут же ойкнув – его затылок встретился со стеной с громким стуком. – Не прыгай выше головы, успеешь еще, – посоветовал Отабек с подоконника. – Когда? Жизнь короткая штука, – вздохнул Жан-Жак. – Тебе семнадцать, жизнь только начинается. – Да где там, – махнул рукой Леруа, – меньше, чем через десять лет я уйду из большого спорта, и что тогда? А ничего. Поэтому хочу семью, чтобы трое детей, я бы их фигурному катанию учил. – Прям всех троих? – удивился Отабек. – Почему бы и нет? – вопросом ответил Жан-Жак. – Ладно, пора перестать думать о плохом. Прыгну я этот каскад, вот увидишь. – А я прыгну этот сальхов, – задумчиво пообещал Отабек своему отражению в оконном стекле. – Завтра сможем поработать над ним! – подорвался Жан-Жак с кровати. Когда он ушел, Отабек еще долго думал, что первое впечатление о Жан-Жаке было ошибочным. Слово Леруа сдержал. Они бок о бок так старательно крутили сальховы как на льду, так и за его пределами, что заслужили похвалу от Алана. Натали посматривала теперь уже с одобрением, а Отабек наконец начал чувствовать приземление не как отдельное движение, а как продолжение прыжка. Чистым оно еще не было, но заход стал лучше, дорожка шагов увереннее. Благодарность к Жан-Жаку возрастала с каждой тренировкой. Другом его Отабек пока назвать не мог, но товарищем – свободно. Дела обстояли бы еще лучше, не проявись у Леруа не слишком приятной привычки врываться в личное пространство. В комнате Отабек его легко терпел, но когда Жан-Жак лез обнимать за плечи, или хватал за руку, или садился так, что их колени соприкасались, хотя места вокруг было предостаточно, хотелось самым трусливым образом отодвинуться. Отабек, сам не привыкший к прикосновеним посторонних, других людей старался лишний раз не трогать. А теперь Жан-Жак вторгался в его жизнь, оставлял в ней свои следы – забытую в комнате майку, привычку приходить после тренировок и пытаться вытянуть Отабека в город "на пати", а потом сдаваться и уже совершенно по-собственнически валяться на кровати со всеми ногами, и, конечно же, превращение идеального порядка в полный "творческий хаос". С появлением Жан-Жака в помещении вещи магическим образом начинали миграцию с положенного места на абсолютно неожиданное. Так, Алтын постоянно находил бутылку с водой в шкафу, хотя ясно помнил, что оставлял ее на столе, зарядники для телефона кочевали из ящика под кровать, и так до бесконечности. Как творческая личность, Леруа не терпел обыденной серой повседневности; по его словам, комната Отабека действовала на него угнетающе. Отабек парировал тем, что Жан-Жака тут никто не держит. Тот драматизировал, хватался за сердце с видом оскорбленной невинности, но никуда не уходил. – А знаешь, я в нашу первую встречу подумал, что ты какой-то угрюмый нелюдим с завышенным самомнением, – поделился как-то Леруа, сгибаясь пополам после изматывающего часового кардио. Отабек с тоской посмотрел на маты в углу и неопределенно дернул плечом. Леруа протяжно выдохнул, хватнул ртом воздух и продолжил. – А ты оказался вполне себе нормальным парнем. – Король расщедрился на комплименты? – Отабеку удалось слегка успокоить бешено колотящееся сердце, он выпрямился. Жан-Жак хлопнул его по спине, задержав ладонь чуть дольше, чем обычно, и отвесил шуточный поклон. – Все для верноподданных. --- Четверной сальхов Отабеку пока что упрямо не давался. Натали хвалила за четыре полных оборота, но приземление неизменно запарывалось и чаще всего кончалось падением. Слабоватым, но все же утешением служило то, что рядом Жан-Жак точно так же бился над четверным риттбергером и точно так же втихаря, чтобы мать не заметила, потирал ушибленную на выезде пятую точку. Задница болела нещадно, а ноги после каждой тренировки воем выли о помощи. Отабек сидел по колено в холодной воде и читал инструкцию к согревающей мази. Нигде не было написано, что нельзя мазать после ледяных ванн, но закрадывались смутные сомнения, что так обычно не делают. Мазь отправилась на полочку соседствовать с зубной пастой, а Отабек поболтал ногами в ледяной воде, чувствуя, что замерз, и вылез. В дверь заколотились с такой силой, что аж оконные стекла жалобно дзынькнули. Отабек вздохнул сквозь стиснутые зубы. При всей своей заносчивости и заоблачной высоты самооценке, со всеми своими тараканами и бесящими привычками, Леруа все же был не таким уж и засранцем. Однако в такие моменты хотелось незамысловато и искренне послать его по-русски в пешее эротическое и со спокойной душой хлопнуть дверью перед носом. Алтын считал себя порядочным человеком и хлопать дверью не стал, но постарался взглядом исподлобья выразить все желание отправить Жан-Жака в то самое путешествие. Леруа отмахнулся величественным жестом. Самомнение создавало вокруг него непробиваемую стену пофигизма по отношению к той критике, в которой он не нуждался. Вопреки обыкновению, Жан-Жак не стал разваливаться на кровати, а залез на подоконник с ногами и уставился в окно. Отабек оперся бедром о край стола и стал ждать. Весь вид Леруа буквально кричал о том, что ему нужно поговорить, но не в правилах Отабека было лезть с расспросами. В конце концов Жан-Жак вздохнул, свесил ноги и сказал в лоб: – Дай покурить. Отабек поперхнулся. – Откуда ты... – У тебя во втором ящике стола лежат сигареты, конспиратор, – заявил Жан-Жак таким тоном, будто лазить по ящикам Отабека – само собой разумеещеюся дело. – Какого черта ты шарился по моим вещам? - отмер Алтын уже со злостью. Принимать понятие личного пространства Леруа упорно не хотел, и Отабек готов был многое простить ему, но это уже было откровенно нагло. Оттолкнувшись от стола, Отабек подошел вплотную к подоконнику и уперся руками, чтобы не чесались набить Жан-Жаку симпатичную морду. Симпатичную. Даже красивую. Настолько, что, ударив, было бы жалко. Паскуда. На вопрос Леруа не отвечал, только смотрел большими голубыми глазами с непривычной для его распиздяйской натуры серьезностью. А потом схватил за шею цепко, столкнул лбом ко лбу и сразу же поцеловал, не дав ошалевшему от поворота событий Отабеку шарахнуться назад. Алтын замычал, попытался отстраниться, но Жан-Жак держал крепко, еще и прикусил за нижнюю губу. Отабек дернулся в последний раз, но прикушенная губа болела, и он ответил той же монетой, хватаясь уже не за подоконник, а за плечи Леруа. Все-таки в кино показывают полный бред. Это был и не поцелуй толком, скорее борьба непонятная, но упорная, до конца. Отабек пропустил момент, когда Жан-Жак потянул его за волосы на макушке, вынуждая запрокинуть голову, и оторвался от губ, ведя кончиком носа вниз по шее. И резко укусил над ключицей. Отабек охнул и пихнул его в грудь; лопатками Леруа стукнулся об оконное стекло и состроил вид оскорбленной невинности. – И что это такое? – У тебя надо спросить, - огрызнулся Отабек, приглаживая волосы мелко подрагивающими руками. Напротив него Жан-Жак, покрасневший, растрепанный, с бесстыжей ухмылочкой во весь рот. – Не я зажал сам себя, – протянул он. Отабек не выдержал и поцеловал его еще раз. – Ну ты и козел, Жан-Жак. – Я Джей-Джей, идиот, – Леруа как-то по детски закрыл глаза и улыбнулся. --- – Не знал, что ты куришь, кстати, – Джей-Джей устроил голову у него на плече и сморщил нос. – Фу, гадость, воняет. – А ты не лезь под дым, и не будет вонять, – посоветовал Отабек с очередной затяжкой. Подоконник оказался достаточно длинным для них двоих, и Леруа распахнул окно и принялся болтать ногами уже на другую сторону. Отабек присоединился, несмотря на увещевания здравого смысла, что пара неосторожных движений – и лететь надежде Казахстана с седьмого этажа коротким бесславным полетом, и закурил. Приятная ментоловая сигарета в пальцах ощущалась легкой палочкой, подрагивающей на ветру. Леруа лежал у него на плече и в фирменной манере комментировал вредную отабекову привычку. Его болтовня, чем-то напоминающая фоновый шум радио, вдруг прекратилась, а Отабек заметил это слишком поздно, как и то, что исчезла приятная тяжесть темноволосой головы с плеча. Он повернулся и понял, что Джей-Джей смотрит на него впритык, только что носом в висок не впечатывается. – В Казахстане все красивые, или ты один такой исключительный? – серьезно брякнул он. – Дурак, – Отабек отвернулся с горящими щеками, поднося сигарету к губам. – А ты игнорщик, Алтын! - с искренним возмущением заявил Леруа. – Я вокруг тебя прыгал-прыгал, даже этот гребанный сальхов с тобой крутил, а ты нихуя не понимаешь! Подумать только, король скачет вокруг него, а ему насрать! Идиот, блин. Отабек только пихнул его локтем в бок. С намеками у него было сложно. Дым крутился на кончике языка, когда Леруа аккуратно вдохнул его с губ. Ощутил ментоловый привкус и поднял брови. – Знаешь, может, это не такая уж гадость. – Что там у тебя случилось, что ты пришел весь расхристанный? – вспомнил Отабек. Джей-Джей неопределенно махнул рукой. – С матерью поругался опять. Она не разрешает вставить каскад четыре-три, говорит, не выеду. Не понимает, что все сделаю, я тут лучший! Без обид конечно, на правду ведь не обижаются, – он сверкнул самодовольной улыбочкой, и у Отабека сразу зачесались кулаки врезать ему по рекламно-белым зубам. Леруа умел бесить. Тройной аксель у Отабека все равно получался лучше. Джей-Джей злился, падал, крутил аксель и в зале, и на льду, и не переставал подначивать по поводу сальхова. В ответ на шпильки Отабек зажимал его в раздевалке, а Леруа и не сопротивлялся вовсе, только голову запрокидывал, открывая шею, и кусался. В том, что "король" остер не только на язык, Отабек имел честь убедиться лично, щеголяя крупными фиолетовыми засосами на груди. Джей-Джей пытался поставить парочку за ухом, но чуть не схлопотал по губам – лишние расспросы Отабеку были ни к чему. В ванной Отабека поселилась ярко-красная зубная щетка Леруа. По-хорошему, ее там быть не должно было, но Жан-Жак завел новую привычку – оставаться на ночь, влезая на узкую кровать и буквально расплющивая Отабека по стене, и зубная щетка сделалась предметом необходимым. Алтын не особо горел желанием признаваться кому-либо, даже самому себе, но Джей-Джей ему нравился. Довольно сильно. С ним было не то чтобы очень хорошо, но очень даже неплохо. Юрий Плисецкий оставался на компьютерном экране и в памяти, эфемерный, недосягаемый, идеальный, прожигал зеленющими глазами. Под рукой был Леруа, которого хочешь – обнимай и ерошь волосы, хочешь – прижимай к стене общежития. Несмотря на очевидный талант, Жан-Жак не казался кем-то заоблачным. Он был рядом, тренировался рядом, падал и шипел от злости рядом, такой живой и настоящий. Отабек целовал его, забирался руками под футболку, ловил реакцию тела на прикосновения и все равно держал на задворках сознания зеленые солдатские глаза и легкие, светлые волосы. Совесть почти не грызла. В конце концов, они даже не встречаются. – Я ведь уеду когда-нибудь, – озвучил не дающие покоя мысли Отабек. Джей-Джей лениво перевернулся на спину и покосился на него. – А я когда-нибудь женюсь. И что? – Ничего, – буркнул Алтын, жалея, что вообще завел эту тему. – Ты к тому, что через какое-то время мы расстанемся? – Леруа приподнялся на локтях и заглянул Отабеку в лицо. – Просто, – вот теперь он точно жалел, что вообще открыл рот. – А чего расставаться-то, мы и не встречаемся толком, – пожал плечами Джей-Джей и перелез через колени Отабека за пачкой чипсов. – Разойдемся спокойно и все. – И все, – отозвался Алтын и заткнулся, потому что Жан-Жак хмурил брови так, как бывало, когда он всерьез беспокоился. И чипсы не тронул, только помял пачку в ладони и отложил. А затем и вовсе разлегся поперек кровати, по-хозяйски закинул ноги на Отабека. И долго молчал. --- Аксель – самый удобный прыжок в том плане, что его, в отличие от того же лутца, можно спокойно прыгать даже без льда под ногами – огромный плюс захода лицом вперед. Отабек любил аксели, по баллам они часто спасали программу, особенно если ставить во вторую половину. А Жан-Жак перекручивал. Инерция не шла на пользу, заставляла вращаться на месте уже после приземления. Леруа психовал, доставалось всем вокруг, включая Натали, Алана и Отабека. В зале крутил аксель за акселем, на износ. Алтын тихо прикреплял утяжелители на ноги, искоса за ним наблюдая. Джей-Джей шел на очередной заход, перебежками набирая разгон, и Отабек отвернулся за гантелей. В следующую секунду его сшибло с ног тяжелым ударом, он покатился по полу, с грохотом уронив гантелю, не разбирая, где его руки, где чужие, со смешавшимися в кашу мыслями и поплывшей картинкой перед глазами. Когда мир перестал вращаться, Отабек осторожно открыл один глаз и сразу закрыл обратно, увидев в считанных сантиметрах от своего лица взъерошенного Леруа, почему-то с пресловутой гантелей в руках. Вот, значит, кто его сшиб. Естественно. На качка Джей-Джей не тянул, но весил достаточно, и дышать под ним было затруднительно. Отабек снова открыл глаза и спросил: – Ты знаешь, что такое личное пространство? – Ни малейшего понятия, – выдохнул Джей-Джей и уронил голову ему на грудь. Естественно.